Декабрь, 2135 г.

Рассказ оказался короче, чем на то рассчитывал Леонид. Прочитал он его за полчаса (и это при том, что ну уж очень вчитывался). Из двух бутылок по ноль семь не успел осушить и второй стакан. Справедливости ради стоит отметить, один стакан равнялся половине содержимого бутылки.

Несмотря на такие мелочи, сочинение Михаила было как свежий глоток воздуха. А самое главное, сам факт печати такого рассказа давал надежду, которую совсем утратил Скеров.

Ему хотелось перечитывать ещё и ещё. Тут не нужно быть особо серьёзным математиком, чтобы понять, сколько раз он успел пробежаться по тексту, пока выпитое не закончилось. Голова попала на приятное «облако».

Чем дольше человек не пьёт, тем сильнее отдаёт. Вот и сейчас, после долгой разлуки с любимым напитком, Леонид сидел прилично косой.

Мужчина хотел было набрать номер Михаила, но потом подумал, что слишком рано. А подумав ещё, всё же набрал, проклиная себя всеми бранными словами.

«Я вас слушаю» — раздался чуть измененный голос с того конца провода.

«Михаил, здравствуйте! Мне, признаться неловко, что звоню вам в таком скором времени…»

«Леонид, здравствуйте, любезнейший. Так это приятная неожиданность! Я, признаться, и не надеялся, что вы вообще позвоните!»

«Звоню сообщить вам, что ваш рассказ просто замечательный! Вы уж простите, что таким неотёсанным словцом, но я не ожидал, что он окажется настолько озорным и живым, а самое главное: с идеей».

«Стойте, стойте! Ничего не говорите больше, я хочу обсудить с вами это с глазу на глаз, если вы, разумеется, не против».

«Какой против? Я только за. Ваш рассказ мне душу вылечил, так сказать! Ой. Всё, молчу, молчу».

«Где можно с вами пересечься? Раз такое дело, то гуляем! Выбирайте место и время»

«Да без разницы, давайте встретимся у издательства, а там посмотрим».

«Знаете, на проспекте Полярнова всегда происходит одно дерьмо, да и дерьмо тут только и ошивается. Может в центре?»

«Миша, от центра меня тошнит, но и согласиться с вами не могу. Давайте тогда всё же встретимся у издательства, но пойдём в какое-то третье, Н-ное место! Признаюсь, мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя после выпитого, слегка захмелел» — честно признался Лёня.

«Договорились. Я как раз ещё здесь по службе, но об этом потом. Тогда скинете сообщение, что на месте и я выбегу. А трезветь я вам особо не советую, всё равно напьёмся!»

«Вы очень проницательный человек!»

Леонид наспех сходил в душ, приведя себя в условный порядок. Затем неспешно выдвинулся в путь, предвкушая долгую и интересную беседу с новым знакомым.

Время — продукт иллюзорный и коварный. С того дня, как Леонид и Миша встретились в назначенном месте, по дороге собрав все бары, проболтав друг другу уши до полного немого писка — прошел ровно месяц.

Миша оказался переводчиком в том самом издательстве. Платили ему немного, да и особо там никто никого не уважал, зато причастность к книгопечатному бизнесу позволила мужчине иногда светиться в журнале в качестве самостоятельного автора.

Как потом выяснил Леонид, его друг не просто не любил, а буквально ненавидел «титанов» литературы прошлой мысли. Здесь мужчины полностью понимали друг друга, ведь они были сторонниками идеи, что художественный язык должен соответствовать времени, в котором происходит зачатие, но мужчины расходились в теоретическом подходе к решению данной проблемы.

Суббота была обычной. Ненасытный Миша всё [ЦЕНЗУРА], но поэт не сдавался. В промежутках, когда они курили сигареты в мундштуках, снова завязывался разговор о литературе. В общем гомоне перебивающих слов звучали фамилии: Dostoevsky, Rable, Rembo, Lorka, Sorokin, Ryu, Horvat. Несмотря на то, что авторы относились к прошлым векам — Леонид их свято защищал.

Он утверждал, что, хоть и прошло больше столетия, это не отменяло трагизма и поэтичной боли, которую эти гении выливали на страницы. Главным аргументом в их защиту был ещё и факт, что этих художников слова не клонировали.

