В условиях политического и морального разложения традиционных буржуазно-помещичьих партий, с одной стороны, и относительной слабости рабочих и коммунистических организаций, с другой — левое офицерство, сцементированное кастовыми и патриотическими узами, выступило в роли самостоятельной политической силы со своей собственной националистической платформой и идеологией, со своей четкой организационной структурой в центре и на местах.
Военно-националистические режимы в своеобразной форме выразили переход к новому соотношению классовых сил в обществе, к новой структуре отношений с империализмом в пользу национальных интересов и укрепления государственного суверенитета.
Достижение этих целей первоначально было осуществлено путем верхушечных военных переворотов. Однако эта традиционная для Латинской Америки форма решения вопроса о политической власти приобрела совершенно иное, новое содержание. Смелая реформаторская политика военно-националистических режимов, и главное — постепенное включение в процесс общественной перестройки широких слоев трудящихся, прежде всего рабочего класса, придали политическому курсу развития подлинно антиимпериалистический и антиолигархический революционный характер.
На определенном этапе в Перу открылась реальная возможность перехода к серьезным антикапиталистическим преобразованиям, к ориентации на социализм. Однако изменение в расстановке классовых сил и нерешительность мелкобуржуазной военной демократии, предательство средней буржуазии и части офицерства не позволили воплотить эту возможность в жизнь. Тем не менее военно-революционные правительства в Перу и Панаме и в меньшей степени в Боливии, Эквадоре и Гондурасе осуществили важные общественные преобразования: покончили с латифундизмом, национализировали природные богатства, укрепили позиции государственного сектора, обеспечили проведение независимой внешней политики.
Все это привело, причем чаще всего вопреки желанию националистического офицерства, к сдвигу в общественном сознании, способствовало приобщению масс к активной политической жизни. В итоге пробудилась огромная социальная энергия трудящихся, возросло их сознательное стремление к новой жизни.
В этой связи особый интерес представляет политическая стратегия коммунистических партий, опыт сотрудничества левых сил и армии на разных этапах борьбы.
В оценке военно-революционного национализма коммунисты исходили из ленинского анализа мелкобуржуазного революционаризма как своеобразного и противоречивого явления. В своем большинстве низший и средний состав офицерского корпуса имел мелкобуржуазное происхождение, сравнительно высокий уровень общей и профессиональной культуры и органически переплетался с местной гражданской интеллигенцией. Конечно, было бы ошибкой приписывать всему прогрессивному офицерству мелкобуржуазное происхождение, часть офицеров-патриотов вышла из среднебуржуазных семей, а в Перу и Эквадоре многие военнослужащие до службы в армии относились к сравнительно бедным слоям населения, проживали в небольших городах и сельской местности. Их материальное положение мало чем отличалось от жизни простого народа, хотя они и носили офицерские мундиры.
Социальное происхождение и общественный статус военной интеллигенции наложил свой отпечаток на мировоззрение и настроения патриотических групп латиноамериканского офицерства. Их идеология носила в целом антиимпериалистическую и антиолигархическую окраску, но не выходила за рамки традиционного реформизма. Лишь незначительная часть военных революционеров-демократов склонялась к отрицанию капитализма как системы и выступала за радикальные преобразования в экономике и политике.
Некоторые руководители военно-националистических режимов (В. Альварадо, О. Торрихос, X. Торрес) признавали необходимость перехода в будущем к социализму, хотя понимали его по-своему, а именно как особую национальную форму прогрессивного, свободного и демократического общества. В большинстве случаев ими выдвигались иллюзорные и искусственные модели будущего, в котором причудливо сочетались буржуазно-этатические и общинно-коллективистские начала.
Однако главным достоинством военно-революционного национализма, его стержнем являлись не утопические планы полусоциалистического будущего, а позиция боевого антиимпериализма, страстное стремление к экономическому и политическому обновлению существующего строя в интересах нации и социального прогресса.
Ахиллесовой пятой этой идеологии был ее элитарный характер, определенное высокомерное отношение к массам, неверие в их способность самостоятельно участвовать в политических процессах. Значительная часть офицерства исходила из мессианской концепции новой власти, которая ввиду отсталости масс была якобы призвана даровать народу освобождение и прогресс сверху и таким путем без широкого участия масс добиться поставленных патриотических целей.
Такая позиция приводила, как правило, к негативному отношению к рабочему движению и политической деятельности коммунистических партий и левых профсоюзов. В ряде случаев были предприняты даже репрессивные меры против коммунистов, которые в сознании многих военных антиимпериалистов представали «врагами нации», «агентами международного коммунизма», силой, которая вела к расколу общества.
Такая линия нанесла серьезный ущерб развитию революционных процессов и в конце концов привела к перерождению военно-националистических режимов в военно-реакционные, проимпериалистические диктатуры. Такой попятный процесс под прямым влиянием монополий США и сил внутренней реакции произошел сначала в Боливии, а затем в Гондурасе, Перу и Эквадоре.
Несмотря на некоторые реакционные черты военно-националистических режимов, в целом их деятельность носила прогрессивный реформаторский характер и потому пользовалась поддержкой широких слоев народа. Рабочий класс и его коммунистические партии, исходя из общенациональных демократических интересов, активно выступили в защиту позитивного содержания политики революционной военной демократии, особенно в защиту требований максимального расширения участия масс в политике, развития демократии и углубления революционных процессов, придания им подлинно народного характера.
В документах коммунистических партий содержатся на этот счет четкие и ясные оценки. Так, например, IX съезд Коммунистической партии Эквадора (ноябрь 1973 г.) в целом положительно оценил политический курс правительства Г. Р. Лара и подчеркнул: «Мы решительно поддержим все то, что будет способствовать осуществлению на практике народных чаяний и выступим против всего, что будет ущемлять законные интересы масс и нации или будет способствовать обогащению олигархии и отвечать интересам предпринимателей»{72}.
Такую же линию конструктивной солидарности с прогрессивными действиями военно-революционного правительства В. Альварадо проводила Перуанская коммунистическая партия, призывая к сплочению вокруг программы прогрессивных преобразований все демократические силы страны, и прежде всего передовые слои армии, рабочего класса и крестьянства{73}.
Коммунисты Гондураса стремились всемерно развивать антиимпериалистические и антиолигархические тенденции в политике военного правительства. Они выдвинули программу постепенного создания единого народного фронта, включая патриотические круги военнослужащих{74}.
Аналогичная стратегия была присуща и работе Коммунистической партии Боливии. По ее инициативе Народная ассамблея, которую провели в июне 1971 г. левые силы, выступила за развитие прочного единства действий с правительством X. Торреса. Однако ультралевые группировки призывали к свержению военного правительства и тем нанесли серьезный ущерб развитию революционного процесса в Боливии.
Как совершенно справедливо отметил Р. Арисменди, «отсутствие подлинного фронта освобождения, как и отсутствие взаимопонимания в отношении целей и этапов (борьбы) между правительством Торреса и народными силами было самым лучшим подарком врагу, и никакой героизм в последнюю минуту не мог этого компенсировать»{75}.
