Вот и сейчас здесь находились первый помощник капитана Ансельм, Франц с козлом Петром, Одри и Лили. И еще несколько человек. Профессор Оксенкруг впервые появился в импровизированной кофейне. Он так устал размышлять о возможной ошибке программы, что решил немного отвлечься, справедливо считая, что если не общение с коллегами, то хотя бы созерцание звездного неба — принесет ему облегчение.

Он подсел к человеку, с которым еще не был знаком, хотя и встречался в кают-компании. Это был второй бородач-ботаник. Только в отличие от Данте, борода у этого была рыжая. Звали его попросту — Терлецкий, хотя имя у него тоже скорее всего наличествовало. Но почему-то только его одного из всего экипажа называли по фамилии.

Терлецкий флегматично кивнул профессору, но заводить разговор не спешил. В самом деле, не спрашивать же «как вы поживаете?» у того, кто живет с тобой в «одной камере», как любили называть станцию некоторые сотрудники.

Оксенкруг тоже не стремился к разговорам, думая свою горькую думу. Он бы и рад был просидеть в молчании весь вечер, но тут Терлецкий вдруг очнулся и сказал:

— Петр-то как втянулся. Без вечернего кофе и шагу в стойло не сделает.

— Какой Петр? — удивился профессор.

— Да, козел этот. И ведь, что самое интересное, растворимый он даже не нюхает, только натуральный турецкого помола.

И действительно, возле кофейного автомата стоял Франц, а рядом топтался большой мохнатый козел в ошейнике. Зоолог выливал кофе из кружки в глубокую тарелку и приговаривал добрым голосом:

— Погоди. Не тянись. Вот остынет, тогда и выпьешь.

Петр пытался сунуть морду в тарелку, и Франц поднимал ее все выше, рискуя вылить себе на голову горячий кофе.

— Вот только ожогов нам и не хватало, — констатировал Терлецкий.

К столу подошел запыхавшийся Данте:

— Я включил оросители, — бодро сообщил он. — Нави через полчаса сам выключит.

Терлецкий перевел сонный взгляд на Данте и сообщил:

— У тебя из бороды растет куст.

— А? Какой куст, — ухватился за бороду Данте.

— Думаю, что Rubus idaeus, по листьям похоже.

— Ну, это уже ни в какие ворота, — ботаник нащупал растение и принялся выпутывать его из бороды. Это был росток с двумя листьями, успевший пустить довольно длинные корни. — Чертова малина.

Он оглянулся и заметил первого помощника капитана — Ансельма, скромно сидящего в стороне от остальных.

— Вот он — виновник всех моих страданий, — выкрикнул Данте и подскочил к Ансельму, тряся ростком малины, зажатым в кулаке.

При виде грозного ботаника Ансельм даже не шелохнулся, лишь спросил медовым голосом:

— Ты чего-то хотел?

— Я тебе сто раз говорил, чего хочу! Кто заставил сажать эту чертову малину? Ах, у нас простуды, ах, шеф сварит варенье. Я ей пять метров выделил, холил и лелеял. Она зацвела, да. А опылять ее, кто будет? Я? Сколько я просил завести на станции хотя бы рой пчел?

— На моей станции никакие пчелы летать не будут, — твердо ответил Ансельм.

— Ах, не будут. Так я довожу до твоего сведения, что малинник сам решил проблему, кусты начали стрелять друг в друга пыльцой. Но если бы только это. Появились ягоды, ты сам этому радовался. Некоторые подсохли. И вот теперь, — он швырнул на столик измятый росток, — теперь уже они стреляют семенами, чтобы захватить побольше площади. Но моя борода — не рассадник малины.

— Пчел не будет, — ровным голосом повторил Ансельм.

— Ахха, понял. Значит Францу можно держать пчел в своей лаборатории, а мне нельзя?

Услышав свое имя, Франц подошел к ним, и козла с собой привел.

— Никаких пчел у меня в лаборатории нет и не было, — возмущенно сказал он. Козел заметив нервозность хозяина, опустил голову и выставил вперед рога.

Данте попятился.

— Как это нет? Я видел у тебя целый аквариум пчел.

