Литмир - Электронная Библиотека

– А теперь – садись мне на плечи.

Аля полезла по инвалиду, как по ватной горе, пахнущей бездомным инвалидом. Села ему на плечи, опершись коленями:

– Так?

– Да не так!

Он схватил её за ноги, помог. Она села, обхватив ногами его шею.

– Вот так! А теперь – вперёд!

Он оттолкнулся утюгами от пола и въехал в вагон. За окнами уже возникли зимние сумерки, и в вагонах поезда зажгли свет. Неспешно покатив по проходу, старик почти нараспев заговорил своим зычным голосом:

– Любовь людьми правит! Любить – не мёд водой разводить! Люби, Ваня, пока поджечь хочется! Красивая девка – для любви припевка! За хорошую любовь и убить не жалко! Вера горами двигает, а любовь – людьми!

Те пассажиры, что не спали, с интересом уставились на необычную пару. Раздались смешки и одобрительные восклицания. Инвалид сбавил ход. Народ оживился:

– Во чудилы!

– Эт что, внучка твоя?

– Погоди, дай разглядеть!

– Красавица, ты откуда и куда?

– Сяоцзе[9], а ты даёшь? Почём?

К Але потянулись руки, стали трогать и щипать.

Инвалид остановился и возопил громогласно:

– Покажи, дочка, добрым людям крану… то есть рану свою боевую!

Аля подняла руку с отсечённым пальцем вверх.

– В Ши-Хо зацепили её! Зверски пытали её! Невинной она оказалась! А рана навеки осталась! Билет до Хызыл Чар ей нужен! Подайте те, кто с милосердьем дружен!

Он протянул свою шапку.

В шапку стали бросать мелочь.

– Девк, они тебя голой выпустили?

– Изверги, бля…

– Насильничали, поди?

Инвалид объяснил нараспев, гневно тряся белой бородищей:

– Вышвырнули голой и голодной! Отсекли ей бальчик… то есть пальчик подлецы! Ни отца у ней, ни мамы родной! Нарожали извергов отцы!

Женщина набросила на плечи Али старый рваный платок:

– Прикрой срам, дочка.

– Да они так работают, на жалость давят! – раздался насмешливый голос.

– Конечно…

– Не пизди, муддо! Это бластер, походу видно!

Парень подошёл, взял Алину покалеченную руку, глянул на срез, понюхал:

– Точняк, бластер! Так что заткнись!

– Сволочи, что делают, а?!

– Это нормально. Допрос есть допрос.

– Тамен зонг ши жеян джян![10]

– Ши-Хо ёбаное…

Инвалид негодующе затряс бородой:

– Правду под лавку не запихнёшь, в таракан, в чемодан не спрячешь! Правда глаза ест, кривдой закусывает! Правдой добрый человек хворается, питается, а неправдой испражняется!

В конце вагона пьяный мужик стал целовать Але сперва руку, потом перешёл на плечи и спину. Друзья его с хохотом оттянули.

– Красавица! – выкрикивал пьяный.

В тамбуре инвалид подсчитал подаяние:

– Восемнадцать таньга, то есть юаней. Мы на верном пути, дочка!

В следующем вагоне третьего класса, где пьяных оказалось ещё больше, желающих поцеловать и потрогать Алю выросло. Её тискали, целовали руки и ноги, жены оттаскивали от неё мужей, сыпались ругательства. Кто-то дал ей огромные зимние женские трусы с начёсом.

Но подали меньше.

– Для билета твоего не хватает восьми юаней, – подсчитал мелочь инвалид.

За тамбуром начинался второй класс. Едва старик двинулся туда сквозь раскрывшиеся двери, как перед ним возник рядовой войск ЖД УР с автоматом:

– Куда прёшь?

– Прём просить Христа ради условие… то есть милостыню юной жертве произвола дознавателей! – ответил инвалид. – Пропусти нас, служивый, в долгу не останемся.

– Не положено! – Солдат с усмешкой оглядел голую Алю, сидящую на шее старика.

Инвалид протянул ему три юаня:

– Воин, мы по вагону и назад. Кабанчиком метнёмся туда-сюда, врачальство, начальство не заметит, у тебя авторитета не убудет!

Солдат задумался ненадолго. Потом быстро взял монеты, сунул в карман:

– Только быстро. И дальше не соваться, понял?

– Есть, господин рядовой! – отдал честь инвалид.

