Тюрго недолго руководил морским ведомством. Приблизительно через месяц после его назначения, 24 августа, в день Св. Варфоломея, канцлер Мопу и аббат Террэ получили отставку.
Весть была встречена в Париже с ликованием. Толпа носила по улицам два соломенных чучела: одно в канцлерском одеянии, другое в сутане. Люди веселились, зубоскалили над бывшими министрами, отпускали в их адрес крепкие ругательства. В конце концов чучело генерального контролера сожгли, а чучело канцлера повесили у позорного столба, который стоял в то время около церкви Св. Женевьевы. Подобные представления продолжались несколько дней. Отставку Мопу и Террэ люди восприняли не только как устранение ненавистных министров, но и как симптом грядущих перемен. И в среде простого народа и в «хорошем обществе» заговорили о возвращении старого парламента и отмене реформы Мопу.
Зимой 1770/71 г. Мопу при полной поддержке других членов «триумвирата» разработал проект ликвидации Парижского парламента. Согласно королевскому указу, члены парламента были изгнаны из столицы без суда и следствия, их должности конфискованы, просьбы об отставке удовлетворены.
Важнейшие судебные прерогативы парламента, а также право регистрации были переданы реорганизованному Большому совету, который стали называть новым парламентом. Его члены уже не являлись владельцами своих должностей, вступление в должность было возможно только по достижении 25 лет. Новый парламент имел гораздо более ограниченную юрисдикцию. Главное, он отличался полной покорностью монаршей воле{120}.
Насколько пользовался уважением и популярностью среди парижан старый парламент, настолько же был непопулярен парламент Мопу. 27 августа, казнив очередное чучело смещенного канцлера, толпа направилась к Дворцу правосудия выразить свое отношение к членам нового парламента. Смехом и свистом приветствовали первого президента парламента г-на де Николаи, вышедшего из дворца; остальным магистратам пожелали поскорее освободить занимаемые ими места. Ночью у Дворца правосудия был устроен фейерверк, а беспорядки достигли уже такого накала, что нескольких человек ранили, а одного, бывшего полицейского чиновника, убили. Спокойствие не воцарилось и на следующий день. Первому президенту парламента пришлось выдержать осаду в собственном доме{121}.
В такой обстановке Тюрго стал генеральным контролером финансов.
Прежде чем принять этот пост, он заручился торжественным обещанием короля поддерживать все его начинания. Мечта сбылась: Анн Робер Жак Тюрго достиг такого положения, что мог приступить к реализации своей экономической доктрины.
Один из самых проницательных государственных деятелей времен Людовика XV, маркиз д’Аржансон, рассматривая эволюцию французского государства в конце XVII — первой половине XVIII в., отмечал: «Бесспорно, более всего усилилось ведомство финансов. Оно совокупило под своим началом вопросы общего управления, торговли, денежного обращения и всего, что связано с банковскими делами и состоянием частных лиц. Таким образом, во Франции история развития монархии со времени Кольбера находится в прямой зависимости от истории министров финансов»{122}.
Действительно, во всяком случае поминально, Тюрго обладал теперь значительной властью. Но ее надо было расширять и укреплять. Собственно говоря, высокий пост не дает автоматически человеку большой власти, скорее, он предоставляет законные основания для ее приобретения. Остальное уже зависит от личности. Можно сказать, что в случае с Тюрго обретение поста и законно причитавшейся генеральному контролеру власти почти совпало по времени. Но проблема в том, что совершенно различный объем власти требуется для осуществления реформ и для обычного рутинного управления делами.
Рутина — это первая опасность, с которой приходится столкнуться реформатору. Текучка дел затягивает, на мелочи уходят силы и время. Будней государственного управления не избежал и Тюрго. Некоторые текущие проблемы он решал легко и быстро. Достаточно безболезненно и оперативно он осуществил частичное обновление аппарата генерального контроля: привлек единомышленников из числа людей науки — Кондорсе, Дюпон де Немура, Морелли, а также опытных и честных администраторов, которых он знал по опыту службы интендантом.
