Парни, свободные от глубоководных интрижек, иногда занимались тщетной попыткой примирить враждующие стороны.

Каждая предводительница пыталась перетянуть наше мнение на свою сторону. И к слову, некоторые мальчики действительно ломались, отдавая предпочтение той группе, в которой находилась его возлюбленная. Подобный контекст моментально фиксировался в голове. И если сами девочки утверждались в своей правоте после подобных дезертирств со «свободной земли», то мы-то, будущие, кхм, женихи, понимали истинную причину нашего человека потерять нейтралитет.

Будучи на улице, во время прогулок на продлёнке, мы невинно смеялись над таким влюблённым, вызывая в его речах сначала оправдание, а после неубедительных аргументов — обыкновенную мальчишескую ярость.

Несмотря на свою кажущуюся забитость, я хорошо втянулся в коллектив, занимая отнюдь не последнее место. Скорее так: со стороны я был слишком даже адекватен, что у некоторых вызывало лёгкое смущение, но не более.

Разумеется, иногда я дразнил девочек, осуществляя свои хитрые планы по тактильным ощущениям.

Помнится, однажды Л. (так звали девочку, относящуюся к группе «красивых») погналась за мной, когда я в шутку пытался подсунуть в пенал дурашливую записку, в которой начеркал глупый стишок, высмеивающий её длинный нос.

Она погналась за мной, тем самым не понимая, что охотник в данном случае не она, а я — её жертва. Справедливости ради можно сказать так: каждый преследовал свои цели. В любом случае, игра началась.

Набравшись немного опыта, я взял средний темп скорости, позволяя Л. держаться относительно близко. Такая дистанция предавала охотнице мотивации продолжать погоню. Неудивительно, ведь цель так близка!

Следующим этапом был выбор места, где нужно будет «сдаться», театрально выдохнувшись, тем самым плавно перейдя в фазу борьбы. Я рассказываю именно про этот случай по причине стопроцентного попадания в желаемое. Такой удаче не суждено было больше повториться.

Когда я не смог определиться с местом в коридоре, где нам никто бы не помешал (бывало такое, что некоторые одноклассники пытались или спасти меня, перехватив потенциальную жертву, либо просто стремились поучаствовать в веселье, а это портило мои корыстные цели), то просто забежал в мужской туалет. В нём никого не было. По нужде дети пытались ходить во время занятий, чтобы хоть как-то скоротать утомительное заточение.

В мальчишеский туалет девочки обычно не заходили. Это было чем-то постыдным, поэтому квадрат санузла считался зоной спасения. Туалет понадобился мне для лёгкой передышки. Л. имела достаточно длинные ноги, от чего за один замах затрачивала меньше энергии.

Несмотря на общее порицание, поколебавшись полсекунды, охотница переступила черту, буквально ввалившись за своей жертвой, после повалив меня.

В первую секунду спина почувствовала неприятный холод кафеля. От удивления варианты спасения посыпались в мыслях, превратившись в один неразборчивый снегопад.

Худощавое тело Л. само прижалось к моему вплотную. Она весело засмеялась, внутренне восхищаясь собой, как же ловко смогла решить поставленную задачу. Я лежал опьянённый от счастья. Бедро Л. начало тереться о мои брюки.

Взяв страх под контроль, я решил не упускать удачу. Началась «весёлая» борьба, где мой рот наигранно изображал смех, руки притворялись борцами за свободу, хотя сами только и делали, что лапали девочку за всевозможные части, а таз глупо начал тереться о птичье тело.

Во всём этом акте, преследуемый желанием и похотью, я окончательно потерял реальность. Стало плевать на то, что птичка чувствует мою эрекцию. Мне даже было всё равно, когда тело затряслось, погружая голову в дымку блаженства.

Лицо Л. раскраснелось. Весёлость вроде не ушла, но что-то неловкое появилось в её приятных чертах на смугловатой коже. Мы смотрели друг другу в глаза, в её нутре я прочитал смутную догадку о произошедшем. Я как бы приоткрыл этой девочке свою истинную сущность, которая использовала Л. в корыстных целях ради секундного наслаждения. Но есть ли у неё доказательства? Неважно.

