Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Иногда посетители просили у него совета. «Люди, приходившие в библиотеку, – вспоминал Терри, – останавливали странного, но безобидного мальчишку, таскавшего стопки книжек, и задавали вопросы типа: “Что у вас подходит для ребенка восьми лет?” А я отвечал: “Книга для ребенка двенадцати лет”, – потому что мне всегда казалось, что родители, которым приходится обращаться к библиотекарям, не понимают, как на самом деле читают те, кто любит читать. Кто захочет читать книгу, которая ему подходит? Точно не я. Я хотел неподходящих книг».

Был ли неподходящим «Специалист» (The Specialist) Чарльза «Шика» Сэйла? Очередная отцовская рекомендация. Дэвид Пратчетт ставил это произведение в один ряд с самыми чудесными литературными творениями всех времен – и, возможно, не ошибался. Сэйл был американским водевильным актером, а его короткая книжка 1929 года рассказывала о строителе уличных туалетов – человеке, влюбленном в свое ремесло и всегда готовом поделиться мудростью о расположении клозетов. Терри нашел ее на полке, забрал домой и проглотил одним махом. Больше всего его зацепило то, что книга оказалась смешной, хотя не содержала ни единой явной шутки. Это определенно было особым искусством – и позже, в 2004 году, в эссе для Books Quarterly, собственного издания книжной сети «Уотерстоунс», Терри будет петь дифирамбы этой тонкой книжке за «ласковый урок о природе юмора. Ему нужна глубокая почва, – написал Терри, язвительно добавив: – Остроумие можно вырастить и на занудстве».

А библиотечные подшивки старых номеров «Панча»? Они подходящие? Эти темно-красные тома не первой свежести, начинавшиеся с рубежа веков и довольно устрашающе занимавшие целые ярды полок, пожалуй, все-таки не предназначались для возрастной группы 12–14 лет. И все же юный Терри, по его словам, их практически распотрошил, прочитал от корки до корки: не просто листал ради рисунков и карикатур Г. М. Бейтмена – хотя они наверняка среди прочего вдохновили Терри на собственные рисунки того времени, – но погружался в статьи, получив непревзойденный урок по искусству комической прозы.

В тех подшивках «Панча» он находил тексты П. Г. Вудхауза, Джойс Гренфелл, Кингсли Эмиса, Квентина Криспа, Бэзила Бутройда, Сомерсета Моэма, Джоффри Уилланса и Рональда Сирла (чьи книги о Молсворте он прочтет позже), а также Р. Дж. Йитмана и У. К. Селлара, у которого Терри заодно проглотил историческую пародию «1066 и все такое» (1066 and All That) вместе с менее известными работами «А теперь вот это все» (And Now All This), «Бред сивой кобылы» (Horse Nonsense), «Садовый мусор» (Garden Rubbish)…

«Панч» привел в его жизнь и Марка Твена, и Джерома Клапку Джерома, чтобы они стали для него еще одним творческим ориентиром. А еще чтение «Панча» значило, что он читал колонки Патрика Кэмпбелла, который позже, как и Алан Корен (другой автор «Панча» и газетный колумнист, чьи тексты Терри будет обожать и открыто растаскивать на шутки), прославится как капитан команды в викторине BBC Call My Bluff, но для Терри в первую очередь останется автором «Панча»8. Эти старые журналы – по сути, энциклопедия влияний, которые в первую очередь сформировали журналистский стиль Терри, но послужили основой и для всего его дальнейшего творчества9.

И именно в «Панче» он впервые встретил имя Генри Мэйхью, приведшее его к другой библиотечной полке, возле которой он, как загипнотизированный, листал страницы шедевра викторианской журналистики – «Рабочие и бедняки Лондона» (London Labour and the London Poor). Мэйхью прочесал столицу, поговорив с жителями об их работе; он расспрашивал каждого встречного, от «королевского охотника на крыс и кротов», который неунывающе отмахивался от свирепых укусов – издержек профессии, – до «искателей шакши»[9], собиравших собачьи экскременты для продажи дубильням, а также уличных торговцев всех мастей, так что книга так и бурлит, подобно лондонским улицам, от людей и их голосов. В свое время великое произведение Мэйхью прямо повлияет на роман 2012 года «Финт», но можно смело сказать, что задолго до этого оно населило персонажами как улицы Анк-Морпорка, так и закоулки воображения Терри.

А потом, в конце 1961 года, когда ему исполнилось тринадцать, один беконсфилдский библиотекарь пододвинул субботнему мальчику три томика, перевязанных шнурком, и сказал что-то в духе: «Думаю, тебе будет интересно».

«Эта чертова книга была кирпичом под колесом велосипеда моей жизни», – впоследствии сказал Терри о «Властелине колец»10. На тот момент великий труд Толкина не то чтобы только-только сошел со станков: эти три тома выходили на протяжении года с 1954‐го по 1955‐й, а написаны были еще раньше – в 1949‐м. Другие ребята в школе уже их и прочитали, и обсудили. А значит, торопиться было особенно некуда. Терри отложил книгу на пару недель – до Нового года, когда ему поручили сидеть с детьми друзей его родителей. И вот тогда, один в чужой гостиной, он открыл первый том.

Карта на форзаце сразу показалась юному Терри хорошим знаком. Карта в книге – это часто показатель качества, правильно? Она обещает далекие путешествия. И он не был разочарован. Даже годы спустя он еще помнил диван, на котором сидел в шестидесятых, пустую, слегка прохладную комнату (отопление в конце концов отключилось – профессиональный риск, с которым сталкивалось немало нянек) и ощущение, что «на краю ковра начинался лес. Я помню зеленый свет, который проникал сквозь листья. С тех пор я никогда не погружался в книгу так сильно»[10].

Он читал весь вечер. Настала полночь, за ней – 1962 год, а Терри все читал. Затем, когда родители вернулись с праздника, он ушел домой и читал в постели до трех ночи. Проснулся в новом году с книгой на груди, нашел, где остановился, и продолжил. И позже в ту ночь – где-то, по расчетам самого Терри, через 23–25 часов после первой страницы, – он дочитал третий том. А после открыл первый и начал заново.

Если «Ветер в ивах» прозвучал в кино жизни Терри первой струной арфы, то «Властелин колец» – уже второй, причем, пожалуй, более громкой. Это была его инициация как читателя фэнтези, а заодно первый повод задуматься, есть ли в этом ярлыке какой-то смысл. (Разве не вся художественная литература уже по определению – фантазия? Почти всю взрослую жизнь Терри проведет по уши в этой дискуссии.) И еще это было его первое погружение в подростковое фанатство, которое он в конце концов перерастет, так что останутся только глубже всего укоренившиеся и самые стойкие черты. Терри, конечно, далеко не единственный в юности ставил «Властелина колец» в ряд величайших достижений человечества. Но для него – занимавшего уникальное привилегированное положение в угольном забое Беконсфилдской библиотеки – дело было не только в книге самой по себе, но и в том, что она открывала, как отправляла в доселе неизведанные разделы: к полкам мифологии, истории, древней истории, археологии… От этого землетрясения трещины разбежались в самых разных направлениях.

Через шесть лет Терри напишет Толкину насчет повести «Кузнец из Большого Вуттона» (Smith of Wootton Major) про сына кузнеца, который проглотил монетку, запеченную в праздничный пирог, и оказался допущен в «Сказочную страну»[11]. Книга вышла 9 ноября 1967 года и почти сразу попала в руки Терри: его письмо автору датировано 22 ноября. А письмо почти сразу попало в руки Толкину – его ответ датирован 24 ноября, то есть пришел едва ли не со следующей почтой. В письме девятнадцатилетнего Терри из дома 25 по Аппер-Райдинг не упоминается, что он журналист (уже почти два года на своей первой работе в Bucks Free Press) или молодой писатель, к тому времени издавший первый рассказ и закончивший рукопись романа для детей. Он пишет с благодарностью, ничего не прося взамен, исключительно как фанат.

«Дорогой профессор Толкин!

Это просто благодарное письмо. Я только что прочитал “Кузнеца из Большого Вуттона”. Сказать по правде, заказывая его, я ожидал легкое повествование сродни “Фермеру Джайлсу из Хэма”11 – а в результате читал и перечитывал с трепетом.

Даже не знаю, что именно сподвигло меня вам написать. Это то, чего не было во “Властелине колец”, разве что в малейших объемах, – чувство узнавания. В “Кузнеце” вы высказали то, что, надеюсь, я уловил, и возникло чувство почти что узнавания. Когда я читал, меня охватило странное чувство скорби. Не могу объяснить понятнее. Это как слушать старинную музыку, только ближе к поэзии по определению Грейвса12. Большое спасибо за то, что это написали.

Теперь я жду “Сильмарилион”13.

Искренне ваш,

Теренс Пратчетт»
вернуться

9

Пер. https://kva-batrahos.livejournal.com/18352.html#_ftn1.

вернуться

10

Пер. И. Нечаевой.

вернуться

11

Пер. О. Степашкиной.

11
{"b":"885014","o":1}