В 20—40-х годах XVIII в. в сельском хозяйстве наметился определенный перелом. Средняя урожайность пшеницы все чаще становилась сам-пять, а в благоприятные годы сам-шесть и сам-семь. Ранее фактически государство и сеньоры вынуждали крестьян значительную часть урожая продавать на рынке (все налоги государству и большая часть сеньориальных повинностей оплачивались в денежной форме). Часто происходило вынужденное отчуждение необходимого продукта. Теперь крестьянин имел излишки, которые ему самому было выгодно продать. Аграрный рынок и крестьянское хозяйство теряли свой феодальный характер. Шло развитие мелкотоварного уклада. Что послужило базой для этих изменений? На юго-западе получило широкое распространение выращивание кукурузы, на севере занялись улучшением лугов. Скот стал получать более обильные, чем ранее, корма. Появились некоторые новые виды кормов. Стали использоваться минеральные удобрения. Расширялось травосеяние. Заброшенные в конце XVII — начале XVIII в. — в катастрофический для Франции период — земли вновь распахали. Возрожденные залежные земли давали хорошие урожаи. Немаловажно и то, что волей случая погода благоприятствовала земледельцу начиная с 1730 г. Появление у крестьян денежной наличности позволяло приобретать улучшенный инвентарь.
Прогресс в сельском хозяйстве опирался не только на крестьянскую практику, но и на развитие агрономической науки, на экспериментаторство части крупных землевладельцев и арендаторов. Усилия сторонников «новой агрономии» поощрялись основанным в 1737 г. Французским сельскохозяйственным обществом. Сельскохозяйственные предприниматели и ученые совершали путешествия в Англию для ознакомления с новыми методами земледелия и животноводства.
Глубинные процессы, происходившие в жизни общества, в той или иной мере были известны философам и экономистам, страстно размышлявшим о судьбах своей страны, и чиновникам государственного аппарата, людям информированным по долгу службы. Человек же, вставший во главе государства в 1774 г., имел о стране самое смутное представление. Людовику XVI 22 года. Ни психологически, ни интеллектуально он не был готов к исполнению обязанностей полновластного монарха. Но выбора не было. Приходилось совершать поступки, принимать самостоятельные решения.
Склонный прислушиваться не к чужим мнениям, а к слухам и пересудам, едва взойдя на престол, король решил сменить министерство. В последние годы царствования Людовика XV важнейшие вопросы экономики и политики решались при обязательном участии «триумвирата»: герцог д’Эгийон занимал одновременно посты государственного секретаря по иностранным и военным делам, аббат Террэ являлся генеральным контролером финансов; Мопу был канцлером, хранителем печати. С бюрократической точки зрения их управление отличалось стабильностью и эффективностью, но бюрократическую точку зрения мало кто разделяет, кроме самих бюрократов. В «хорошем обществе» и в народе «триумвиры» были исключительно непопулярны. Король это знал и решил избавиться от них. К тому же против д’Эгийона и Мопу у него были собственные предубеждения.
Перемены в королевском совете Людовик XVI начал осуществлять с помощью 74-летнего старца господина Морепа. Когда-то прославившийся тем, что стал государственным секретарем в возрасте 14 лет, Морепа с 1740 г. находился не у дел. Остроумие и хитрость — вот и все его достоинства, если можно это назвать достоинствами государственного человека. К власти ему помогли вернуться интриги, завязанные помимо его усилий, и стечение обстоятельств. Людовику XVI Морепа сумел поправиться, а дальше он начал разыгрывать маленькие комбинации, конечной целью которых было умереть в высоком кресле. Расставаться с властью Морепа более не собирался.
Получив пост государственного министра, он стал подыскивать кандидатуры на замещение «триумвиров» и их людей. Останавливая выбор на том или ином человеке, Морепа исходил из простых соображений: не представляет ли этот человек угрозу для него самого. В итоге на министерские посты попадали люди незначительные, зависимые лично от Морепа: например, его дальний родственник и почти нахлебник Миромениль и сохраненный от прежнего министерства шурин Лаврийер или люди умные и компетентные, но не имевшие связей и серьезной поддержки. Таким был назначенный на пост государственного секретаря по иностранным делам Верженн. К последней категории Морепа отнес и Тюрго. Политический вес Тюрго был, безусловно, значительнее, чем Верженна. И все же расчет, а скорее, даже интуиция старика оказалась верной.
