Борьба по всем этим проблемам была особенно острой в период Фронды, но не закончилась она и в последующие годы.
…В январе 1649 г., спешно покидая Париж, Мазарини решил созвать Генеральные штаты и противопоставить их непокорному Парижскому парламенту. Письма за подписью короля были разосланы по всей Франции: сословия призывались избирать представителей и составлять для них посословные наказы. По бальяжам и сенешальствам стали проводиться избирательные собрания, но они прошли далеко не везде — помешали бурные события в Гиени, Провансе, Нормандии и война с испанцами.
Когда наступило 15 марта, день открытия Генеральных штатов, представители сословий не собрались. Королевское правительство не проявило настойчивости в том, чтобы его указ о созыве штатов был выполнен. 29 марта королевским письмом подданные были оповещены, что созыв штатов откладывается до 1 октября. Вновь в некоторых местах прошли собрания — и вновь отсрочка. 18 сентября бальи и сенешалам был передан приказ не проводить собрания до получения новых указаний{70}.
Провинциальное дворянство начало возмущаться этими постоянными отсрочками. В 1650 г. начались его собрания, проводившиеся уже самочинно, на которых упорно выдвигалось требование немедленного созыва Генеральных штатов. Продолжались эти дворянские ассамблеи в Париже и провинции и в 1651 г. Когда требование дворян поддержало духовенство, регентша вновь вынуждена была подтвердить уже многократно данное обещание. И вновь сословия оказались обманутыми. Тем не менее с июля по сентябрь 1651 г. проводились собрания, избирались делегаты, составлялись наказы: с одной стороны, пределы вероломства правительства труднопостижимы для сознания его подданных, а с другой — дворяне видели смысл во всей этой деятельности, надеясь таким образом принудить правительство выслушать их требования и пожелания.
Борьба за созыв Генеральных штатов не закончилась ни в 1652 г., ни в последующие годы. С прекращением Фронды она несколько утратила свой накал, но сам вопрос продолжал будоражить умы многих и подчас грозил серьезными осложнениями для правительства. Провинциальные штаты Прованса прекратили свою деятельность еще в 1639 г., правда, их функции частично перешли к так называемым генеральным ассамблеям. Но в генеральных ассамблеях были представлены только главы муниципалитетов основных городов провинции; дворянство имело в них лишь двух депутатов, духовенство тоже двух, кроме того, постоянным председателем этого сословного органа являлся архиепископ Экса. В 1658 г. Генеральная ассамблея Прованса отказалась назначить нового представителя от духовенства, мотивируя это тем, что данная прерогатива принадлежит исключительно штатам Прованса, таким образом в хитроумной форме было выдвинуто требование их созыва… Чтобы сломить сопротивление ассамблеи, пришлось дважды вмешиваться королевскому совету{71}.
Более серьезный оборот приняли события в провинциях Анжу, Пуату и особенно в Нормандии, где провинциальные штаты были ликвидированы в 1655 г. Правда, Людовик XIV дал словесное обещание в подходящий момент их созвать, но ему мало кто поверил. Возмущенные дворяне продолжали собираться на свои ассамблеи. В августе 1658 г. постановлением королевского совета дворянам Нормандии под страхом смертной казни было запрещено проводить ассамблеи без специального разрешения короля. Новый сильный человек королевства, личный интендант Мазарини Жан-Батист Кольбер добивался беспощадной расправы с непокорными. В июле 1658 г. он писал патрону: «Вы, Ваше преосвященство, совершенно справедливо отметили, что следует употребить сильнодействующее лекарство, чтобы предотвратить болезненный зуд устраивать собрания, который охватил сейчас дворянство во всех провинциях… Точно известно о том дурном расположении духа, в котором находятся провинции Нормандия, Пуату, Анжу, необходимо прибегнуть к показательным наказаниям, чтобы сознание долга восторжествовало в этих провинциях»{72}.
