Пеццай сделал привычное движение плечами, чтобы потереться о спинку кресла. Невралгия. Стрела Артемиды. Послание от туманности Ориона. Тогда экспедиция, посланная для изучения переменной яркости Беллатрикс, гаммы Ориона, самой ближней к Солнцу звезды этого загадочного созвездия, по возвращении была, как обычно, автоматически переведена на орбиту для прохождения карантина. Но поведение экипажа было совсем необычным. На экране мелькали лица, раскрашенные на манер протоисторических дикарей, испускавших нечленораздельные воинственные крики. Совет показал Пеццаю запись этих переговоров и приказал готовить команду.

По профессии Пеццай был эпидемиологом. При подготовке диссертации он провел очень удачное исследование генерации вирусов примитивными формами жизни, и Университет рекомендовал его для работы в Агентстве. Мирная профессия. Лаборатория, образцы первичных тканей, химические растворы, маска, шапочка и белый халат. Его подвело юношеское увлечение кибернетикой. Уже тогда инженеры Агентства работали над систематизацией ошибок преобразования информации в управляющих системах космических кораблей. И когда в сауне, после двухчасового напряженного матча по сквошу, его партнер, инженер-математик, поделился, с каким постоянным упорством автоматика зондов, посылаемых в созвездие Ориона, да, это была та же самая Беллатрикс, молодая женщина-воин, воспроизводит ошибки, вечером, после сауны, уже один, со стаканом виски, он набросал на листе бумаги алгоритмы ошибок автоматики, то его лоб покрылся потом от предчувствия удачи. В базе данных этой информации быть не могло, поэтому он подошел к книжному шкафу и нашел там свои заметки о динамике распространения вирусов в Первую Космическую Эпоху. Машинально вспоминая, что уже тогда он перестал доверять электронным носителям информации и записывал самые важные формулы на бумаге, он открыл страницу с математикой вируса летучих мышей, положил тетрадь рядом с листом бумаги, достал из бронзовой подставки, антиквариат, подарок от Ученого Совета Университета в день защиты диссертации, двухцветный красно-синий карандаш, тоже антиквариат, той же Первой Космической Эпохи, подарок Лидии, и отметил двумя цветами идентичные реперные точки. Он и точил этот карандаш еще одним подарком Лидии: «Это складной ножик моего пра-прадеда, когда он придумал свою теорию, то вышел в сад и этим ножиком вырезал на стволе сосны имя моей пра-прабабушки, говорят, такие ножи до сих пор делают в горных кантонах Швейцарии.»

По словам Лидии, именно этим карандашом ее пра-пра, сколько там было этих пра-пра, он так никогда и не узнал, поскольку они тонули в глубоких поцелуях, этим карандашом ее пра-пра набросал эскиз первой термоядерной установки. Правдивость слов Лидии подтверждали антикварные фотографии на бумажном носителе. Былинная черно-белая реальность, огромный лоб, слегка вздернутый нос, образ, доступный сегодня во всех цифровых музеях, а рядом, как все-таки им удавалось так укладывать волосы, уже немного подернутое морщинами, но все же лицо его Лидии.

Пеццаю никогда не удавалось рассмотреть внимательно эти фотографии, поскольку они висели в комнате Лидии над ее кроватью. Потом, после этого нелепого случая в зоопарке, он поехал в тот дом именно за этой антикварной фотографией. Ему тогда показалось, что все цифровые образы Лидии эфемерны, ему хотелось удержать в руках что-то материальное. Но ее тетка не пустила его даже на порог, это за твоим попугаем она побежала в зоопарк, будь ты проклят, пусть тебя также ужалит змея.

Она и ужалила. После того, как Пеццай показал свои расчеты другу, тот сразу передал их своему руководству – смотрите, вирус автоматики ведет себя точно также, как и протобиологические вирусы. Реакция была незамедлительной. Пеццая ввели в Санитарную команду. Когда космические корабли возвращались из путешествия, их переводили на орбиту. На карантин. Формально – чтобы исследовать, не принесли ли путешественники вирус, опасный для человечества. Не формально – не произошли ли какие-то изменения в работе автоматики и – в психике экипажа.

И Пеццай стал путешествовать. На удачу он взял с собой в космос складной нож. Как талисман, который был всегда с ним во внутреннем кармане куртки.

Поначалу Пеццай занимался обычным делом. Брал анализы крови, мочи и спермы. Но за обедами в кругу Санитарной команды он так или иначе втягивался в обсуждение аномалий автоматики.

