Мазарини со вниманием относился к советам своего энергичного интенданта, но продолжал поступать в соответствии с давно выработавшейся у него тактикой поведения. Мазарини ощущал: в нем сохраняется необходимость, пока длятся конфликтные ситуации. Преодолевать их силовыми методами, раз и навсегда, для него не имело смысла.
Магистраты продолжали настаивать на проведении «большого» заседания всех палат парламента. К тому же в августе 1656 г. парламентом был поднят вопрос о чрезмерно участившейся практике изъятия дел из ведения суда, в юрисдикции которого они находились, критиковалась практика передачи этих дел в государственный совет. Согласно постановлению парламента, вводилась подотчетность ему рекетмейстеров, докладчиков государственного совета.
Постановление вызвало бурное негодование членов государственного совета. Кольбер предложил Мазарини составить мемуар о незаконности претензий парламента{76}. В свою очередь, докладчики государственного совета отправили к королю делегацию, от лица которой государственный советник, дуайен докладчиков Ж. Томен заявил, что Франция до тех пор не обретет спокойствия, пока все гранды не будут лишены власти, пока у всех гугенотов не будут отобраны занимаемые ими места и пока парламенты не принудят к молчанию{77}. Новое государственное чиновничество выражало простые максимы политики абсолютизма, Кольбер был не одинок в требовании жесткого курса.
* * *
Государственный деятель даже к своей смерти должен относиться как к политическому акту, для него вовремя умереть — это тоже политическая удача.
Мазарини умер вовремя.
Наступала пора бюрократов, дипломат Мазарини должен был уйти, и он ушел.
* * *
В 1659 г. был заключен Пиренейский мир. Многолетняя война с Испанией закончилась полным триумфом Франции. Были присоединены провинции Артуа и Руссильон. Мирный договор был закреплен женитьбой Людовика XIV на испанской инфанте Марии Терезии, дочери испанского короля Филиппа IV. Принц Конде, согласно параграфам Пиренейского мира, получил полное прощение и возвращение всех своих званий, имений и должностей. Внутри и вне страны установился мир. Мир, но не порядок. Мира желали все, о порядке мечтали бюрократы. Эта новая социальная группа начала явственно конституироваться еще в предыдущем столетии. Юристы по профессиональной подготовке, в большинстве своем на том или ином этапе своей карьеры они были связаны с высшими судами королевства: парламентами, Большим советом, Палатами косвенных сборов. Что касается их сословной принадлежности, бюрократы принадлежали к дворянству, но дворянство их было недавним. Чаще всего их отцы приобрели должность, дававшую дворянство, деды же их обеспечили необходимый капитал, занимаясь торговлей. Бюрократия являлась порождением высшей власти, беспрекословное подчинение воле короля — закон ее существования. Растворяя собственную личность в высшей государственной воле, они обретали общественное значение. Но бюрократия не тождественна государству. Существуя внутри государства, она может способствовать его величию и его гибели.
Людовик XIV, объявивший в день смерти Мазарини, что он сам будет своим первым министром, интуитивно стремился к наведению порядка и оздоровлению общества и государства. Он собирался опираться на бюрократию, но ощущал, что та бюрократия, которая досталась ему в наследство от Мазарини, имеет существенные недостатки. Вот уже несколько лет как молодой король жаждал перемен в своем королевстве, но у него были связаны руки. С одной стороны, Людовик не хотел ничего предпринимать против Мазарини, по, с другой стороны, методы управления первого министра королю казались неверными.
Впоследствии король следующим образом отозвался о состоянии страны после смерти Мазарини: «Хаос царил повсюду… Все имевшие высокое рождение или высокий пост привыкли к бесконечным переговорам с министром (Мазарини. — Е. К.), который сам по себе отнюдь не испытывал отвращения к такого рода прениям, более того, они ему были необходимы; многие вообразили, что у них есть право на нечто, что якобы должно соответствовать их достоинству; не было такого губернатора, который не испытывал бы отвращения к занятию текущими делами, любую просьбу сопровождали или упреками в прошлом, или намеком на будущее недовольство, о котором заранее предупреждали или которым даже угрожали. Милости скорее требовали и вырывали силой, чем ожидали… милости не подразумевали более обязательств. Финансы, обеспечивающие деятельность всего огромного тела монархии, были полностью исчерпаны и до такой степени, что едва ли можно было представить себе источник их пополнения»{78}. И спустя десять лот, когда были написаны секретарями Людовика XIV, а им отредактированы и завизированы эти строки, король посредственно разбирался в финансовых вопросах. В 1661 же году он только-только начинал знакомиться с этой сферой государственного управления. Источники пополнения финансов трудно было представить себе в большей степени из-за некомпетентности короля, чем из-за их отсутствия. Всегда легче искать виновников экономических неурядиц, чем реформировать экономику.
