В коридоре неизменно нас встречали вишневые обои. Не знаю, как объяснить, но такой цвет всегда ассоциировался с чем-то blyatskim. Создавалось ощущение, будто я попал в закрытый стрип-клуб, где мерзкие губища могут тебе ещё и pososat` за бутерброд. Начало всегда заставляет меня улыбнуться, почувствовав себя дядькой, у которого есть секреты от семьи.

В квартире три комнаты, одна из которых является проходной в комнату Б… Это комната отца, и обойти её просто невозможно. В ней более привычные обои: старые, наклеенные в конце девяностых-начала нулевых. По периметру висят картины с пейзажами и портретами. Как потом выяснилось, дед Б. был художником и даже состоял в союзе, пока алкоголь не довёл его до могилы.

В целом квартирка достаточно ламповая, атмосферная такая. По углам раскиданы кучи старого барахла, даже швейная машинка хрен знает каких годов. Комната Б. отличается своими более маленькими габаритами и деталями. В старую мебель натыканы журналы про музыку, всевозможные книги современных авторов, банданы, разбросанные носки. Базовая одежда навешана на спинки стульев. Рядом с компьютерным столом стоит старенькая гитара. Короче, типичная комната разгильдяя. Самое стрёмное, этот засранец не удосуживается хотя-бы протирать пыль время от времени. Я не подарок, но blyat’, пыль я просто не переношу! У меня нет аллергии и прочего der’ma, но пыль меня раздражает фактически. Я ненавижу её видеть, так как начинаю чувствовать её. Будто снова становлюсь грязным. Ну да ладно, что-то я завёлся. Не в первый раз, живём.

Начинаем доставать из пакетов ништяки. Пиво сразу в холодильник, никто не собирается летом пить мочу. Сухарики с чипсами кидаются на засаленный диван. Сигареты летят на кухонный стол. Вся семья Б. курит, поэтому никто в этом доме не скрывается.

После Р. начинает шарить за занавеской, отыскивая долгожданный мешок govna. Чёрт, он действительно забит доверху! Подсушенные девчонки пахнут восхитительно. Даже не знаю с чем можно сравнить. Скорее с сухой травой, которую сначала подпалили, после смокнув в ароматизированном масле, затем дав постоять на солнце с недельку. И когда вот резкий запах гари и масла выветрился — остался благородный аромат.

Прежде, чем начать забивать — идёт прелюдия. Р. идёт к холодильнику, разливает мушкетёрам (надеюсь он не плюнул мне в кружку) холодного пива. Мы осушаем их почти сразу. Духота дома стоит приличная, во рту уже давно пересохло. Начинает разгоняться болтовня и веселье. Хотя, по большей части болтают Б. и Р., а я выступаю в роли человека, который докидывает в их словесный костёр дров, но только иногда, дабы тот не потух. Мы стоим, курим на кухне, а после, налив ещё пивка, идём в комнату.

Я отлучаюсь на минутку, надо позвонить маме и сказать, что всё «ok». Эти сальные прыщи смеются надо мной, но я уже привык. Смех-смехом, а матушка доверилась мне, я буду ответственным сыном. Да и не хочется, что бы она потом звонила сама, когда я не смогу нормально ворочать языком.

Быстро перекинувшись парой слов, возвращаюсь в комнату. Б. успел включить компьютер. Выбор пал на спешл Дэйва Ш… Это такой чёрный комик. Я видел с ним только отрывки, но поверьте, этот парень просто бог по части юмора. Я бы даже сказал: его шоу — библия в мире юмора. Что бы так шутить — одного таланта мало, нужно много чего пережить. Иногда страшное, порою экстремальное, несправедливое, а после найти в себе силы увидеть ситуации с другой стороны. С той, где темная завеса сменяется радужными переливами игры слов. Вот так-то!

Б. и Р. о чём-то базарят, но я стараюсь их не слушать. Просто смотрю на этого чёрного парня. Смотрю, как он стоит за кулисами, и ведущий вот-вот объявит его со сцены, и тогда он ворвётся, чтобы порвать зал (и нас заодно) наповал. Показать свою сил. Когда он наконец выскакивает на сцену под бурные аплодисменты, Р. и Б. закрывают свои гнилые варежки. И я им, блин, чертовски благодарен за это. Не хочу пропустить ни слова. Мои уши и мозг готовы к наслаждению.

