— Спроси его о чем-нибудь, Рональд. Вот о чем хочешь, о том и спроси. Он все-все знает. — Настаивала Одри.

— Нави, — спросил профессор, — ты любишь розовый цвет?

— Это не в моей компетенции, — ответил Нави и умолк.

— И это все, что он может? Конечно, машина совсем старая, пора заменять, — пробормотал Оксенкруг и направился к столу, с самым большим монитором, на котором сияла гравировкой новая табличка с его именем.

Он сразу же установил на стол свой чемодан и подключил к нему компьютер, чтобы скачать программу. Одри внимательно следила за его движениями, словно боялась пропустить что-то интересное. Однако ожидать, что из монитора вылетит птичка было бесполезно, закачка тянулась бесконечно, программа была тяжелой. И Одри соскучилась смотреть на экран и снова переключилась на профессора. Нет, он был, решительно, хорош собой.

— А твоя новая программа, Рональд, чем будет лучше нашего Нави? — спросила она девчоночьим голосом. И безапелляционно добавила, — я, думаю, что Нави уже нельзя улучшить.

Профессор покосился на нее и спросил:

— Когда случается авария в каком-то отсеке, что нужно делать?

— Нужно позвать Нави и спросить его, что делать. Или попросить исправить поломку, если она программная.

— Хорошо, — согласился Оксенкруг. — А вот если поломалось сразу в двух местах, в двух разных отсеках. Скажем, в теплице и в медицинском кабинете?

— Все зависит от того, кто позвал его первым. Вторую проблему он ставит в очередь. Ведь не бывает, чтобы двое произнесли его имя одновременно.

— Значит, у Нави нет со-образа?

— Нууу… — протянула Одри, — наверное, нет.

Профессор кивнул:

— А говоришь, что нечего улучшать, — укоризненно сказал он. — Всегда можно что-то улучшить.

В глубине души, он был рад, что теперь два члена экипажа подчиняются только ему. И что теперь он может говорить назидательно, словно учитель, и даже… если придется, отругать за плохо выполненную работу. Себя же он обретал только рядом с компьютером. И в эти минуты от его нерешительности и робости ничего не оставалось. Он становился другим человеком и этот образ ему нравился гораздо больше.

Глава 3

Ранним утром Франц обнаружил, что все клетки с экспериментальными мышами опустели. Дверцы были открыты, и мыши разбежались. Это было похоже на чью-то шутку, потому что невозможно было не запереть клетки на магнитных замках. Как только дверца соприкасалась с дверным косяком, то сразу к нему прилипала, а потом уж срабатывала программа, запирающая замок. Отвечал за это устройство Нави, впрочем, как и за все остальное, за все, что связано с электроникой.

Франц неуверенно похлопал дверцами — все работало. Может быть, ночью произошел какой-то сбой, но тогда сработал бы сигнал на переговорном устройстве, которое он всегда носил с собой, и не забывал в ванной как некоторые. Вот к этим «некоторым» и обратились его мысли.

Он лихорадочно нажал кнопку вызова абонента, но никакой абонент никак себя не проявил. Гудки текли бесконечной чередой, а Лили даже и не думала отвечать. Не все же страдают бессонницей и являются на рабочее место в пять утра.

Тем временем, осмелевшие мыши, разбежавшиеся, когда Франц включил верхний свет, пообвыклись и начали подавать признаки жизни. Пронзительный писк, казалось, раздавался изо всех углов, где только можно спрятаться. Франц был окружен мышами, и чувствовал себя мышиным пленником. Выйти, чтобы разбудить Лили и силой притащить ее в лабораторию, он не мог, из боязни, что мыши сразу же разбегутся по всей станции. Потом перегрызут кабели, лишат экипаж кислорода, устроят разгерметизацию, все умрут… Ужас просто какие мысли одолевали зоолога.

