– Значит, о будущем? – вставил Протопопов.
– Если бы! – сокрушённо взмахнула руками Вера. – Это будущее в прошлом, future in the past! Этот тот невидимый куб, в который мы упёрлись, как ни парадоксально, после изобретения milklit! Теперь мы упёрлись в наше литературное прошлое, оно наползает на нас, как ледник, это трудно сформулировать… легче ощутить. Великолепный, фантастический, сногсшибательный milklit, казалось бы, должен был отбросить прошлое и распахнуть новые горизонты, которые бы всосали нас, как пылесос, как аэродинамическая труба, и дали бы такую радость новизны, от которой мы все бы преобразились. Мы же, наоборот, ощутив всю мощь и беспредельность этих горизонтов, стали оглядываться! Мы поедаем новое и оглядываемся, оглядываемся! Наши деды рассуждали о смерти бумажной книги после появления книги цифровой, шли дискуссии – выживет ли книга? Выжила у букинистов. Но сейчас, когда эпоха цифровой книги по сравнению с эпохой, нет, эрой milklit – просто детский лепет, мы ещё пристальней уставились в книгу!
Она смолкла, прижав руки к груди. Все почувствовали её волнение и молчали. Вера обвела сидящих за столом взглядом своих блестящих глаз.
– Я… я сыта бумагой!
Сидящие зашевелились.
– Я сыта бумагой, дорогие мои, и я хочу призвать нас всех: хватит есть прошлое, хватит кушать бумагу!
– Браво, Верочка! Накушались! Полностью согласен! – воскликнул Лурье и зааплодировал.
Телепнёв тоже зааплодировал.
– Книги – пылесборники! – усмехнулся Протопопов. – Это мой папа говорил. Но я не спешу их выкидывать.
– Почему? – спросила Ольга. – Я почти все вышвырнула.
– Что-то мешает.
– Понятно что. Ты профессионал.
– Он milkscripter, Оля! А дорожит бумагой! – воскликнула Вера. – Это ли не нонсенс?!
– Я так чихала, когда совала книги в пакеты.
Протопопов пожал узкими плечами:
– Не могу сказать, что я дорожу бумагой. Я просто… как сказать… не хочу расставаться с…
– С прошлым! С прошлым!
– Да нет, Вера, это не совсем так. И я мало оглядываюсь на бумагу. Скорее вот что – валяется старый камень возле нового дома. И жаль его выбросить. Не потому что он с чем-то связан и что-то напоминает, а просто… потому что это – старый валун!
– У меня такое же чувство! – дёрнул массивной головой Телепнёв. – И я кр-р-р-райне редко читаю бумагу! Но не выбрасываю!
– А может, это поколенческие издержки? – спросил Киршгартен.
– Скорее всего! – закивала Вера и указала на приступившего к ухе Глеба. – Вот кто не будет оглядываться на бумагу!
– Я вообще не люблю оглядываться, – пробормотал Глеб.
– Знаете, дорогие, – продолжила Вера. – Чтобы завершить эту тему: я очень голодна. Я хочу есть новое. И только новое! Есть! Есть! Есть!
Телепнёв резко вскочил, опрокидывая стул:
– И сегодня – будешь!
– Мы тоже! Ради этого и приехали к вам! Будем! Стул подняли, Телепнёв уселся на него.
– Пока я монологизировала, уха остыла? – Вера опустилась на своё место. – Извините!
Лурье зачерпнул ухи, попробовал:
– М-м-м! Самый раз! Уха фантастическая! Божья слеза!
– Очень вкусно… – попробовала Таис.
– Это не просто вкусно… это божественно… – заключил Протопопов.
– Наш Фока превзошёл себя, – пробормотала Ольга. – Без аберраций…
– Ну вот! Рецепт моей бабушки! – поднял палец Телепнёв.
Киршгартен ел уху молча.
– А Ролан молчит! – громко прошептала Вера.
– Ролан, как тебе? Не очень? – Со смешком Лидия толкнула его в локоть.
– Я молчу, потому что нет слов. Слов нет.
– У меня тоже! – пробормотал Телепнёв.
– И спешу предупредить, что после ухи перед чтением ничего съестного не будет, – сообщила Вера.
– Коне-е-е-чно! – пропела Лидия. – Не ухой единой жив человек! Moloko!
Все стали есть уху.
– Веруша, спасибо за яркий спич, – пробормотала Лидия. – Подписываюсь под каждым словом.
– И я.
– И я.
– И я подписываюсь.
