Возможно, я ошибалась.
Мне хочется озвучить свои вопросы о том, почему рисунок не совпадает с реальностью, но Джек уводит меня от наброска к моей истинной цели, моему желанному месту назначения.
К холодной стальной двери.
Мой пульс учащается в предвкушении. Я не хочу просто увидеть тщательно сохраненные последствия его преступлений. Я хочу увидеть место, где Джек теряет своё самообладание, хочу стоять в комнате, где ангел смерти вырывается из своих хрупких оков.
Стою рядом с запертой дверью и поворачиваюсь к Джеку лицом, мои брови приподнимаются, в то время как он долго смотрит на меня, прежде чем подойти и достать ключ из кармана. Он едва смотрит на защелку, пока отпирает её, не сводя глаз с меня. Глубоко и нерешительно вздохнув, он отпирает дверь и придерживает её, чтобы я могла шагнуть в поток холодного воздуха.
Пять бетонных ступенек спускаются в квадратную комнату, стены которой от пола до потолка обшиты белыми ПВХ-панелями. Она очень похожа на медицинский кабинет, с полками из нержавеющей стали, стеллажами и столами на колесиках. В одном углу комнаты стоит капельница. На одной полке стоит ряд пузырьков с лекарствами, рядом с ним — поднос со шприцами. На одном из передвижных столиков разложены скальпели, реберные ножницы и зубчатые щипцы. В воздухе витает слабый запах хлорки. В глаза бросается голубой цвет — ваза с маками, стоящая на столешнице возле глубокой раковины из нержавеющей стали.
А в центре комнаты — каталка с тонкой черной обивкой и фиксаторами, свисающими с откидных боковых поручней.
Я осушаю свою свой стакан с текилой одним глотком, прежде чем повернуться лицом к Джеку. Он неподвижно стоит на нижней ступеньке, одной рукой сжимая бокал слишком крепко для его беспечной позы, а другой — поворачивая зажигалку в кармане.
— Итак, — говорю я, моё дыхание вылетает облачком пара, когда я ставлю стакан на стойку и неторопливо подхожу ближе, проводя пальцем по матрасу каталки, пока медленно приближаюсь к нему. — Вот где происходит волшебство.
Недоверие проскальзывает в глазах Джека, когда я останавливаюсь достаточно близко, чтобы почувствовать тепло его тела сквозь одежду. Но холодный воздух всё равно проникает внутрь, и в тот момент, когда по моему телу пробегает легкая дрожь, его взгляд скользит по мне — по губам, горлу, груди, и вновь возвращается к губам. Он задерживается на них, словно его к ним приклеили, даже когда я забираю напиток из его рук.
— Почему у меня такое чувство, что мне стоит опасаться за свою жизнь? — спрашивает он.
Я продолжаю держать бокал Джека, а другую ладонь кладу на его грудь, чувствуя биение его сердца, прежде чем проследить за линией мышц, сужающейся к ключице. От моего внимания не ускользает, что его пульс быстрее обычного ритма, биение учащается, когда мое прикосновение поднимается вверх по его яремной вене и останавливается на затылке.
— Ты просил пощадить тебя, хотя бы ненадолго, — отвечаю я, притягивая его к себе, пока его губы не встречаются с моими. — Прошло уже достаточно времени.
Я прижимаюсь к губам Джека, поцелуй становится глубже с каждым вдохом, проходящим между нами. Мой язык требует попробовать виски, которое осталось на его губах. Легкий укус губ Джека разрушает его сдержанность, и он толкает меня обратно к центру комнаты. Одна его рука сжимает моё бедро с такой силой, что наверняка останутся синяки, а другая ныряет под подол рубашки, чтобы проследить линии ребер, большой палец поглаживает нижнюю часть моей груди, медленно проводя по кружеву. Он возвращается к моему набухшему соску, и стонет, разрывая поцелуй, чтобы прикусить холодную плоть моей шеи.
— Вы вложили идею в мою голову, доктор Соренсен. И как только она появилась, я уже не смогла от нее избавиться, — говорю я, мой голос хриплый от желания, в то время как губы и зубы Джека прокладывают путь по моей яремной вене.
— И что же это, lille mejer? — шепчет он между настойчивыми поцелуями.
Моя ладонь следует по всей длине его твердой эрекции, и я улыбаюсь его ответному стону. Когда я крепко обхватываю его член через брюки, его зубы сильнее вонзаются в кожу.