Солдат посторонился, пропуская их. Ущипнул Алю за сосок:

– А что, голым теперь больше подают?

Они въехали в вагон второго класса. Здесь было чисто, в открытых купе на мягких нижних и верхних полках сидели и спали пассажиры. Инвалид забасил про любовь, красоту и невинных жертв произвола. Пассажиры посмеивались, но подали только три юаня. И один лейтенант войск радиационной защиты пошёл следом и зашептал Але в ухо “деловое предложение”. Она отрицательно замотала головой.

Нарушив договор с солдатом, инвалид поехал и в следующий вагон. Там тоже был второй класс. И тоже подали три юаня.

– Скупердяи! Мородяи! – тряс бородой старик.

И поехал ещё дальше. Ещё один второй класс. И всего два юаня!

– Ну, сволочи зажравшиеся! – в сердцах воскликнул инвалид и, грозно отталкиваясь утюгами от чистого пола, покатил к первому классу. Но в тамбуре, разделяющем второй и первый, стояло уже два воина с автоматами. Едва коляска въехала в чистый, хорошо освещённый тамбур, солдаты направили на деда с Алей своё оружие:

– Стоять!

Утюги упёрлись в пол.

– Господа воины Уральской Республики, не загораживайте борта, то есть рта у вола молотящего! – обратился к ним инвалид. – Не хватает всего два юаня на билет для жертвы произвола драконов из Ши-Хо!

Аля показала свой обрубок.

– Назад! – приказал солдат.

– До трёх считаем! – добавил второй.

Лазерный луч автоматного прицела упёрся в лицевую опухоль инвалида, подсветив её багрово-розовые прожилки.

– Но, парни, послушайте, добро ведь каплей прольётся, стаканом, океаном водки вернётся… – начал было старик, умоляюще разведя руками.

В это время медового цвета дверь туалета бесшумно отъехала и из него вышла дама в шикарном белом брючном матросском костюме с длинным белым мундштуком в руке. Глянув из-за спин охраны на старика и Алю, она остановилась.

– Какая прелесть! – произнесла она.

Холёная рука её коснулась плеча солдата:

– Служивый!

Солдат посторонился, не снимая с прицела опухоль старика. Дама шлёпнула по плечу другого воина. Тот тоже посторонился. Дама вошла в тамбур и приблизилась к въехавшим. Мгновенье она удивлённо разглядывала необычную человеческую конструкцию – голую красивую девочку, сидящую на плечах белобородого инвалида с чудовищной опухолью на лице.

– Откуда ты, дитя древних мифов? – спросила дама Алю.

Вместо ответа та показала ей обрубок пальца.

– Ши-Хо! – ответил за Алю инвалид. – На балет, на колет, на… билет до Красноярска собираем.

– Боже мой! – по высокомерно-привлекательному, холёному лицу дамы пробежала лёгкая тень сочувствия.

Сунув мундштук с сигаретой в зубы, она взяла Алю под мышки, сняла с плеч инвалида и поставила на пол.

– Бедное дитя!

Руки женщины коснулись Алиных щёк.

– Как ты прекрасна! Ты же совсем озябла.

– Без одежды выгнали! Подайте сколько можно! – пробасил инвалид.

Вместо ответа дама легко взяла Алю на руки, повернулась и понесла по проходу, устеленному абрикосового цвета ковром.

– Дедушко… – произнесла Аля.

– Он твой дед? – остановилась дама.

– Нет. Он прост дедушко. Доброй.

– Добро – это хорошо, – произнесла дама, продолжая движение. – Но мир держится на красоте.

– Так у меня же её это… как это… братье… платье… – начал было инвалид, зашарив в мешке.

Но солдат толкнул его автоматом в ватную грудь:

– Поворачивай!

– Но это же её одежда… надежда…

– Назад, сказал! Живо!

– Ладно, что ж…

Сокрушённо тряхнув бородой, инвалид развернулся и укатил из тамбура.

Дама донесла Алю до купе № 8, стукнула в дверь лакированным белым ботинком на серебристой платформе. Дверь открыли. В уютном двухместном купе находился один человек – невысокий мужчина лет тридцати, одетый в зелёный китайский халат, со смуглым живым лицом, орлиным носом и тонкой полоской усов над мужественным ртом.

– Mon cher, j’ai un cadeau pour toi![11] – произнесла дама чуть нараспев.

Тонкие брови мужчины слегка поднялись, он отступил назад.

10
{"b":"884578","o":1}