«Расизм в Америке в основном направлен на одну группу людей. Думаю, мы все понимаем, что это правда. И мы можем согласиться, что обычно этой группой являются афроамериканцы, в частности — афроамериканские мужчины. Хотя я вижу, что в последние годы в эту группу попали и мексиканцы, и осмелюсь сказать, арабы. И мы, чёрные американцы, хотим поблагодарить вас за вашу жертву и вашу борьбу. Нам нужен был перерыв»

«Я поддерживаю право любого человека быть тем, кем он чувствует себя внутри. В этом я на вашей стороне. Однако, мой вопрос заключается в том, до какой степени я должен быть вовлечён в ваше самовосприятие? <…> Если я надену свитер с ромбиками и скажу: «Эй, народ, в этом свитере я чувствую себя белым, так что проявите уважение и дайте мне кредит». Это не сработает»

«… Так люди и разводились в 40-е годы. Тогда в Америке не было суда по бракоразводным делам. Если хотел покончить с браком, просто говорил жене: «Детка, я пойду куплю пачку сигарет. Скоро вернусь». И ты просто уходил с тем, что на тебе надето. Тогда мужчины были мужчинами. И ещё тогда не было интернета, так что ты мог уехать километров за двадцать и начать новую жизнь»

Б. ставит выступление на паузу. Необходимые пункты прелюдия соблюдены, можно и поднакидать в топку. Р. допивает последние капли газировки, которую мы купили специально для пиршества. Затем ножницами проделывает дырку у основания, запаска сантиметра в четыре. Б. достаёт заготовленный кусок фольги. Иголочкой, словно профессиональный дирижёр, проделывает с десяток маленьких дырочек, пихая получившееся подобие ситца в горлышко бутылки. Запаска краёв крепко загибается. Она не требует дополнительного фиксирования ниткой или скотчем. Фольга отлично держит форму. На описанные операции у парней уходит не дольше трёх минут. Ещё через четверть минуты в ситце появляются раскрошенные брокколи. Зажигалка в руках.

Встаёт вопрос: кто первый? Сейчас достаточно ответственный момент. Решаем скинуть на утка-озеро-ружье. Я сраный везунчик: закатываю два камня ублюдков своей воображаемой бумагой. Р. и Б. скидываются еще раз. Теперь Б. режет ножницами бумагу Р… Рассчитались, можно стартовать.

На мгновение мне становится немного страшно. Такой ли я действительно счастливчик? Нужно было думать башкой, ведь первый всегда выступает в роли «лётчика-испытателя», но теперь деваться некуда.

Чиркаю кремнем зажигалки, поднося огонёк к натуре. Рот мой уже присосался в районе проделанной дырки. Слышу сухое потрескивание. Дым резко заполняет объем бутылки. В это же мгновение делаю вффввввууууууууууууух!

Лёгкие вмещают продукт, его нельзя выпускать из себя. Держу как можно дольше. Горло pizdecki першит. Наконец выдыхаю содержимое, которого оказывается куда меньше, чем я вдыхал.

Осело…

Начинаю громко кашлять, нет сил держаться. На глазах появляются слёзы. Б. замечает, что der`mo не всё выгорели. Приходится повторить операцию. Снова сухой кашель и слезы. Голова медленно погружается в туман. Появилось чувство, будто я прилёг на вату, очень нежную, объемную такую. Р. тянет мне кружку с пивом. Эти два додика наперебой спрашивают, вставляет ли? Но я в силах только показать большой палец в усреднённом значении.

Пока прихожу в себя, парни, в порядке очереди, повторяют операцию. Ненадолго осаживаемся. Никто не говорит. Б. нажимает кнопку «play». Выступление продолжается.

«…К слову о политике. Я видел одного наркошу, который пытался вскрыть чью-то тачку машину, мужик и это взяло меня за душу. Я попытался остановить это. Я сказал: «Эй! — Он обернулся, увидел меня и сказал — О! Постой на шухере!» Я говорю: «Нигер, это я тебе сказал. Я не стараюсь тебе помочь, заканчивай эту хрень». Нарики, они такие. Однажды наркоман разбил окно моей машины. Просто разбил. И знаете, что он украл? Сраный шоколадный батончик с сиденья. Он только это и взял. Просто чёртову шоколадку. Я был так зол, я колесил по району часов пять, высматривая нарика с шоколадом на лице. Так и было. Наконец нашёл, я схватил его. Говорю: «Эй, чувак, а чё это у тебя вся морда в шоколаде? Пидорас» Он удивился: «Шоколад? Это какашка, детка». Вот блин, сумасшедшее место»