Пелена спала с глаз царских сановников. Бруннов не в состоянии был исполнить полученное предписание: «Вы должны сделать все возможное для усиления изоляции франции и срыва новых переговоров». 13 июля 1841 г. Конвенция о проливах была переоформлена с участием франции.
Пальмерстон одержал верх по всей линии, опираясь на экономическое, финансовое и морское могущество Великобритании. Что мог противопоставить царизм потоку товаров из Англии, соблазнам ее рынка, неиссякаемым денежным ресурсам, привлекательной для турецких реформаторов конституционной системе? Для спасения султана не понадобился русский десант в Малой Азии. Британия утвердилась на первых позициях в Османской империи. Сколько бы ни завораживали царя придворные льстецы, заверяя, будто Проливы заперты с двух сторон, на самом деле дверь в Черное море могла быть распахнута в нужное время клиентом — что и произошло еще до официального объявления Крымской войны. Самодержавие проиграло по всем статьям, не сумев удержать даже существовавшую сферу влияния.
По ходу дел были обузданы и давно беспокоившие британский кабинет экспансионистские замашки июльской монархии в Восточном Средиземноморье. Французы вернулись с черного хода в «концерт» и какое-то время вели себя смирно. Антанта с Великобританией была восстановлена, — без всякой взаимной сердечности, а по трезвому политическому расчету и при явном британском преобладании, а. вместе с нею и тот баланс сил, нарушить который так опасались оппоненты Пальмерстона в кабинете.
Долго упиваться успехом Паму не пришлось. Превратности настроений избирателей привели правительство графа Мелборна к отставке, и на долгих пять лет лорд Джон очутился в оппозиции. В очереди к власти виги стояли до июня 1846 г., когда кабинет сформировал Джон Рассел. Пальмерстон, уже без споров и соперничества, занял в нем привычное кресло руководителя внешнеполитического ведомства. До прокатившейся по всей Европе революции оставалось полтора года…
А пока что Пам оказался перед необходимостью налаживать отношения с королевой.
Виктория вступила на трон Британии в 1837 г. 18 лет от роду — мужская ветвь Ганноверской династии прервалась. Мало кто помнит сейчас первое имя принцессы — Александрина, которое дано было в честь русского царя, — память о совместной борьбе с Наполеоном еще чтилась в королевском доме. Существует и другая версия появления имени. Сыновья короля Георга III славились своим мотовством и беспутством. Не был исключением и герцог Кентский. Состояние он промотал, средств, получаемых по цивильному листу, недоставало для содержания многочисленных (десять!) внебрачных детей. Да и пришло время остепениться, подыскав себе супругу в одном из многочисленных немецких княжеских домов. Александр I, которому герцог пожаловался на свои невзгоды, пожертвовал ему тысячу золотых, чтобы было на что путешествовать в поисках невесты. Отсюда — и имя дочери. Правда, носительница его трогательных воспоминаний о своем появлении на свет сохранить не пожелала. В последний раз имя Александрина промелькнуло при коронации, а затем было предано забвению. Монархиня Британских островов, Канады, Австралии, Индии именовалась только Викторией. И расставанье с первым именем как бы символизировало полный отказ от сотрудничества с Россией: Виктория на протяжении почти шестидесяти пяти лет своего царствования разделяла воинственно русофобские взгляды.
Казалось бы, альянс на этой почве с Пальмерстоном мог быть полным. Этого не случилось. Виктория отличалась твердым характером, упрямством и была высокого мнения о королевских прерогативах. Слишком самостоятельных и не оказавших ей должного почтения министров, — а Пальмерстон, несомненно, относился к этому разряду, — она не жаловала. Употребляя выражение М. Е. Салтыкова-Щедрина, премьеры и члены кабинетов делились у нее на любимчиков и постылых. В первых числились Мелборн и Дизраэли; к постылым относились Пальмерстон и Гладстон. Конечно, распустить кабинет мановением своей руки Виктория не могла; но влиять на подбор министров она пыталась, и не без успеха. Впервые свои коготки юная монархиня выпустила в 1839 г. в связи с так называемым делом о фрейлинах («леди спальни» в английском варианте). Сэр Роберт Пил и герцог Веллингтон, формируя кабинет и желая перекрыть каналы воздействия либералов на королеву, решили обновить ее окружение и заменить «вигских фрейлин» «торийскими». Но тут коса нашла на камень, Виктория наотрез отказалась сменить придворный персонал; «железный герцог» отступил; кабинет так и не приступил к работе й ушел в отставку.