Звук металла наполняет холодный воздух обещанием, когда я расстегиваю пряжку на ремне Джека.
— Холодильная камера в кампусе. Помнишь, что ты сказал перед встречей о Мейсоне?
— Неужели ты думаешь, что я бы забыл?
Я качаю головой, и Джек сжимает мою челюсть, удерживая на месте, пока он пожирает меня голодным поцелуем. Моё желание совпадает с его, моя потребность в нём свирепа, сжимает моё влагалище дразнящей болью. Но я заставляю себя сдержаться. Я отстраняюсь, прижимая руку к бьющемуся сердцу Джека, и когда он смотрит на меня, нахмурив брови, словно спрашивая, не сделал ли он что-то не так, я одариваю его порочной улыбкой в ответ.
— Знаешь, — говорю я, держа руку на груди Джека, пока его дыхание ощущается под моей ладонью, — мне потребовалось слишком много времени, чтобы собрать все кусочки паззла воедино, — я поднимаю палец над металлическим стаканом, прося о минутной передышке, допивая остатки его виски. Джек смотрит на меня с тревогой, и я мучаю его чуть дольше, чем нужно, прежде чем объяснить, что я имею в виду. — Холод. Поцелуй, когда я дразнила тебя насчет того, что ты никогда бы не разгорячился. Пирсинг.
В глазах Джека смертельная жажда.
Я не отвожу взгляда, когда подношу холодный металл к губам и откидываю голову назад, пока кусочек льда не скользит по языку. Когда опускаю стакан, я демонстративно протягиваю кусочек льда сквозь сжатые губы, держа его между нами, как приз. Затем я ставлю стакан на стол в пределах досягаемости и берусь за пояс брюк и трусов Джека, притягивая его ближе.
— Ты собираешься быть нежным со мной, Джек? — спрашиваю я, широко раскрыв глаза, изображая невинность, когда прижимаюсь к его груди, с мучительной медлительностью опуская руку, всё ещё сжимающую его одежду, чтобы освободить его эрекцию. Джек хватает меня за локоть и поддерживает, пока я опускаю колени на безжалостный бетон.
— Ни единого шанса, лепесток.
Невинность моего выражения рассеивается, как маска тумана, сгорая, чтобы обнажить порочное существо, скрывающееся под ней.
— Спасибо, блять, за это, — говорю я, сжимая его эрекцию.
Я двигаю кусочком льда по одному из гвоздиков, расположенных ближе всего к основанию члена, а затем провожу языком по пирсингу Принца Альберта, наслаждаясь капелькой соленого предъэякулята, собравшегося на головке. Дыхание Джека становится прерывистым, пока лед движется по титану медленными кругами, от одного гвоздика к другому, охлаждая их до температуры, которая, как я надеюсь, граничит между удовольствием и болью. Он стягивает с себя рубашку, выражение его лица почти страдальческое, словно он горит и отчаянно нуждается в объятиях холодного воздуха. Но если он страдает, я здесь не для того, чтобы помощь. Я ласкаю головку члена нежными, дразнящими облизываниями, касаясь его пирсинга, прежде чем взять его между зубами с нежным потягиванием, которое заставляет Джека шипеть от желания.
— Господи… блять…
Джек откидывает голову назад, в то время как его руки запутываются в моих волосах, его глаза закрываются, когда он погружается в удовольствие от противоречивых ощущений, холодный лед борется с моими теплыми губами, пока я сжимаю их вокруг головки. Провожу кончиком языка по Принцу Альберту, и он стонет, его хватка на моих прядях усиливается. Мои движения замедляются, пока он не встречает мой взгляд, и я отстраняюсь, чтобы положить тающий лед на язык, держа его эрекцию за основание, и начинаю облизывать каждую ступеньку его лестницы Джейкоба33. Когда Джек вздрагивает, а его глаза становятся лишь тонкой серебристой полоской вокруг расширенных зрачков, я раздавливаю кусочек льда и беру ещё один из стоящего на столе стакана.
— Когда-то я пообещала себе, что заставлю тебя страдать, — шепчу я, проводя льдом по одной стороне титановых гвоздиков, затем по другой. — Это было не то, о чем я думала вначале, но должна признать, доктор Соренсен, мне это нравится гораздо больше.
