В ночь с 1-го на 2 июня по решению Комитета, одобренному Генеральным советом, в секции были посланы комиссары для поднятия боевого духа парижан. Но больше всего пришлось поработать Анрио со своим штабом. В течение ночи и утра он отдавал необходимые распоряжения и с полным правом мог заявить Коммуне, что «все посты надежно обеспечены и что более 40 предателей будут к вечеру арестованы»{273}. В середине дня без набата и выстрелов сигнальной пушки Конвент был окружен «достаточно внушительной» силой. Свыше 80 тыс. вооруженных и невооруженных парижан пришли к бывшему королевскому дворцу. У центрального входа расположились канониры с пушками. Настроение авангарда санкюлотов было боевым: добиться декрета об аресте жирондистских лидеров «либо самим осуществить его»{274}. Окружившие площадь батальоны секций не подчинились Конвенту и не позволили депутатам покинуть Тюильри, когда большинство их во главе с председателем попыталось сделать это. Вернувшись в здание, Конвент покорно проголосовал за арест жирондистов. Он понял, что «этого хотят обстоятельства»{275}. Народное восстание победило.
Победа без победителя
«Победа без победителя»{276} — в этой оценке 2 июня 1793 г. Жюлем Мишле есть доля истины. Принятый в нашей историографии тезис о победе в ходе народного восстания якобинского блока верен постольку, поскольку соответствует действительности наше представление о последнем. События, последовавшие сразу за 2 июня, подтверждают, что он оставался объединением против общего врага социальных сил и политических группировок, движимых различными побуждениями. Происходившая в ходе восстания борьба между сторонниками морального воздействия на большинство Конвента и теми, кто предлагал насильственно устранить жирондистов, отражала противоположность двух позиций: либо Конвент — высшая национальная власть, которая священна и неприкосновенна, либо высшая власть — сам восставший народ.
Приверженцы прерогативы национального представительства, среди которых главную роль сыграли руководители Коммуны, добились своего. Опиравшийся на вооруженные секции, на восставших парижан, Центральный революционный комитет склонялся перед моральным авторитетом Конвента и неоднократно демонстрировал лояльность по отношению к нему. Но повстанцы своими действиями постоянно оспаривали прерогативу национального представительства, а заключительным актом 2 июня фактически переступили через нее.
ВЫХОД ДЕПУТАТОВ ИЗ ЗДАНИЯ КОНВЕНТА
Комитет общественного спасения, возглавлявшийся «находившимся на вершине Горы», но потенциальным «вождем Болота»[9] Дантоном, развернул 31 мая — 2 июня активную деятельность. Однако его усилия были направлены отнюдь не на то, чтобы способствовать успеху антижирондистского выступления. Поскольку развитие событий вышло из-под контроля Конвента, Комитет пытался овладеть положением, противодействуя повстанческому руководству. 31 мая, вопреки распоряжениям последнего, Комитет общественного спасения принял решение об отправке почты и свободе выезда из Парижа. В тот же день в связи с попытками повстанцев арестовать министров Лебрена и Клавьера Комитет общественного спасения указал Генеральному совету Коммуны на недопустимость подобных действий. Его члены напомнили, что наблюдение за министрами поручено Конвентом Комитету общественного спасения, и заявляли, что не собираются ни с кем делить свои обязанности{277}.
Члены Комитета упорно игнорировали Центральный революционный комитет, сносясь исключительно с конституционными властями города и департамента, от которых требовали ежедневного отчета о положении в Париже и принятых мерах. В свою очередь, члены повстанческого комитета враждебно относились к Комитету общественного спасения и считали необходимым его чистку. Только доверие, которое выражали ему якобинские лидеры, да, очевидно, непосредственное вмешательство руководства Коммуны заставило их отказаться от включения этого требования в программную петицию восставших.