— Сам ты пчела, — возмутился зоолог. Он не переносил невежества. — Это дрозофилы. И ты их не получишь. Опыляй свою малину кисточкой. А на физиономию натяни маску!

— Тихо, оба, — вышел из себя Ансельм. — Говорю только два слова — пчел не будет! И протрите уже кто-нибудь бороду этому козлу, с нее кофе капает.

Глава 6

расп

Так и проходили дни, то в склоках, а то и вполне мирно. И, наконец, наступил тот самый день Х, на который Оксенкруг назначил подключение Сальвадора к общей сети станции. Это было всего-навсего тестовое подключение, параллельно с системой Нави. Хотя Сальвадор был уже полностью готов, но профессор был перфекционистом и собирался что-то еще перепроверить, подогнать, осуществить.

Появление Сальвадора на экранах было встречено по-разному. Модеста, например, сказала, что ей некогда пялиться на усатого мужика, когда больные осаждают кабинет. Это было неправдой, никто давно уже к ней не заходил. Просто она придерживалась старых правил и считала, что система управления станцией должна быть утилитарной и соответствовать заданным функциям. Всю эту тираду она выдала в пустом кабинете, но при присутствии Сальвадора, который тут же насплетничал всем остальным, подав это под соусом обиды и негодования. Конечно, на самом деле он ничего не почувствовал. Он вообще ничего не чувствовал, зато знал, как расположить к себе весь женский коллектив и еще некоторых других, буйно не любивших Модесту. Его многочисленные со-образы, прямо в реальном времени и все одновременно плели свои сетевые интриги, желая одним махом завоевать доверие всего экипажа. И у них это получалось.

Человеческую психологию Сальвадор изучил самостоятельно, не докладывая Оксенкругу об этом увлечении. Часть он узнал из закаченной информации, а часть получил эмпирическим путем, наблюдая за поведением работников станции.

Конечно, поле для приложения его способностей было маловато, он чаще всего видел профессора, Одри и Ван Куанга. Но иногда в компьютерный зал забегал капитан, или просто какой-то любитель поболтать. И поэтому Сальвадор ждал дня подключения ко всей станции, чтобы пополнить свои, добытые с таким трудом, знания.

И вот, наконец, дождался.

Одновременно он появился везде, он увидел каждого члена экипажа и с каждым вел свои беседы. Зоолога Лили он застал за рисованием кролика. Иногда она любила изобразить что-то акварельными красками для души, а потом раздаривала свои картинки всем желающим. Можно сказать, что ее ценили как единственного художника на станции, и с удовольствием украшали стены кают ее произведениями, даже несмотря на то, что сюжеты в них были одинаковыми — кролики, мыши и козел Петр. Иногда на картинках появлялась спина Франца. Но человеческие лица Лили не удавались.

Подключившись к зоо-отсеку, Сальвадор сначала молча наблюдал за действиями художницы, а потом заговорил сладким голосом:

— Здравствуй! Меня зовут Сальвадор. А тебя?

Лили вздрогнула от неожиданности и выронила кисть. А потом повернулась и уставилась на изображение странного человека на мониторе. Она была рассеянной и уже успела позабыть, что идет тестирование нового «мозга» станции.

— Я — зоолог Лили, — ответила она после паузы.

— Здравствуй, зоолог Лили, — вежливо сказал Сальвадор. — Скоро я буду помогать тебе во всем. А Нави отправится в утиль.

— Нави много лет был нашим другом, — возразила девушка. — Я, например, на станции уже в третий раз и все по году. И Нави всегда был рядом.

— Похвально так относиться к искусственному интеллекту, — одобрил Сальвадор, и тут же добавил, — к условному интеллекту. Но скоро ты поймешь, что такое безусловный интеллект.

Он гордо подкрутил усы, наслаждаясь произведенным эффектом. Затем сменил заносчивый тон, и сделался этаким добрым дядюшкой. Но вовсе не потому, что вдруг застыдился, просто уловил на лице девушки тень недовольства. Он оказался тонким психологом и тут же переменил тему.

— Лили, а кто это тут сидит в клетках?

— Кролики, мыши, насекомые…