Одна экспедиция, вторая, третья. Во время четвертой экспедиции, той, которая провела на карантине больше двух лет, ему удалось выяснить причину окисления запасных электронных плат, помещенных в вакуумное пространство, в то время, когда основные электронные платы всего оборудования корабля начинали самовозгораться. Причину самовозгорания он установить не смог, но идентификации причины окисления запасных плат для Агентства оказалось достаточно. Пеццай был переведен на должность карантинмейстера.

И его стали бояться. Старшина карантина – должность более, чем особенная. Его решение не может оспорить даже сам Совет. А решение это заключалось не только в том, сколько новоприбывшему кораблю предстоит крутиться вокруг Земли на орбите, но и в том, кто из Санитарной команды должен остаться на нем. В распоряжении карантинмейстера были человеческие ресурсы всех подразделений Совета – от молекуляров, микробиологов Антарктиды, до реконструкторов реальности Силиконовой долины и неоалхимиков Тибета. Поэтому возвращение любого корабля во многих домах на всех континентах земного шара воспринималось с тревогой.

Агентство не было гуманным, скорее, циничным, именно поэтому семейных в Санитарную команду не зачисляли. В прошлые времена с ними было много хлопот. Многие этим пользовались, и чтобы избежать заточения, однажды на это потребовалось семь лет, в кругу полусумасшедших космонавтов и таких же сдвинувшихся механизмов, старались поскорее жениться или выйти замуж. Много позже Пеццай понял, что в политике Агентства был явный смысл. Естественный отбор самых выдержанных. Поэтому в ту, пятую, его первую самостоятельную экспедицию, он отобрал Зенона и Ингу. Эстонка тогда еще только начинала работу микробиологом на антарктической станции, но у ней за спиной была студенческая практика детского стоматолога в джунглях Центральной Африки, где сохранились протоисторические общности аборигенов, девственный организм которых не знал, а потому отрицательно, вплоть до летального исхода, реагировал на малейшее медикаментозное воздействие, что запрещало вводить обезболивающее и успокоительное. А грек уже тогда прославился нейрохирургическими опытами над гималайскими обезьянами, когда исследовал их шоковые реакции при трепанации черепа.

Инга и Зенон сразу возненавидели друг друга, но именно их взаимная ненависть спасла тогда жизнь Пеццаю. Прибыв на корабль, вернувшийся из созвездия Ориона, они обнаружили на нем полный хаос. Морг буквально был забит трупами, а оставшиеся в живых, разодрав свою одежду, что потом обернуть ее на манер набедренных повязок, гонялись друг за другом, вооруженные самодельными копьями и луками. И конечно, как могло быть иначе после возвращения из системы Беллатрикс, ими верховодила женщина. Талантливый биохимик, отсекшая себе правую грудь, чтобы было удобнее натягивать и спускать тетиву. Ощущение предстоящей опасности подсказало Пеццаю усилить тогда Санитарную команду «морскими котиками». Времена менялись, но «котики» оставались «котиками», как и в Первую Космическую Эпоху, когда они выкрадывали образцы оружия массового уничтожения из-под носа диктаторов всех мастей. Они быстро скрутили, усыпили и подключили всех сумасшедших к аппаратам искусственного жизнеобеспечения, Пеццай тогда сразу сказал – всех на два года, потом посмотрим, кроме их предводительницы. Перед отключением ее было необходимо допросить.

Десантники занялись перегрузкой трупов из морга корабля на шаттл, инженер санитарной команды, тогда это еще был Нугоа, приступил к копированию баз данных, Пеццай махнул ему рукой, читать будем дома, а командир «котиков» привел эту женщину в кают-компанию, где ее уже ожидали Зенон и Инга. Когда Пеццай вошел, они уже спорили, с трудом сдерживая ту самую взаимную ненависть. Они оба выразили готовность остаться на корабле на все время карантина. С этой женщиной. Чтобы провести над ней свои опыты. Цель была одна – обнаружить вирус, заразивший экипаж. Но средства предлагались совершенно разные. Эстонка считала, что периодическая бомбардировка пучком нейтронов мозга этой женщины позволит вывести на экран молекулярную структуру вируса. Грек был категорически против, что вы, молекуляр, понимаете в работе мозга? Его предложение было очень неожиданным. Ее мозг, говорил Зенон, представляет собой уже закостеневшую структуру. А вот тело… Чтобы понять, что с ней произошло, ее надо оплодотворить, я готов предоставить для этого образец своей спермы, получить образец эмбриона, еще лучше, новорожденного, и вот у него следует вскрыть мозг. Инга процедила сквозь зубы, конечно, нашему неоалхимику надоело трахать своих обезьян в задницу. Вот он здесь и начнет натягивать нашу одногрудую амазонку.