Вот и эту улицу можно было бы украсить по полной программе. Здесь по большей части викторианские дома с террасами, мешанина та еще — никакого единообразия и предсказуемости. Кажется, что первоначальная задумка — сделать квартал одинаковых домов — здесь потерпела крах, а потому все превратилось в настоящий бардак. И теперь каждый дом сам по себе. У каждого свой богатый опыт, свое название, свой сад, цвет, декор, размер и история.

Вот один, с широко открытыми металлическими воротами, за которыми дорожка, ведущая к крыльцу, имеет вид раскидистого фигового дерева. Входная дверь, украшенная красно-золотым рождественским венком, нараспашку. За ней — коридор с деревянным полом, на котором растянулся шоколадный пудель. Горит свет. Откуда-то из глубины доносится классическая музыка.

На веранде дома под номером 42 висят колокольчики, на крыльце валяются детские велосипеды. На балконе веревка, на которой развешаны полосатые пижамки, футболки и трусы Человека-паука. На окнах стоят горшки с суккулентами, входная дверь закрыта, а с дверного молоточка свисает самодельный ангел. Мне кажется, дома никого нет. Наверняка они всей семьей, по традиции, ушли праздновать Рождество при свечах куда-нибудь в парк или на площадь.

А за этим очень высоким, очень широким, очень черным и очень современным забором вечеринка у бассейна. Забор точно крепость. Но у входа есть кнопка домофона, моя рука так и тянется нажать на нее, потому что, когда я вижу такие кнопки, мне всегда хочется их нажать. Но слышно, как за забором играет какая-то попса, раздается плеск воды и звуки игры «Марко Поло», ощущаю аромат жареного мяса, сладких соусов, сигаретного дыма. Взрослые там сидят, пьют, курят, жарят мясо, а дети играют.

Следующие несколько домов были совершенно безмолвны. Жалюзи опущены, парковочные места — свободны. Рождество позвало этих людей в дорогу. Ночь безлунная, темно, и я только что заметила, как за мной идет какой-то парень. Метрах примерно в пятистах. Не хочу оборачиваться, чтобы он не понял, что я его вижу и меня беспокоит его присутствие. А меня оно беспокоит. И я не хочу, чтобы он это понял. Не хочу доставлять ему такого удовольствия. Вдруг он какой-нибудь серийный убийца, маньяк-насильник или просто садист, которому нравится выводить из себя людей, и мой страх как раз подогреет его.

В Мельбурне в последние годы таким образом погибло довольно много женщин. Одну убили совсем недалеко отсюда, и, когда я узнала об этом, перестала чувствовать себя в безопасности. Ей было всего двадцать два. Маньяк преследовал ее несколько километров, после чего изнасиловал и задушил прямо посреди Принцесс-парка. С этого места, где я иду прямо сейчас, видны верхушки его деревьев. Было уже за полночь. Она написала своему парню сообщение: «почти пришла», но так и не пришла.

И теперь всякий раз, когда я иду по городу ночью или просто по темной улице и вижу какую-нибудь женщину, которая тоже идет в одиночестве, мне хочется плакать. И всякий раз, когда я вижу мужчину, мне становится страшно.

Ну и вообще, я чувствую дискомфорт, когда кто-то идет позади меня. Не только сейчас или в похожих обстоятельствах, когда я одна на ночной улице, а вообще — на любой улице в любое время суток, или в магазине, или в любой очереди. Как только я чувствую, что позади меня кто-то стоит, мне становится очень страшно. Да отвалите же от меня. По спине бегут мурашки, зубы сжимаются, и я еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться и не начать орать.

Надо бы перейти дорогу и посмотреть, что будет дальше. Меня всегда учили поскорее бежать и прятаться, если страшно, но нужно быть готовой вступить в схватку. То есть надо бы зажать в кулаке ключи, выставив между пальцами только их кончики, и изображать уверенность, пока не придется кричать о помощи.