Против сюринтенданта финансов Николя Фуке давно уже велась интрига. Нашлись вполне компетентные люди, представившие королю сведения о состоянии финансов в нужном для них свете. Маршал Тюренп как-то обмолвился по поводу Фуке: «Я думаю, что Кольбер больше всего хочет, чтобы он был повешен, а Ле Телье больше всего боится, как бы его казнь не сорвалась»{79}.
* * *
Любой бюрократ, любой даже самый маленький агент государственной власти должен нутром чуять все виражи корабля, безликой частью которого он является. Чиновник может не понимать всех топкостей высшей политики; главное, что от него требуется, — послушание. Но государству служат отнюдь не бескорыстно. «Великий» принцип do ut des — «даю тебе, чтобы ты дал мне» лежит в основе чиновничьей верности. Вот здесь-то и начинаются сложности. Даю то, что требуют, — это более или менее ясно, но вот что можно взять в качестве платы? Помимо законной оплаты, бюрократ всегда пользуется полузаконными, четвертьзаконными и совсем незаконными услугами, благами, привилегиями. Отличить все эти виды вознаграждения чрезвычайно сложно: услуги, оказываемые им государству, представляются столь значительными, что любая плата за них мала.
В XVII в. процесс становления французской бюрократии только начинался. Еще не устоялись различия в службе государству и в службе лицу. Высшие чиновники еще нередко очень походили на наемных кондотьеров на государственной службе. К тому же при Мазарини, который был по натуре дипломатом, а не бюрократом, в высших сферах прочно обосновались несколько аферистов, умело обделывавших дела кардинала, но не забывавших и себя. Ловкость, беспринципность, бесстрашие — вот что отличало эту гвардию Мазарини: Франсуа-Мари де Брольо граф де Ревель начинал свою карьеру пажом при дворе Мориса Савойского; в 1641 г. Мазарини переманил его на французскую службу, где граф быстро сделал военную карьеру, одновременно выполняя сотни тайных поручений кардинала, но в 1654 г. ему не повезло: его убили во время осады Валенсии; другой «друг» и агент Мазарини, Барте, был человеком совершенно темного происхождения, он выдвинулся, обеспечивая доставку секретной корреспонденции кардинала и королевы, получил должность секретаря кабинета королевы{80}; самым активным и самым доверенным лицом кардинала являлся Джузеппе Дзонго Ондедеи, про которого говорили, что он был всеобщим шпионом, продавал всех и вся{81}. Из окружения кардинала вышли и два антипода, как бы олицетворявших собой прошлое и будущее французской бюрократии: сюринтендант финансов Николя Фуке и получивший в 1661 г. звание интенданта финансов Жан-Батист Кольбер.
Сын близкого человека кардинала Ришелье, Фуке сделал головокружительную карьеру: в 20 лет он стал докладчиком государственного совета, затем интендантом армии, не достигнув 30 лет, получил должность интенданта юстиции, полиции и финансов в Гренобле. Правда, тут у него случилась заминка. В 1644 г. он не сумел справиться с волнениями во вверенной ему провинции{82} и был отозван в Париж. Но Мазарини, ценивший ловкость и изворотливость Фуке, вновь пристроил его интендантом армии, а в 1650 г. Фуке приобрел высокую должность генерального прокурора Парижского парламента. А когда несколько лет спустя ключевую во многих отиошениях должность генерального контролера финансов разделили: один чиновник отвечал за доходы, другой — за расходы, на Фуке возложили ответственность за поступления в казну. Этот кондотьер финансового ведомства настолько успешно справлялся с обязанностями, что после смерти коллеги должность сюринтенданта финансов он получил целиком. Жуир и бонвиван, Фуке лавировал, ловко проворачивал дела, вполне довольный собой и окружающим миром. Бюрократ по исполняемым обязанностям, но отнюдь не по психологии, не по кодексу своего поведения.