Возникал закономерный вопрос: а почему так вышло? Точного ответа нельзя было получить, ведь о таких вещах непринято говорить с официальными чинами, но Лёне хватало и своих догадок, которыми он делился с Мишей.

В его представлении учёные не смогли клонировать столь величайшие умы, а даже если бы им и удалось повторить всю уникальность их памяти, то с этими людьми не удалось бы договориться. Конечно, может Достоевский и сломался бы, начав брать бабки за откровенную чушь, которую бы писал под заказ дядек, но только с той целью, чтобы попросить клонировать жену и дочь, подарив им всё то, что он не смог при жизни. Печально, но, по мнению Миши, его бы это никак не оправдывало.

В ход пошел «стиральный» порошок. Теперь Леонид [ЦЕНЗУРА].

Искусство слова, любовь, запрещённые вещества. Природный дурман безысходности своей эпохи кидает разум в омут. Сколько должно быть ненависти у личности, что не в силах сказать своего слова? Но сколько из этих слов действительно важны, а какие нужно выбросить? Можно ли действительно вернуть сказанное, а вложенную энергию? Реплика Шарля с его конями, у которых торчат огромные болты, их безумная улыбка смотрит со стены на сросшиеся тени ангелов тошнотворных мыслей.

Калейдоскоп обоев новой квартиры под съём и часть чужих вещей. К слову, как и древний кувшин, куда сбрасывается пепел. Ещё дорожка, ещё дорожка!

Миша подмешивает немного безумства. Он не [ЦЕНЗУРА], чтобы пускать эту дрянь по венам, да и вообще в современном обществе считается моветоном. А вот [ЦЕНЗУРА] можно. [ЦЕНЗУРА] через нос выглядит утончённо, и даже как-то по-светски.

Сейчас никаких разговоров. Только двое быков, сражающихся за право получить [ЦЕНЗУРА]. Дни становятся длиннее.

Вот она, современная литература низов, выбитая из сил непотребством. Когда наступает финиш, то кажется, словно ещё немного и умрёшь, но смерть не наступает. Это тупиковое, но в то же время волшебное чувство свободы и уверенности. У Миши серьёзный голос:

— Я всё решил. — Говорит он, внимательно изучая профиль лучшего друга.

— М?

— Ты понимаешь меня. Я говорю о будущем.

— Миш, ты перепил и [ЦЕНЗУРА]. Какое будущее?

— А ты вот так просто свесишь свои лапы?

— Вполне, я уже давно готов сдаться.

— Бедный мой, дорогой друг… Как же тебя покалечили…

— Тебя, хочешь сказать, пощадили?

— Нет, но мне ещё не отрубили надежду. А знаешь, где она спряталась?

— Могу только догадываться.

— Она спряталась в идее о возмездии. — Решительно, с загадочной нотой произнёс Миша.

— Слушай, тебя понемногу печатают, уже неплохо, получай удовольствие от этих…

— Удовольствие?! От чего же мне его получать?! Как ты не поймешь, проблема не в том, что наши мечты о высоком были похоронены. Ведь речь о целом континенте! О юных умах, которые растут на всяком говне! Они ведь не развиваются.

— Я не спорю, всё это печально, но так каждый писатель своего времени рассуждал.

— Да! И при этом ничего не делал, одни понты!

— Скорее мыслительный парадокс собственного эго.

— Ой, Лёня, короче!

— ?..

— Я решился.

— Да на что ты решился?!

— Я собираюсь искоренить зло.

— Дьявола внутри себя? Я тебе говорил, не мешай ты с…

— Как и любой нормальный человек — я люблю себя, Лёня. А убивать собираюсь я антоним к слову «мысль» во вполне физическом теле тех, кто совершает главное преступление.

— Ты собрался устранить Вождя?

— Нет, хотя последний достойный правитель был сто лет назад. Я собрался убить трёх слонов, на которых стоит наша сегодняшняя литература.

— Господи, опять ты про этих проституток… Ну их же специально вывели, они как скот на корм.

— Ты сам говорил, что тот же Лорка предпочёл бы умереть, чем продавать свою жопу непонятно кому! Скажешь, что такого разговора не было?

— Был, был! Я не отрицаю, но это ведь…