Тайные собрания дворян продолжались и в следующем году, и тогда последовали наказания. Руководители мятежных дворян во главе с их лидером по имени Боннесон были преданы и схвачены. Суд над ними доверили Большому совету, Парижский парламент показался слишком ненадежным. Длившийся несколько месяцев процесс завершился приговором Боннесона и тех из его ближайших сподвижников, кто сумел скрыться, к смертной казни. Замки и дома осужденных сровняли с землей, их леса вырубили. 13 января 1658 г. Боннесона казнили. До последнего момента он оставался уверенным в правоте своего дела, сохранял гордую осанку и не просил пощады.
…Боннесона казнили, и память о нем быстро стерлась. Социальная группа, во имя будущего которой он боролся, предала его и соответственно свое дело. Казнь Боннесона ознаменовала окончание одного из последних этапов дворянского сопротивления усилению бюрократического государства.
Дальнейшей борьбе за власть дворяне предпочли эфемерное приближение к ее эпицентру. Конечно, они уступили силе, но уступили ей во многом потому, что сами уже были бессильными.
Сословная организация дворянства задолго до Фронды и дела Боннесона была деформирована и утратила всеобщность. Политические требования дворянства не базировались на сколь-либо разработанной политической теории. Во внутренних делах в XVII в. еще не был осуществлен переход даже господствующих социальных групп от местной и корпоративной политики к политике общенациональной. Слишком замкнутые на самих себе, на своих узкосословных интересах, дворяне уповали на понимание короля; они готовы были служить государю, но не государству. Характерная для эпохи абсолютизма тождественность государя и государства ими не улавливалась.
Предрассудки и определенное различие интересов отталкивали их от взаимодействия с членами парламентов и прочим «старым» чиновничеством. Хотя существовал целый комплекс вопросов, по которым дворянство шпаги и дворянство мантии могли выступать совместно.
И тех и других беспокоило восстановление института интендантов. По требованию Парижского парламента институт интендантов был ликвидирован в июле 1648 г. (везде, за исключением шести пограничных провинций). Но уже в конце того же года, «забыв» про собственные обещания и постановления парламента, Мазарини начал вновь посылать рекетмейстеров в провинции под предлогом необходимости наведения порядка в сборе налогов. Под давлением синдиката казначеев Франции эти чрезвычайные комиссары были отозваны. И лишь в 1653 г. правительству удалось восстановить практику их посылки в провинции{73}. Но синдикат продолжал борьбу, поэтому комиссаров не называли интендантами, они не жили постоянно в подконтрольных им генеральствах, обязанности каждого из них были различными, к тому же некоторые отвечали не за одно, а за два или даже три генеральства. Административная система абсолютизма была частично разрушена Фрондой, правительству предстояло ее восстанавливать, преодолевая сопротивление парламентов и прочего «старого» чиновничества.
Весной 1655 г. несколько эдиктов, подряд предложенных правительством для регистрации Парижскому парламенту, вызвали резкую критику и противодействие гордых и упрямых магистратов. Дело не сдвинулось с места даже после личного демарша короля. Вместе со своей буйной и почти столь же юной, как и он сам, свитой Людовик явился в парламент. На нем были красный охотничий камзол и серая шляпа, его спутники были одеты подобным же образом. Королевское заседание продлилось всего несколько минут. Раздраженным тоном шестнадцатилетний король объявил, что запрещает проводить совместные заседания всех палат парламента, и тут же покинул Дворец правосудия{74}. Оскорбленные магистраты решили не подчиняться. Лишь дипломатическое искусство Мазарини, утопившего конфликт в долгих, запутанных переговорах, спасло положение. Но за спиной мудрого и осторожного кардинала все более вырастала фигура Кольбера, с большой настойчивостью добивавшегося жестких мер. Через несколько дней после «охотничьей» выходки короля, Кольбер убеждал Мазарини: «Все добропорядочно настроенные люди в ужасе от зловредных умыслов членов парламента, слышатся справедливые жалобы, что Ваше преосвященство не желает преодолеть свою доброту и действовать так, чтобы в сознании магистратов отпечатался страх, в то время как это единственный путь к тому, чтобы удерживать их в рамках должного. Существует мнение, что следует в ближайшее воскресенье вызвать старейшин палат парламента, со всей строгостью сказать им о неудовольствии короля деятельностью парламента и в выражениях твердых и энергичных объяснить им, что у них нет никакой надежды на проведение совместных заседаний»{75}.