Анн Робер Жак Тюрго происходил из древнего рода дворян мантии. Как младшему сыну ему была уготована духовная карьера. Тюрго обучался в семинарии, затем на теологическом факультете Сорбонны, но священником не стал. Он приобрел должность рекетмейстера (докладчика по прошениям), младшего судейского чиновника в Парижском парламенте.
Еще в молодости Тюрго сблизился со многими деятелями Просвещения: с Монтескье, Д’Аламбером, Гельвецием, Гольбахом, Рейпалем, Морреле. Писал статьи для Энциклопедии. Росла его известность как экономиста. Что же касается административной карьеры, то она развивалась не без сложностей. В 1753 г. разразился конфликт королевской власти с Парижским парламентом. Высшие магистры были отправлены в ссылку. Чтобы процесс судопроизводства не нарушался, канцлер создал палату, наделенную полномочиями парламента, в нее вошли государственные советники и рекетмейстеры, в том числе Тюрго.
Но конфликт завершился, Тюрго захотел приобрести должность президента парламента. Он мог претендовать на эту должность с тем большим основанием, что появилась вакансия: умер его старший брат, ею владевший. Но члены парламента блокировали устремления молодого чиновника, посмевшего, хотя и временно, хотя и по приказу свыше, отправлять их функции.
Не сумев продвинуться в магистратуре, Тюрго добивается возвышения в королевском бюрократическом аппарате. В 1761 г. его назначили интендантом в Лимож — центр провинции Лимузен. Тюрго всегда тяжко и много работал. Его угнетала собственная медлительность. Он знал, что в его роду мужчины живут лет до пятидесяти, не больше. А кем он был? Всего лишь интендантом, государственным чиновником, на котором лежала большая ответственность, по который сам не мог предпринять почти ничего. Теоретические труды не давали удовлетворения. И так тяжело было загонять мысли в неподдающиеся слова. Но Тюрго продолжал писать. В 1765 г. наконец был завершен и опубликован труд «Размышления о создании и распределении богатств», с которым он связывал столько надежд. Увы, глубокие мысли не приближают к власти.
А без власти даже самую правильную теорию реализовать не удается.
Тюрго продолжал отправлять функции интенданта в захудалой провинции. Силы, знания, понимание того, как вывести страну из тупика. Все было… А время шло. Административная деятельность в Лиможе становилась все более обременительной. Прибыв в Париж в январе 1774 г., Тюрго, как никогда, остро почувствовал, как не хочется возвращаться. Он писал: «При расставании с Парижем меня охватила грусть и не отпускает до сих пор, но это не печаль неудовлетворенных амбиций… Когда мне приходится оставлять друзей, то я так же печален, как и отправленный в изгнание министр»{118}.
Приходили мысли уйти со службы и полностью посвятить себя научным трудам. Болела печень. Сорок семь лет еще далеко не старость, но каждому свой срок… Искал забвение от тяжелых дум, слушая музыку Глюка и сочиняя гекзаметры. Весть о назначении на пост государственного секретаря по морским делам не ошеломила Тюрго. Он принял ее как должное. «По крайней мере я расстанусь с Лиможем», — меланхолически отметил он{119}. Тюрго был слишком умен, чтобы испытывать радость честолюбца, вдруг вознесенного на высокий пост. Такому посту надо сильно не соответствовать, чтобы ликовать по поводу его получения.
Предшественником Тюрго на посту морского министра был Буржуа де Буан, человек д’Эгийона. Инертный и малокомпетентный в делах своего ведомства, по приходу к власти Людовика XVI он быстро оказался в числе кандидатов на замещение. Первоначально Морепа рекомендовал на его место интенданта морского ведомства в портах и колониях де Клюпьи. Де Клюпьи обладал тем плюсом, что советовался с Морепа в период его длительного пребывания не у дел. Но против де Клюньи нашлись возражения у короля. Тогда и родилась идея привлечь Тюрго. За спиной Тюрго не было ни клики, пи влиятельных родственников. Его связь с энциклопедистами была, конечно, подозрительной, но энциклопедисты, с точки зрения Морепа, не представляли собой политической силы. Опасения короля, также не испытывавшего больших симпатий к философам, старику удалось преодолеть, а при встрече застенчивый и нескладный интендант из Лиможа понравился Людовику, столь же нескладному и застенчивому. Слухи о том, что Тюрго избегает женщин, еще более укрепили симпатию короля: он сам, находясь уже несколько лет в законном браке, еще не приступил к исполнению некоторых простых супружеских обязанностей.