Политическую школу Виктория прошла под руководством бельгийского короля Леопольда, бывшего до своего избрания на престол членом британского королевского дома. Выйдя замуж за принца Альберта Саксен-Кобургского, королева приобрела еще одного советника. Альберт в избытке обладал тем свойством, которое у людей рангом пониже именуется графоманией. Его любимым занятием было составление обширных записок по внешнеполитическим вопросам. А для этого требовалась информация, постоянная, обширная, детальная, которую властный и привыкший к самостоятельности Пальмерстон поставлял неаккуратно и с пробелами. Не раз ему приходилось приносить извинения за невольные, как он уверял, упущения. Обида на него в Балморале не проходила, подогреваемая вошедшей у министра в плоть и кровь привычкой опаздывать — однажды он ухитрился задержать на час королевский обед…
Но все это были мелочи жизни. Крупные потрясения принесла революция 1848 г. Пальмерстон вполне искренно отмежевывался от всякой причастности к ней: «Предположить, что какое-либо правительство Англии может способствовать революционному движению где-либо в мире… значит проявлять невежество и глупость в такой степени, в которой, я полагаю, нельзя обвинить ни одного общественного деятеля». Зарубежным государям он подавал советы — привести свой дом в порядок (в смысле политическом), пойдя на уступки подданным, пока те еще не взбунтовались. В январе 1848 г. он направил циркулярную инструкцию британским представителям в Италии (напомним, что на Апеннинском полуострове насчитывалось тогда семь государств): «Руководство в деле реформ и улучшений пока еще не находится в руках суверенов; но сейчас для них уже слишком поздно сопротивляться разумному прогрессу, противодействие умеренным пожеланиям неизбежно приведет к необходимости уступок непреодолимым требованиям».
Гласом вопиющего в пустыне этот призыв назвать нельзя, ибо потонул он не в тишине, а в могучих раскатах революционной бури. Италия, Франция, Германия Австрийская монархия и Дунайские княжества стали ее ареной.
Пальмерстон поспешил протянуть Петербургу ветвь мира: «Ныне мы — две единственные державы в Европе (не считая Бельгии), что стоят непоколебимо, и мы должны взирать друг на друга с доверием», — инструктировал он посла в Петербурге. И Пальмерстон словом, а косвенно и делом, помог царизму выступить в роли жандарма Европы.
Что касается надежности двух «оплотов порядка», то тут министр выдавал желаемое за действительность. На Россию обрушивалась одна беда за другой: засуха, голод, эпидемии, пожары. Солнце выжгло хлеба в Поволжье, Черноземной полосе, в Приуралье и на Украине. Огонь нанес страшный ущерб Пензе, Харькову, Орлу, Самаре, Казани. От холеры погибло 700 тыс. человек. Корпус жандармов доносил о росте числа «бунтов» в деревнях и «необыкновенном упорстве неповиновавшихся», усмиряемых прикладом и розгами, а то и пулями. Финансы находились в критическом состоянии, и Николай I в тревоге писал фельдмаршалу И. Ф. Паскевичу в Варшаву: «Теперь скоро время к сметам, и это меня сильно беспокоит, не знаю, право, как выпутаемся…»
В Англии достигло апогея первое в мире организованное рабочее движение чартистов. В апреле в палату общин была представлена их третья петиция с требованием коренной демократизации избирательной системы. Под ней стояло почти 2 млн. подписей. Чтобы воспрепятствовать готовившейся грандиозной манифестации по зову властей тысячи самостоятельных граждан, в том числе и будущий французский император Луи Наполеон Бонапарт, записались в специальные констебли (полицейские).
