Зал взрывается криком. Походу ребят действительно слушают все собравшиеся govnari, думаю я. Ну что ж, заценим.
На сцену выходят ОНИ. БУРЯТЫ. На барабанах вроде девчонка, не разобрать. Одеты они без опознавательно-гендерных черт. Вокалист берет микрофон, народ замолкает в ожидании. Узкач здоровается, толпа одобрительно воет наперебой. Поддаюсь общему настроению.
Музыканты ещё долго настраивают инструменты, становится скучно. Из толпы подростковый голос выкрикивает «zaebali», в ответ его посылают куда подальше.
Наконец начинают играть. Агрессивный резкий звук, слов не разобрать. Песни достаточно короткие, не больше минуты с горсткой. Через шум Р. объясняет, что это, наоборот, очень даже «трушно» в панк-музыке. Ничего не понимаю, по мне так песня должна нравиться, а если она тебе реально залетает, то минуты явно маловато.
Народ со мной не согласен. Крысята дико вопят, прыгают там типа в разные стороны. Кружок ребят, которым нравится pizditsa друг с другом — увеличивается, всё больше поглощая тел в свою мясорубку. Становится совсем стрёмно, народ раскачивается не на шутку. Мне в моём пальто уже не просто жарко, а pizdec как душно. Рядом стоящие люди напирают, но я пока мирно отталкиваю их от себя.
Каждая песня набирает новый пик агрессивности. Пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом. Закрываю глаза, сменяю фильтр. Как бы я все это описал? Включаю режим маленькой, не такой, как все, pedovki.
«Я один. Отданный социальной анафеме, в темноте. Только стробоскоп вырывает окрашенные разными цветами лица, что вместе образуют некое общество единомышленников. Разговоров не слышно. Их ритуальная музыка пропитала стены, она выкрикивает смыслы, что понятны только им. Сборище пчёл во время спаривания.
У окна хороший обзор, видно всех заколдованных. Под единый ритм гитары и барабанов тела сплачиваются, превращаясь в большого жука-рогоносца. Каждый чувствует себя личностью, особенным, утончённым мыслителем. Каждый присутствующий мнит себя уникальным, а если идёт в разрез с этим утверждением, то только для того, чтобы товарищ подтвердил обратное, но уже извне. Вот группы меняются, но музыка остаётся прежней. Пьяные выкрики блаженства, ничего не имеющие общего с пониманием глубины.
Образ крепко приклеен к коже. Его можно оторвать только с кровью, но добровольцев не сыскать. Обожжённая эйфория.
Кстати, вот и первое различие. У этой особы голос ниже. Слишком глубокий не по годам. Слова играют роль фона, их почти не разобрать, но и фон этот мешает услышать музыку. Африканское племя кружится в танце. Толкая друг друга, восхищаясь друг другом, они вырисовывают примитивные линии, не осознавая того, что отображают скудность своих намерений.
Проходя мимо, они чувствуют чужака. Они втягивают доселе неизвестный феромон, несовпадающий с их общим. Они видят менее агрессивный взгляд. Гиены скалят зубы, но не набрасываются. Слишком много забот у племени. Нужно уважить чувство достоинства своё и соплеменников. Нужна подпитка и силы, дабы уверовать в правильность выбора пути, который в итоге должен привести к блаженному апофеозу. Но пока этот путь ведёт только к койке с незнакомцем. Рот будет наполнен помойкой, а глаза грязью и чувственной слепотой. Это не болезнь, но и не выздоровление. Всего л…»
Меня резко вырывает из собственной головы. Blyat`! Ну почему человек не может записывать всё, о чём он думает?! Sraniy толчок выбивает придуманные слова. С ужасом смотрю одним глазом внутрь и понимаю, в таком порядке мне их уже не собрать. Я в бешенстве.
Понятное дело, здесь люди собрались как раз для того, чтобы ужраться и трясти клешнями, спору нет, но мне-то какое дело?
Один из танцующих бурятов теряет равновесие, повисая на мне всем весом. Сквозь perdejny грохот слышу «blya, извини мужик». В обычной ситуации я бы и бровью не повел, но сейчас ярость кипит внутри, мне не до сдержанности. Нужно срочно освободить зверя, а то он сожрёт внутренности. Хватаю фаната-бурята за грудки, резко herachu лбом по его крошечному носу. Получилось не так чтобы уж очень метко, но в целом я достиг цели. Бурят начинает дико выть. С силой откидываю его обратно в толпу, где из бедолаги делают фарш.