Тюрго воспротивился вступлению в силу арендного договора о передаче домениальных земель откупщикам. Систему откупа королевского домена, приводившую к многочисленным злоупотреблениям, он заменил системой прямого обложения и сбора налогов, осуществляемого специальным государственным управлением. Тогда же, в первые месяцы своего пребывания в должности генерального контролера финансов, он ограничил произвол «королевских селитроваров», отменил круговую поруку при сборе налогов и провел еще некоторые либеральные нововведения. Главное же, чего добился Тюрго осенью 1774 г., — это принятие эдикта об отмене рыночных ограничений на торговлю зерном по всей территории страны, за исключением Парижа. Циркулярные письма с текстом эдикта были разосланы генеральным прокурорам и интендантам 19 сентября, 20 сентября эдикт был опубликован. Он открывался длинной преамбулой, напоминавшей ученый трактат, написанный простым, по очень скучным языком. Парижская газета «Журналь историк» откликнулась на эдикт суровым замечанием: «Целая куча ученых рассуждений, все эти писания просто предел педантизма… адепт, который из кожи лезет вон, чтобы навязать другим свою доктрину». Единомышленник Тюрго из числа экономистов, аббат Бодо саркастически отметил: «Два противоположных слоя народа ничего в этом не поняли: придворная знать и высший слой городского населения, а равно и чернь. Уже давно я заметил, что между этими двумя крайностями существует полное совпадение склонностей и мнений». Были, впрочем, и восторженные отзывы{123}.
Тюрго решил пойти на резкое сокращение государственного вмешательства в хлебную торговлю в очень неблагоприятный для этого год. Со всех концов страны поступали сообщения о неурожае. Но страсть доктринера оказалась сильнее практического разума политика. Генеральный контролер финансов не стал откладывать проведение реформы. Предвидя возможность беспорядков, он лишь рекомендовал интендантам поощрять купцов пользоваться новыми условиями торговли и бдительно следить за теми, кто подстрекает народ и пытается его взбунтовать. Уже в самом начале своей деятельности Тюрго вынужден был заняться бедствием, наносившим ущерб и обществу и государству. Еще в 1771 г. на юго-западе Франции были вспышки эпизоотии. Три года спустя болезнь крупного рогатого скота вновь стала распространяться. Вакцинация в ту эпоху была неизвестна. Болезни можно было противопоставить только забой пораженных животных и жесткую изоляцию охваченных бедствием районов. Приходилось заставлять крестьян забивать быков и коров, выплачивая им за это лишь частичную компенсацию.
За нарушение предписанных администрацией мер приходилось карать самым безжалостным образом. Борьбу с эпизоотией Тюрго взвалил на свои плечи: быки, коровы, телята, карантин, использование войск, противодействие государственного секретаря по военным делам де Мюи… Все это продолжалось и в 1774 и 1775 гг. Отвлекало, вызывало раздражение, а тут еще приступ подагры… Не хватало времени на обдумывание больших политических вопросов.
Самым неотложным из них был вопрос о восстановлении старого парламента. «Без парламента нет монархии», — говорил Морепа{124}, его старческий консерватизм подсказывал необходимость восстановления древнего института. Молодой, неопытный, подверженный чужим влияниям король мог отважиться на проведение рискованных реформ, не стал бы им препятствовать, а если и оказал бы сопротивление, то минимальное. Другое дело хранитель вековых традиций — старый парламент. К тому же его восстановление привело бы к увеличению популярности короля и самого Морепа. А к славе старик был очень чувствителен.
Он повел свое наступление исподволь и не спеша. Устранение Мопу было одним из важнейших маневров в этом наступлении. Возня в секретном комитете — следующий маневр. Цель комитета одна — убедить короля. Людовик XVI не видел особой надобности в восстановлении прежнего парламента. Он помнил предубеждения своего отца, дофина, против гордых магистратов. Но стремление к популярности заставляло его все внимательнее прислушиваться к ненавязчивым советам Морепа.