На прощание она говорит: «Больше не сочиняй про меня глупых стишков, ясно?», на что я отвечаю утвердительным кивком, лёжа на полу и смакуя остатки пьянящей дымки.

Эта сцена (воспоминание о глазах Л., о её тонком теле, напоминающее совсем юную лань) ещё долго будет крутиться в мыслях. В своих домашних экспериментах с подушкой я буду использовать прожитый образ, каждый раз снимая с этой девочки весь презираемый покров. Пройдёт время, и это красивое лицо совсем надоест.

Тогда сцена начнёт воспроизводиться мною уже с другой одноклассницей. И так до тех пор, пока неутолимая блажь не охватит в своём воображении всех девочек, с которыми я учусь. Не важно, толстенькая она или худая; тёмная или светлая; низкая или высокая. Каждая заслуживает заботу. Тело моё и мысли мои устремились вобрать в себя всех. Никто не уйдёт без внимания. Никого я не обижу. Все удостоятся чести быть со мной, как и я удостоюсь чести побывать со всеми.

С развитием сексуальной одержимости (нужно ли говорить о том, что юность не отдаёт себе отчёта, элементарно не понимая складывающихся тенденций и последствий в будущем), маленький я плотно подсел на компьютерные игры, начав посвящать им почти всё свободное время, за теми редкими исключениями, когда мой друг С. или Д. звали проветриться. И если первый был достаточно част и назойлив со звонками, то Д., в виду прогрессивно формирующегося характера тихони, очень редко куда хотел выходить. Чаще так случалось, что его мама насильно заставляла дышать худенького мальчика свежим воздухом, лишая доступа к заветной приставке.

Компаний Д. не любил, как и я. Поэтому каждая наша редкая прогулка имела черты интимности. Разговоры с глазу на глаз уже тогда мне нравились куда больше, чем неконтролируемый весёлый гомон.

Не нужно быть особо наблюдательным (хотя немножко всё же стоит), чтобы заметить перемены в человеке. Общение тет-а-тет в большинстве случаев сопровождается открытостью, заведомо доверительному тону, где каждый является в равной степени и говорящим, и слушающим. Да и, к слову, шутки приобретают уникальные черты, не имеющие ничего общего с декламируемым юмором в большой компании.

Толпа — это всегда конкуренция. Если в компанию затёсываются ещё и девочки (если мы говорим о прайде мальчиков), то уровень маскулинности начинает проявляться уже без желания самих носителей. Это природная психологическая данность, прописывающая конкретное поведение, и мои скромные наблюдения тому самое яркое подтверждение.

Я и сам, бывало, попадался в ловушку такой обывательской подложки, теряя самого себя под гнётом инстинктов, желающих сконцентрировать на себе внимание; желании покрасоваться перед девочкой, а если она улыбнётся твоей придурошности, то начать фантазировать шаблонами о будущей свадьбе, какого цвета будет машина, и как вы умрёте в один день.

Как по мне, попадание сознания на протоптанную дорожку с примесью подчинения устоявшимся традициям — является одной из главных человеческих пошлостей. Мне невдомёк, как новорождённое сознание (ради какого-то выживания) решило так прогнуться, выбрав самый ленивый путь своего существования, а именно: скудное структурирование. Многочисленные модельные ячейки соблазнительны заготовленными ответами, позволяющими лишний раз не думать.

Само нутро толпы — глубинно паразитирующее явление, потворствующее политикам древней и нынешней цивилизации управлять массами. Причём всю массу не нужно ни в чём убеждать. Достаточно подчинить тридцать процентов (так говорят психологи) тех самых смотрящих в бюрократически расчётливый рот, чьи глаза наполнены самой неподдельной искренностью. А дальше идёт классический механизм саморегуляции.

Законы и внутренние взаимосвязи везде одни. Как расстояние между внутренними уголками глаз равняется длине самого разреза, так и поведение одной трети определяет сущность оставшихся, за редким, разумеется, исключением. Но что нам эти цифры после запятой?