Чуваки, что стояли рядом со мной, начинают бузить. Непонимающе пожимаю плечами. Другой парень, стоящий со стороны ponoskov, решает заступиться за меня. Со стороны мясорубки замечаю активное шевеление. Чёртов фанат-бурят, всё ещё живой, прорывается ко мне, только уже с компашкой. И тут началось!..
Клянусь, дорогие присяжные, я не хотел замеса, но по моей косвенной вине развернулась адуха. На вашего верного слугу налетело двое подонков, сначала повалив, а затем начав дубасить по лицу. Не так, чтобы уж очень больно. В такие момент вырабатывается адреналин, поэтому боли особо не чувствуется.
Благородный незнакомец снимает с меня zasrancev. Сразу же прописываю одному в щебень с правой. Раздаётся приглушенный женский визг. Большая часть женской аудитории направляется к выходу. Одним глазом замечаю пару девчонок, которые с наслаждением наблюдают за потасовкой. Мне прилетает ещё раз и ещё. Становится непонятно, кто за кого.
Стараюсь особо не переусердствовать. В основном блокирую, раздача только по необходимости. Смещаюсь с центра вправо. Выцепляю взглядом Р., который схватился с одним левым челиком. Справляется славно, даже умудряется что-то выкрикивать обидное.
УЗКОнаправленным музыкантам нравится, будет, что рассказать друзьям на родине. Думаю, мало, где так ещё мочились на их концертах. Они всё продолжают выжимать из струн и барабанов агрессию.
На площадку заваливается вышибала с подкреплением (откуда взялось ещё три крепких тела?), начиная хватать каждого за шкирку. Главный не перестаёт кричать: «А НУ-КА, УСПОКОИЛИСЬ ВСЕ, СВОЛОЧИ!». Вот и моя шкирка попадается под тяжелый хват.
Невидимые руки выталкивают меня в сторону выхода. Повинуюсь, товарищ старшина. Выхожу на улицу. Тут уже прилично собралось. Все возбуждены. На меня смотрят немного боязливо. Трогаю лицо, весь в крови. Надеюсь, это моя собственная кровь, а не кого-то из дурки. Вдруг чем болеют не тем, я очень брезглив до инфекций.
Одна заботливая девочка-неформалка протягивает мне влажную салфетку. Киваю в благодарность. Пытаюсь стереть помаду. Салфетка пропитывается моментально, смотрю на свое отражение в телефоне. Получше, но всё, конечно, не смыть, да и кровь из носа понемногу капает, так сказать, проценты. Вот вытаскивается и Р… Выглядит поцелее.
Закуриваю одну из немногих помятых сигарет, которая не переломалась под давлением. Организм начинает остывать, адреналин испаряется. Руки немного трясутся и болят. Тело начинает вибрировать в предстоящей агонии отходняка.
Последний персонаж viskreblen на свежий воздух. Громилы стоят у входа. Главный материт всех, пытаясь дознаться с чего началась возня. Все молчат. Один бурят не выдерживает, начинает орать, что якобы он споткнулся и один gondon в пальто rasherachil ему нос лбом.
В ОДНУ СЕКУНДУ, АБСОЛЮТНО ВСЕ ПОВОРАЧИВАЮТ ГОЛОВУ В МОЮ СТОРОНУ, ВЕДЬ Я ИМЕННО ТОТ САМЫЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ GONDON В ПАЛЬТО И ТУФЛЯХ. ЕДИНСТВЕННЫЙ И НЕПОВТОРМЫЙ (!)
Чувствую собственное замешательство и напряг. Ненавижу пристальное внимание к себе, сразу включаю оборону.
Пока меня спрашивают достаточно дружелюбно, мол: «Паренек, какого hrena?!» Не знаю, что и сказать. Сам не понимаю, как так получилось, но ответить нужно. Пытаюсь отшутиться, говорю, что хотел вместе с братьями меньшими помошиться, типа немного не понял принципа или наоборот, слишком хорошо понял. Почти все смеются. Даже главный лыбу даванул.
Думаю, вот и дело в шляпе, мир да любовь. Только буряты вот разозлились пуще прежнего. Ещё раз повторю, я не rasist, просто люблю свободу слова. Если кто-то назовёт меня «белоснежкой» или хорошо пошутит над моей манерой изъясняться — пожалуйста, я и глазом не моргну. Есть такая штука, как самоирония, но вот у ребят из кей-поп банды ко мне назревают новые вопросы.