Он нагнулся и заглянул в щель между металлическими тумбочками, в которых хранили корм. Сдвинуть их было невозможно — ножки приварены к полу. А нагнуться ниже Франц не мог, мешал живот. Тогда он опустился на колени и принялся шарить между тумбочками рукой, затянутой в резиновую перчатку. Щекой он прижимался к холодному металлу и поэтому не видел тех, кого собирался поймать. Мыши дураками не были и в подставленную ладонь добровольно лезть не собирались. После пятнадцати минут бесплодной охоты, Франц отклеился от тумбочек и уселся прямо на пол, вытянув затекшие ноги. С его чела градом катился пот, потому что в лаборатории поддерживалась достаточно теплая температура, чтобы мыши чувствовали себя комфортно.

Утираясь салфеткой, Франц снова нажал кнопку вызова коллеги. В этот раз Лили ему ответила хриплым ото сна голосом:

— Чего?

— Быстрей сюда, — приказал Франц. — У нас тут такое…

— Что?

— Аврал. Не задавай лишних вопросов. Дуй сюда!

— Мне надо принять душ, — заканючила Лили.

— Успеешь. Сюда, говорррю.

Когда Франц начинал рычать, все понимали, что дело плохо. Рычал он крайне редко и всегда по очень важным поводам.

Лили мгновенно поняла, чем грозит смена интонации, и прискакала почти сразу же, всего через двадцать минут. К тому времени Франц совершенно обессилел.

Узнав в чем дело, Лили сразу же начала отлов мышей, выманивая их горсткой корма. До такой простой вещи Франц не додумался. Вскоре все мыши были рассованы по клеткам, не хватало только одной — Сюзанны, любимой мыши Франца.

Пока он сокрушался, Лили успела накормить всех питомцев, в том числе и козла Петра. И убежала умываться. Совершенно потерянный Франц бродил по коридорам, выкрикивая:

— Сюзанна! Сюзанна! Где же ты, Сюзи?

Мышь не откликалась, и Франц рисовал себе страшные подробности ее гибели. Наверное, она вылетела с мусором в космос, эти уборщики такие невнимательные!

Завтрак прошел тихо. Многие предпочитали завтракать на рабочих местах и просто забирали с собой тарелки и кружки. Капитан и его команда никогда не приходили поесть в кают-компанию. Они считали себя местной элитой и кучковались поближе к центру управления. Сначала Лорин ругалась, что посуду растаскивают по всему кораблю. Но потом выделила одного из роботов специально для этой цели. Теперь его в любое время дня можно было встретить с подносом на голове, полным грязной посуды. Работы у него никогда не убавлялось, потому что многие любили и кофе выпить в процессе работы, и бататовый бублик зажевать.

Профессор Оксенкруг сидел возле своего компьютера и что-то в него бесконечно заливал. Большие файлы, маленькие файлы…

Одри сидела у него за спиной и перманентно задавала глупые вопросы, считая, что профессору скучно смотреть на одно и то же изображение закачки.

— Рональд, а это что? — спрашивала она уже в десятый раз.

— А это разговорная программа для малышей, — отвечал профессор спокойным голосом, хотя внутри у него уже все клокотало.

— А зачем?

— Чтобы научить наш искусственный интеллект разговаривать.

— А это что?

— А это сказки…

— А зачем?

— Чтобы он развивался правильно, постепенно. Так же, как и человек, но быстрее.

— А…

— Одри, — не выдержал профессор, — ну что ты тут сидишь? Займись делом.

— Я и занимаюсь.

— Чем?

— Дежурю. Вот случится что-то, а тут мы с Нави и подоспеем.

— Ты можешь дежурить в другом месте? Не за моей спиной?

Одри смертельно обиделась и пересела поближе к Ван Куангу. Тот недобро на нее посмотрел и пересел на другой стул.

Обед тоже проходил в тишине. Только Франц тихонько жаловался Оксенкругу на утренний беспорядок.

— Вот ты мне скажи, как это назвать? — шептал он, неприятно дыша профессору в ухо. — Как такое могло случиться? Мыши не могут открыть клетки сами. Это безобразие какое-то.

Профессор едва вслушивался в его слова, как вдруг насторожился и переспросил:

— Ты говоришь, что кто-то выпустил ночью мышей?

— А ты их боишься, — задал встречный вопрос Франц.

Но ответа не получил. Оксенкруг как-то тревожно взглянул в угол кают-компании, где над динамиком висела видеокамера Нави.