– Оля!

– D-N! Там есть что оплетать! – Ольга захлопала в ладоши. – Браво! Норильская берёзка! Oh-la-la!

– Ольга!

– Верочка, прикрой подружку!

– Ольга Павловна, это просто зависть, – проговорила Лидия. – Слишком простая.

– Лидия Андреевна, норильская берёзка болотному хвощу не позавидует!

Телепнёв примиряюще поднял руки:

– Дорогие мои дамы, прошу вас! Очень прошу! Ольга замолчала. Щёки её раскраснелись.

Лицо Лидии наоборот – побледнело и стало сосредоточенно-угрюмым. Она покусывала свою губу.

На террасе возникла неловкая пауза.

– Оля, Вера, я давно хотела вас спросить, – заговорила Таис. – Я антрополог, достаточно неплохо знаю феномен близнецов, интересовалась этим вполне профессионально, даже записки доктора Менгеле про его чудовищные эксперименты с близнецами читала. Я знаю, что близнецы иногда видят один и тот же сон. Об этом есть различные свидетельства. Вы, близнецы Оля и Вера, видели когда-нибудь одновременно один и тот же сон?

Ольга и Вера переглянулись. Ольга усмехнулась и покачала головой:

– Лучше ты.

Вера помолчала немного, потом заговорила:

– Таис, ты задала весьма чувствительный вопрос. Да, мы однажды видели один и тот же сон.

– Если это что-то очень личное, интимное – не рассказывай, просто скажи: однажды это было.

– Я готова рассказать. Нам было девять лет, мы спали в разных домах: я – у бабушки, а Оля с мамой пряталась от бомбёжки в подвале их дома, спала в подвале. Сон такой: я иду по бабушкиному саду, по дорожке, и вижу слизняка на этой дорожке. Жирного такого, малоприятного. И я его давлю ногой. И вдруг из-под сандалии раздаётся голосок: “Не убивай меня, я твой братик!” И я просыпаюсь. Оля видела точно такой же сон.

На веранде снова повисла тишина.

– Ну вот, бывает… – пробормотал Телепнёв.

– Я знаю, что у близнецов это случается, – потянулся мускулистым, поджарым телом Протопопов.

– А братик потому, что у мамы нашей покойной после контузии от взрыва бомбы случился выкидыш. Она ждала сына. То есть – братика, – проговорила Ольга, отталкиваясь спиной от буфета. – Мы тоже ждали братика. И вот, не дождались. А сон увидели.

Все помолчали.

– Вы у нас особенные, – улыбнулась Таис, кладя руку на Ольгино плечо.

– Yessss! – топнула туфелькой Вера. – Особенные! Мы все! А посему нам пора уже за стол! Прошу вас, гости дорогие!

– Да, да! – затряс брылями Телепнёв. – За стол! Немедленно и бесповоротно!

– Но мы забыли Ролана! – произнесла Таис с укором.

– О да!

– Ролан, дорогой!

– Забыли! Эх мы!

– В принципе, я мог бы и пропустить, – заулыбался Ролан.

– Нет уж, дорогой, читай!

– Порадуй нас новеньким!

Ролан сунул руки в карманы белых брюк и покачался на ногах:

– Так… читать вам современную немецкую поэзию я не буду.

– И не надо! – рявкнул Телепнёв.

Ролан прошёлся по скрипучему полу веранды, резко развернулся и встал напротив Ольги:

От твоей любви загадочной

Как от боли в крик кричу.

Стал и жёлтым, и припадочным,

Еле ноги волочу!

– Не преувеличивай, mein Негг, – сказала Ольга, слегка похлопав его по щеке.

– Дорогой, это простоватенько для тебя, – заметил Телепнёв.

– Это поэзия чистой виты… – Ролан снова покачался на ногах. – Сейчас…

Он резко крутанулся на месте и встал, глядя в открытую дверь на газон с брошенным на нём серебристо-чёрным аэропилем:

погромово

пограбило

погробово

огромово

ограбило

огробово

громово

грабило

гробово

ромово

рабило

робово

омово

абило

обово

мово

било

бово

ова

ило

ово

во

ло

во

о

– Круто! – хлопнула в ладоши Таис.

– Это точно не Василиск Гнедов, – пробормотал Телепнёв.

– И не Монастырский, – почесал висок Лурье.

– Позже, – возразил Протопопов. – Похоже, это не неофутуризм, а визуальная поэзия Москвы советской. Я их плохо знаю… Сигей, Мальчук? Не помню…

– Альчук, – подсказала Лидия. – Классная поэтесса. “Изящерица” – это её.

– Ещё позже, – ответил Киршгартен.

– Позже?

– Позже. Сильно позже.

– Наше время? – не очень удивился Телепнёв. – Вполне! Так сейчас пишут тоже.

– Конечно, наше время! – хлопнула в ладоши Таис. – Так сейчас и надо писать. И в молоке это встанет… ух! Как Кентерберийский шпиль!

– Скорее, как теллуровый гвоздь.

– Клин! Белым клином – красных бей!

– И наоборот!

– Кто же это?

– Щегшк, – произнесла Ольга, подмигнув Киршгартену.

Ролан кивнул:

– Архип Щегшк.

– Архитектонично, – одобрительно мотанул брылями Телепнёв.

– Имя на слуху, – теребил бороду Лурье.

– Я тоже слышал.

– А я не слышала, – дёрнула плечом Лидия.

– Он откуда?

– Белорус, рос в Самаре, воевал, был ранен шрапнелью, потом переехал, естественно, за Урал.

– В общем – наш!

– Абсолютно!

– Поэзия жива, чёрт возьми!

– Жива, жива. Война её разбудила.

– И мы пока живы…

Протопопов потёр ладони и заглянул в дверь, ведущую в столовую:

– Поэзия жива! И она… многое в нас пробуждает. А не откушать ли нам, Верочка?

– Давно пора! Пойдёмте! Просим!

Все перешли с террасы в столовую.

Там был накрыт стол на восемь персон. Вера взяла в руку мягкую умницу, сжала, и через минуту в столовую вошла Даша в тёмно-зелёном платье с белым передником.

– Даша, мы здесь.

Все стали рассаживаться по местам. Стол был богато и со вкусом сервирован: заливная осетрина, сёмга, сельдь под шубой, осетровая икра, раковые шейки в томатном соусе, паштет из дичи, пирожки, тыква, полная свежих огурцов, всевозможные салаты, венки из цветов и свечи, хрустальная и серебряная посуда.

– Сегодня у нас русский стол, – объявила Вера.

– Прошлый раз был японский, помним, помним, – улыбалась Лидия, усаживаясь.

– А позапрошлый – монгольский. – Таис опустилась на стул рядом с Киршгартеном. – Я помню томлённый в молоке лошадиный желудок.

– Ну вот! Сколько языков, столько и кухонь! – громко заметил Пётр Олегович. – И все они разговаривают с нами!

– Китайский разговор поднадоел, – заметил Протопопов. – Меня уже подташнивает от китайской кухни.

– Ваня, она очень разная, – откинула чёрные прямые волосы назад Таис. – Их всего восемь, и все разные, разные. Есть острые, есть кислые, есть сладкие, есть просто очень простые…

– Знаем, пробовали, – усмехнулся он. – “Борьба тигра с драконом”. Проще не бывает!

– Ролан, ты не переплетаешь китайцев? – спросила Лидия.