Правительство отставало от развития событий. Перспектива Русско-турецкой войны стала неизбежной, договоренность между Петербургом и Бухарестом о проходе войск настоятельно необходимой. Отсюда – настойчивые напоминания российской дипломатии: без поддержки северного соседа Румыния независимости не достигнет. В Бухаресте понимали – остаться в стороне не удастся. Предстоял выбор – или пропустить войска соседа через свою территорию, или превратить ее в арену российско-турецкого противоборства с неизбежным ее разорением и опустошением и без малейших гарантий на будущее. По словам Н. Йорги, «стоило России двинуться, и иного пути, кроме сотрудничества с нею, не существовало»^[706].

Румынская делегация во главе с И. К. Брэтиану собралась в Крым, в любимую резиденцию царя в Ливадии. Н. Ионеску, в услугах которого перестали нуждаться, с собой не взяли, он заверял членов парламента, что цель визита – чисто протокольная, приветствовать монарха дружественной державы.

Согласия относительно пропуска войск удалось достигнуть легко. Российскому казначейству предстояло оплатить все связанные с транспортировкой расходы, правда по тарифу, на 40 % ниже обычного. Петербургский кабинет был бы рад ограничиться заключением военной конвенции, однако румынская сторона настаивала на подписании политического акта, что означало де-факто признание независимости княжества, которое при своем автономном статусе подписывать такого рода документы права не имело. Его заключение возлагало на Россию обязанность отстоять румынскую независимость перед европейским концертом, поголовно отстаивавшим сюзеренные права султана, при этом в войне, а ведь война всегда прыжок в неизвестность. 11 октября (нов. ст.) румыны покинули Ливадию, не достигнув желаемого. Консул Д. Ф. Стюарт тоже не преуспел в своих усилиях. В Бухарест прибыл инкогнито дипломат более высокого ранга А. И. Нелидов, поселился в захудалой гостинице, согласовал текст конвенций, но добиться их подписания не смог. Втайне от него в столице гостил турецкий уполномоченный Али-паша с целью добиться военного сотрудничества с Румынией, а Стамбул посетил брат премьер-министра Д. Брэтиану, пытавшийся заручиться турецким согласием на нейтралитет княжества, но Высокая Порта сознавала, что объявлять его имеют право только независимые государства.

Стало ясно – хлопоты в Константинополе и европейских государствах ведут в никуда. Главнокомандующий Дунайской армией заверял князя Карла: «Цели войны исключают всякую идею завоевания и воинственных амбиций». Они заключаются «в священном долге защиты угнетенного от угнетателя, в восстановлении восточных единоверцев в их законных правах, давно не признаваемых, и сделать навсегда невозможным повторение тех ужасающих сцен резни, которые возмутили совесть потрясенной Европы»^[707].

Принц в своем ответе свидетельствовал: «Деяния е.в. императора после его восшествия на престол представляют серию фактов, каждый из которых служит прославлению его царствования. Увенчать свои труды подлинным освобождением христианских народов Востока и достичь правильного решения того, что именуется Восточным вопросом, значит, несомненно, решить благороднейшую из задач, достойных его великой души». Карл заверял: «Если Турция продолжит сопротивление желаниям христианского мира, если русская армия будет призвана еще раз пролить кровь за угнетенных единоверцев, она может быть уверена, что ее встретят с симпатией и по-братски при прохождении по Румынии, которая никогда не забывала, что обязана своим первым освобождением этой армии и заботе о ней царей»^[708]. Но, добавлял он, отношения с Румынией должны регулироваться политическим актом, который может быть подписан даже накануне вступления российских войск в страну. Он немного ошибся в дате: обе конвенции, военная и политическая, были подписаны 4 (16) апреля, за 8 дней до начала войны. Вторая таила в себе камень преткновения: петербургский кабинет вынашивал план возвращения Южной Бессарабии, отторгнутой от России после Крымской войны и отошедшей к Османской империи со вхождением ее в состав Молдавского княжества как ее части. Румынская сторона покидать Южную Бессарабию не собиралась и настояла на включении в политическую конвенцию пункта об уважении территориальной неприкосновенности Румынии. По южнобессарабскому вопросу предстояла тяжелая схватка двух дипломатий.

* * *

Жребий был брошен 12 (24) апреля 1877 года: Александр II подписал в Кишиневе манифест о войне «во имя освобождения Болгарии и других балканских стран», «освобождения прочного, бесповоротного», как тогда говорилось в официальных документах. Российская общественность встретила весть о ней восторженно, ликующие толпы шли по улицам Москвы и Петербурга, люди бросались друг другу в объятия. В первый раз в истории страны активным фактором возникновения войны выступила общественность.

14 (26) апреля российские войска переправились через реку Прут и вступили на румынскую землю. Население приняло их тепло и приветливо. На привокзальных площадях толпы ожидали прибытия воинских эшелонов. Александр II стал объектом поклонения, его вагон утопал в цветах. Последний солдат почувствовал – он здесь освободитель, а не завоеватель. Со стороны держав послышались протесты. По словам Н. Йорги, «страна оказалась перед выбором – или разрешить переход русских войск, или смириться с отрицанием турками всех ее прав»^[709].

29 апреля (11 мая) палата депутатов приняла резолюцию о состоянии войны с Османской империей. 9 (21) мая М. Когэлничану объявил с ее трибуны: «Мы являемся свободной и независимой нацией». Гром аплодисментов покрыл его слова^[710]. Оставалось утвердить независимость на поле боя и с поддержкой России.

30 апреля королева Виктория подписала декларацию о британском нейтралитете. Ознакомившись с ее текстом, в российском МИДе обратили внимание на многозначительный пропуск – в ней не было обычного в таких случаях обязательства «полностью воздержаться от прямого или косвенного вмешательства в войну». Посол Шувалов разузнал, что пропуск был сделан по решению кабинета.

Стало ясно – наряду с двумя военными фронтами, Балканским и Кавказским, придется сражаться и на третьем, дипломатическом.

Глава X

Последняя русско-турецкая война. Триумф и драма победителя

Пограничную реку Прут перешла не старая николаевская армия, с муштрой, возведенной в культ, шагистикой и многолетним сроком службы. Способный организатор военный министр Д. А. Милютин осуществил реформу вооруженных сил. Основу ее составило введение всесословной военной повинности, срок пребывания под знаменами сократили до шести лет, на смену гладкоствольному ружью пришла винтовка с нарезным стволом, была усовершенствована артиллерия, молодое поколение офицеров стремилось к военным знаниям. Талантливыми военачальниками проявили себя генералы И. В. Гурко, М. Д. Скобелев, М. И. Драгомиров, Н. Г. Столетов. На подступах к Балканам удалось сосредоточить ударный кулак войск в 185 тысяч солдат и офицеров, примерно равный по численности противостоявшей турецкой армии. На Черном море господство принадлежало туркам, а в Севастополе эскадры так и не появилось, броненосцами береговой обороны числились три «поповки», тихоходные бронированные баржи круглой формы и столь неудачной конструкции, что при интенсивной стрельбе они начинали вращаться вокруг собственной оси и отворачивались от неприятеля.

Наступление проходило успешно. В ночь на 15 (27) июня с ходу, как на учениях, удалось форсировать Дунай в районе Зимнича – Систов. На южном берегу реки была сосредоточена армия в 125 тысяч человек и дружины болгарского ополчения. Передовой отряд под командованием И. В. Гурко освободил Велико-Тырново, столицу древнего Болгарского царства, и вытеснил противника с важнейшего Шипкинского перевала Балканского хребта. Легковерным казалось уже – близка победа.