Высшего накала отношения между лидерами Комитета общественного спасения и Центральным революционным комитетом достигли в середине дня 2 июня. Когда члены Конвента узнали о блокировании вооруженными повстанцами выхода из помещения, Барер произнес с трибуны яростную филиппику против повстанческого руководства. Активнейший член Комитета общественного спасения призвал немедленно «восстановить свободу национального представительства». Зажигательный призыв, увенчавший речь, полную клеветнических измышлений и угроз, поднял на ноги большинство членов Конвента. Попытка нескольких сот депутатов, включая монтаньяров, пробиться через окружение поставила восставших в щепетильнейшее положение. Лишь стойкость революционных батальонов парижских секций и их командного состава во главе с выдвинутым повстанческим комитетом на пост командующего национальной гвардией Анрпо спасла дело и обеспечила успех восстанию. Восставшие победили вопреки лидерам Комитета общественного спасения, и Комитет предпринял усилия свести результаты восстания на нет.
К кому перешла власть, определилось не сразу. Интересно, что 3 июня депутат Друэ, посланный Конвентом для наблюдения за работой почты, пришел за указаниями не в Комитет общественного спасения, а в Коммуну, к членам Центрального революционйого комитета.
Судя по мемуарам Гара, совместное с министрами заседание Комитета общественного спасения началось в тот день в обстановке растерянности и нервозности. Но вот на заседании появился мэр в сопровождении двух членов Центрального революционного комитета и заместителя Анрио, и — беспримерный случай — победители стали оправдываться за действия, которые привели к победе. Они уверяли, что приказа о приближении к Конвенту и блокировании его выходов не было и что это произошло в силу инстинктивного «желания всех выйти из состояния неопределенности». Мэр и сопровождавшие его лица заверили членов Комитета общественного спасения, что Конвент «пользуется всеобщим уважением и доверием» и что те, кто «наделен временно повстанческими полномочиями, сложат с себя власть и незамедлительно прекратят осуществление всех своих функций»{278}.
Вероятней всего, инициатором такого коленопреклоненного выражения лояльности был сам Паш, стремление которого вместе с Шометтом во что бы то ни стало сохранить уважение к закону и прерогативе Конвента 30, 31 мая и 1 июня подвергло риску дело восстания. У членов Центрального революционного комитета, сопровождавших мэра, вряд ли были полномочия на столь категорические заверения. В протоколе заседания комитета 3 июня говорилось лишь о поручении Луа и Дюнуи отправиться в комитеты финансов и общей безопасности (видимо, опечатка и речь шла о Комитете общественного спасения) для получения 500 тыс. ливров{279}.
Как бы то ни было члены Комитета общественного спасения осмелели настолько, что на том же заседании 3 июня предъявили руководству победоносного восстания форменный ультиматум. Они заявили посланцам, что предоставят средства, необходимые для выплаты компенсации неимущим гражданам за пребывание под ружьем 31 мая, 1 и 2 июня, лишь при условии, если Центральный революционный комитет сложит свои полномочия.
Декрет 31 мая, вырванный у Конвента первой волной восстания, сулил вознаграждение в 40 су тем повстанцам, которых пребывание под ружьем лишит заработка. После 2 июня в секциях развернулась интенсивная работа по составлению списков граждан, имеющих право на получение вознаграждения, но она была еще далека от завершения. Руководители восстания уделили большое внимание этому вопросу, и, очевидно, они считались не только с соображениями престижа.
4 июня на чрезвычайном собрании 19-й роты вооруженной силы секции Французского пантеона после замечания гражданина, что «чистота гражданского рвения» участников восстания будет запятнана, если они получат «вознаграждение за то, что явились на пост, на котором все французские республиканцы должны победить или умереть», собравшиеся решили не принимать вознаграждения за службу 31 мая — 2 июня и в то же время поклялись «при всех обстоятельствах неизменно вдохновляемые своей честью и патриотизмом до последнего дыхания защищать республику единую и неделимую»{280}.