Еще у меня есть совершенно дурацкая привычка зацикливаться на том, что вызывает страх и заставляет нервничать, и тогда я не могу воспринимать ничего другого. Как завороженная. Однажды мы с подругой проезжали мимо попавшего в аварию мотоцикла. Она не в силах была взглянуть на тело, распластавшееся на земле, а я же не могла отвести от него глаз. Что-то вечно побуждает меня сталкиваться лицом к лицу со страхом или опасностью, независимо от того, какую боль мне это может причинить или насколько плохо мне от этого будет потом. Иногда проходят дни, недели, месяцы и даже годы, прежде чем я окончательно смирюсь с тем, что увидела, но в этом и состоит моя ненасытная потребность.

На самом деле это страшно, ведь со мной могут сделать что угодно, а я буду только наблюдать за происходящим. А потом стану искать способ смириться с этим и понять. Мне необходимо из всего, с чем я сталкиваюсь, извлекать «полезные уроки». Боюсь, даже не смогу сказать «нет» или «остановитесь», когда понадобится, потому что буду просто… наблюдать за происходящим. Поэтому наверняка никогда не смогу никого привлечь к ответственности за содеянное.

То есть мне будут вонзать нож в живот, а я, клянусь богом, услышу собственные мысли: «Интересно, интересно, очень интересно, а что их подтолкнуло к этому и что я представляю для них? Через что они прошли, чтобы стать такими и делать это, и могу ли я оказаться на их месте и делать то же самое? А что во мне привлекло их внимание? И что это значит для моей жизни, моей души и чему меня учит? Странно, никогда не думала, что удары ножом в бок будут похожи на то, как прокалывают уши, — нет никакой боли нет, просто нечто пронзает мою плоть. Ничего себе!»

Я остаюсь с этой болью и часто оказываюсь последней, кто еще стоит на ногах.

Кажется, он все еще позади меня. Мне ничего не видно, слишком темно. Так что лучше пойду дальше. Здесь ничего невозможно превратить в любовь и сочувствие, это будет «опасно», «глупо» и «слишком идеалистично». Однажды я читала книгу о том, как противостоять насилию, в ней как раз говорилось о таких случаях, когда ставка слишком высока, но сейчас я не могу вспомнить ничего из того, что было написано.

Он перешел дорогу. Отлично. Мне нужно только пройти улицу, дойти до конца квартала и вернуться на вечеринку. Если он подойдет слишком близко, я буду звонить в ближайший дом. Или стучать. Колотить изо всех сил.

В такие моменты я мечтаю, чтобы все эти общественные организации по борьбе с насилием ловили преступников не после преступления, а до. Чтобы можно было позвонить им на «горячую линию», когда чувствуешь себя потенциальным убийцей или насильником. Представляю, как таким людям должно быть страшно перед нападением. Нужно ведь принять миллион крошечных решений, заметить предупреждающие знаки, которые ведут к окончательному действию. А теперь представьте, одно крошечное решение привело бы к такому звонку: «О, черт, кажется, мне надо как-то остановиться, кажется, я вот-вот совершу нечто жестокое и / или опасное, потому что у меня нет другого выхода». И вот тогда главной задачей полиции было бы прибыть на место и отправить потенциального преступника на консультацию или реабилитацию на определенный срок, который зависел бы от тяжести потенциального преступления.

Примерно этим же занимаются организации по предотвращению самоубийств, только тут мы бы следили и за собой, и за другими и были уверены, что все в порядке, а если всякое дерьмо начнет слишком беспокоить, могли бы пойти на терапию. Я думаю, терапия и реабилитация в этих случаях, конечно, не решит всех проблем. Ашрамы, ретриты, медитативные практики и всякие оздоровительные спа тоже помогли бы. Хотя, полагаю, все равно нет никакой гарантии, что преступления прекратятся.

И все же представьте систему, которая обеспечила бы этот удивительный промежуточный этап, когда все занимаются предупреждением преступлений, а не просто ловят и наказывают преступников. Это серьезно повлияло бы на мир в целом. Сняло бы клеймо с тех, кто уже обвинен и тем самым дегуманизируется. Да даже в тюремной системе произошла бы настоящая революция. Типа, вместо тюрьмы — терапия. Потенциальные жертвы предупреждены, друзья и близкие всегда могут позвонить, на предприятиях все тоже в курсе, что происходит, каждый получает памятку, как действовать или что-то в таком роде.