Из всех докучливых проблем, вопросы повторяющихся и обязательных действий меня беспокоят меньше всего. Иногда бывает, приходит мысль о том, что это уж совсем смешно, совершать целый набор монотонных действий изо дня в день, тем самым вовлекая свою жизнь в лабиринт, но потом как-то удачно забывается до следующего раза.
Собственная тюрьма всегда кажется люксом. Она такая привычная, что когда посторонний человек указывает на явные проблемы с расстановкой мебели, порванными обоями и тараканами вокруг большой урны головного мозга, то невольно мы начинаем защищать свою помойку. Чувство собственности и справедливости у нас в генах, это точно. Я отчётливо вижу всю убогость собственного невежества в строительстве. Личная организация мне представляется на уровне истории о кораблекрушении. Повсюду ужасные волны, обломки уничтоженного корабля. И вот жалкое тельце главного героя, что чудом смог спастись, и теперь из говна и палок мастерит жалкое подобие огрызка, где можно хотя-бы притвориться, представив себе условный комфорт. Да, я притворяюсь. Возможно, что не больше, чем остальные, но ввиду своего самолюбия, а также самопровозгласив себя «саморубом», считаю своим долгом говорить такие грубые вещи в сторону общественного пространства. Моя психика периодически пытается обыграть весь этот цирк, заставляя меня иногда рыть секретный проход к собственной свободе. И я, справедливости ради, иногда действительно восстаю против себя. Начинаю копать, нарушать и бунтовать. Но даже в такие моменты, когда тело моё наполовину погружено в «спасительную норку», когда психика моя не видит меня… Когда она думает, что, наконец, он образумился, я только весело продолжаю медленно копать путь к свободе правой рукой, присыпая его обратно левой. А в моменты перекура, грязные пальцы мои сжимают ключ от камеры, и всё твержу сам себе: «Какой хороший дом, какая чудесная мебель. Столько лет ты её обставлял. И не смотря на все эти минусы, комфортно мне тут и безопасно».
Ситуация патовая, но предсказуемая. Не думаю, что я лучше других людей или хуже. В больших понятиях мы похожи. А если это так, то моя тюрьма является всего лишь одной из многих миллионов. Каждый сидит в камере, чувствуя родство со всеми орудиями пыток в ней. Всё тратится абстрактное понятие времени, уходит это слово — биологический процесс, и мы медленно затухаем в ограниченности.
У зрителя может возникнуть вопрос: «К чему этот человек ведёт?» Отвечу сразу — ни к чему. У меня создаётся впечатление собственного кризиса. Я чувствую усталость и неудовлетворённость.
Настал момент прервать свой головной уклад и погрузиться (как говорят у нас на родине) в дуракаваляние. Надеюсь, такое состояние продлится не так долго и уже в скором времени я смогу вернуться к своим будням.
29 декабря
До наступления нового года осталось чуть больше двух дней. Улицы этого маленького городка заметно оживились. Всё больше на нерасчищенных дорогах можно увидеть затор машин, чьи хозяева мечутся по разным углам, скупая съестное по скидке и выискивая подарки своим близким. Я уже боюсь представить, что происходит по вечерам на кухнях хозяйственных женщин, которые со всей присущей агонией готовят огромное количество блюд, но на моей кухне вполне спокойно и, несмотря на всю любовь вкусно и сытно набить брюхо, я вполне рад такому обстоятельству дел. Как показывает опыт, моя дорогая матушка сделает все запланированные угощения за несколько часов до боя курантов, да столько, что ещё и останется на следующие дня два-три. Не люблю суету, но куда деваться?
Сегодня, пока мои руки крутили провода, зарабатывая денежку, без каких-либо мыслей, откуда не возьмись мне пришел интересный сюжет для рассказа, который я мог бы написать, как отдельное произведение, но ввиду своего пагубного настроения, делать этого не буду. В последние дни я действительно чувствую моральный упадок. Иногда даже проскальзывает мысль, что главный философский вопрос имеет вполне логичный ответ «нет», но с той поправкой, что после запятой нужно дописать «но всё же». Кто понял — тот понял.
Возвращаюсь к сути. Несмотря на нежелание писать полноценный рассказ, я всё же хочу пересказать его в короткой форме, чтобы затем задать свой вопрос, а после постараться на него ответить. Вот сам рассказ:
В одну городскую больницу города Х поступил вполне рядовой мужчина. Ввезли его на каталке, так как у этого мужчины голова была вся в крови, сам же он пребывал в бессознательном состоянии. Кто и зачем проломил голову бедолаге — неизвестно. Один из хирургов предположил про себя что, скорее всего, пострадавший где-то немного выпил, с кем-то повздорил и… а может местное хулиганьё повеселилось под покровом ночи.
Человек, который вызвал скорую помощь, являлся обычным неравнодушным прохожим, коих сейчас дефицит благодаря канцелярской волоките, которая ожидает «героя». Мало того, что придётся заполнять много анкет «кто такой», «что здесь делал», так ещё и могут выставить виноватым. В любом случае, пострадавшего доставили в больницу и, судя по суете вокруг него, мужчина был ещё жив.
Операция прошла успешно. Голову подлатали, накормили, выдали чистую одежду. Но, сколько бы полиция не допрашивала мужчину, сколько бы медработников не пыталось получить ответа даже на простейший вопрос о том, как обращаться к мужчине — тот молчал.
Бедолага полностью потерял память. Жесточайшая амнезия даже без проблеска надежды на восстановление. За всё время не нашлось ни одного родственника, который опознал бы в этом человеке родное лицо. Отпечатки пальцев и поиск по общей базе тоже ничего не дали. И после года розыск прекратился. Пришлось признать тот факт, что этого человека будто никогда и не существовало.
Ему дали имя Никто. А затем Никто определили в психиатрическую лечебницу, дабы новому человеку было где спать, есть, и время, чтобы понять, кто же он? Прошло два года. Никто ничем не выделялся. Мужчина был спокойным и уравновешенным. Мог поддержать беседу на простые обывательские темы. Иногда он даже умудрялся хорошо пошутить, но за всё время Никто так и не вспомнил своего настоящего имени. Он просто существовал. У него не было ни любимого занятия, ни каких-то особенностей, которые помогли бы понять, чем он может увлечься. Никто просто стал частью интерьера, довольствуясь простейшими человеческими радостями.
Однажды, перед очередным Рождеством, в психиатрическую больницу пришел человек. Это был хорошо одетый мужчина с начищенными лакированными ботинками. На его плечах висело зимнее пальто, а лицо его украшали аккуратно постриженные усы. Весь образ походил на джентльмена шестидесятых годов двадцатого века, и только мобильный телефон выдавал в нём гражданина общего настоящего времени. Этот мужчина представился главному врачу, а затем, на удивление заведующего, мужчина сказал, что знает, кем является этот загадочный пациент, сразу добавив, что сказать это он может только лично Никто.
Следующий фрагмент разговора оказался за кадром, так как поднялся большой всполох из голосов множества пациентов, у них начинался обед в общей столовой По завершению диалога, после нескольких кивков, доктор согласился с господином в правоте, что Никто имеет право первым узнать себя. Выловив мужчину с амнезией после обеда, врач представил Никто тайного гостя. Врач также добавил, что Никто, наконец, станет кем-то. Взволнованный Никто очень сильно обрадовался. Он зашел с таинственным господином в кабинет главного врача, чтобы переговорить с глазу на глаз. Когда же дверь закрылась, мужчина с усами сразу перешел к делу. Он сказал, что у Никто нет семьи. Зато у мужчины была вера в добро, которое он и нёс всем, кого встречал на своём пути. И что хоть он нёс добрые дела, но лично не принадлежал ни к одной из религий, и не был приверженцем ни одного убеждения, кроме как уверенности в том, что всё вокруг — единое целое.
Тогда Никто просиял. Он вспомнил всё то, что говорил ему этот господин. Почувствовал всем телом ту уверенность в себе и доверчивость, какую испытывают люди с памятью, но только с той оглаской, что для Никто это знание значило всё, а для всех людей являлось привычным ничем.