Вера, улыбаясь, ела уху:
– Спасибо… я несла что-то… слишком эмоционально…
– Так и надо!
– Вера, это даже не “новая послевоенная искренность”, а – просто искренность. Мы все по ней скучаем за своими столами.
– Я бы всё-таки что-то добавила, – заговорила Лидия. – Верочка, ты сказала так прекрасно. “Я хочу есть!” Лучше не скажешь. Но, дорогие мои… дорогие мои молочные братья и сестры, наша цивилизация подарила нам milklit. Это… это настолько сильно и ярко, настолько сногсшибательно, что я не знаю, с чем это сравнить! Трудно. Когда появились смартфоны, это было, конечно, потрясением, рождественским подарком человечеству, но… нет! Нет!! Не-е-ет!!
Она с силой хлопнула ладонью по столу.
Все перестали есть.
– Нет! Нет! Нет!
Лидия с досадой покачала головой, покусывая губы. Её широкое лицо снова побледнело, черты заострились.
– Я несу чушь, банальщину, простите… – пробормотала она.
– Лида, дорогая… – начал было Телепнёв.
– Нет! – повторила она с нервным выдохом. – Какие слова могут выразить то, что дало нам молоко? Нет таких слов. И не будет. А посему…
Она приподнялась со стула, расстегнула свою блузку тёмно-брусничного цвета, расстегнула чёрный бюстгальтер, резким движением сняла его и бросила на пол. Распахнула блузку. Её полная грудь с небольшими розовыми сосками обнажилась. На груди и животе у Лидии белела, переливаясь, живая татуировка: водопад лю-лока, зародившись в грудине, ниспадает ниже и обрушивается на обнажённую девушку, подставившую своё тело под белый поток. Девушка купалась в молочном потоке. Её стройная смуглая фигурка и изливающийся сверху, строго вертикальный, геометрически ровный водопад контрастировали с полноватым телом Лидии.
– Я это сделала на прошлой неделе, – произнесла она.
Все, кроме Лурье, сидели оторопев.
Он же протянул к жене свои ладони и стал медленно ими хлопать. Эти равномерные хлопки гулко зазвучали в тишине столовой.
Телепнёв восторженно тряхнул головой, вскочил и зааплодировал.
– Браво, Лидия! – воскликнула Таис и захлопала в ладоши.
Все, за исключением Глеба, зааплодировали. Замерев с ложкой, полной ухи, он смотрел на тело Лидии.
– Лида, ты… ты валькирия milklit! – пророкотал Телепнёв и издал победоносный клич.
Протопопов, Таис, Киршгартен, Вера и Лурье приветственно закричали на разные голоса.
– Это… великолепно! – качал головой Протопопов, яростно аплодируя. – Ве-ли-ко-лепно!!
Шум и аплодисменты заполнили столовую. Глеб вылил уху из ложки в тарелку, откинулся на спинку стула, вложил два пальца в рот, попытался свистнуть, но у него не получилось.
– Вот так! – произнесла Лидия, наклоняясь за бюстгальтером.
Но муж опередил, поднял. Она оделась под неугасающие аплодисменты.
– Лидочка, ты всё сказала! – радостно смеялась Вера. – Всё!
Ольга тоже хлопала, но молча и без улыбки.
– Надеюсь! – нервно усмехнулась Лидия, застёгиваясь.
– Ты всем перебила аппетит! – улыбался довольный Лурье, целуя руку жены.
– Наоборот! – воскликнул Телепнёв.
– Наоборот! – кивала Вера.
– Наоборот! – серьёзно поглядывал на всех Киршгартен.
– Bon appetit! – произнесла Лидия, беря ложку. – Я должна была вам показать.
– Непременно!
– Обязательно!
– Это… сильно, Лида!
Все набросились на уху.
Телепнёв первым расправился с ней и показательно облизал ложку:
– Tres bon!
– Добавки не будет, – сурово предупредила Вера.
– Знаю. Даша! Зови Фоку!
Даша ушла на кухню.
В столовую вошёл Фока в не очень новом поварском халате и колпаке.
Телепнёв встал и молча поклонился повару. Все зааплодировали. Фока приложил пухлые, голые по локоть руки к пухлой груди и ответно поклонился. Было ясно, что у Телепнёвых это уже сложившийся ритуал.
– Дашенька, уносите уху от греха! – распорядилась Вера.
Даша исполнила.
Когда гости доели уху, Телепнёв улыбнулся и обвёл всех торжественным взглядом:
