— Поднимайся, скорее! — баба Гана потянула Игната из комнатушки. — Сейчас накормлю тебя, сразу полегчает.

— А как ж-ж-же обряд? — с трудом простучал зубами Игнат. — Мы ж-ж-же только начали…

— Я всё увидела, — последовал короткий ответ. — Ты поешь, а после поговорим.

— Лучше сразу, — Игнат тащился еле-еле, из тела словно выкачали силу.

— Ну нет, ты вон какой заморенный. Тебе обязательно нужно сначала поесть.

На столике в кухне появилась старенькая скатёрка, вышитый крестиком красный узор немного поблёк. На ней расставлены были тарелочки и миски. В одной помещалась наструганная горка солёных огурцов, в другой — крепенькие маринованные помидоры. Из плошки со сметанным соусом тянуло свежим чесночком и укропом, а рядом — о чудо из детства! — лежали золотисто-коричневые, чуть лохматые драники!

— Что смотришь? Пробуй. — Гана пододвинула Игнату тарелку.

Дважды предлагать не потребовалось, Игнат подцепил пару душистых оладушек и промычал с наслаждением:

— Вкуснота!

— Да что там особого, картоха и соль, — Гана присела рядом, захрустела огурцом.

— Когда ты успела их приготовить? — поразился Игнат.

— То не я. Праменьчык постарался.

Игнат кивнул и снова потянулся за драником, а баба Гана налила ему чай.

Чай получился душистый, с лёгкой кислинкой и ароматом цветущего луга.

В стеклянном чайнике, который принесла расторопная Малинка, плавали подсушенные розоватые шапочки клевера, ягоды шиповника и какие-то листочки.

— Шыпшына**** с нового сбору, и клевер оттуда же. К ним мята добавлена, для спокойствия души.

Баба Гана улыбнулась Игнату, покивала и пододвинула плошечку с мёдом.

Он тоже кивнул, но пробовать сладость не стал — посмотрел выразительно, напоминая, что ждёт разъяснений.

— Эх, Игнаш, — бабка подпёрла щёку и задумалась. — Даже не знаю, с чего начать…

— С начала, баб Ган. Всегда нужно начинать с начала. — Игнат едва не перевернул чашку, так волновался.

— Как скажешь… — согласно кивнула Гана и разом огорошила. — Червячок, что у тебя внутри ворохается да огонёчком тлеет, русалкой подсажен.

— Русалкой? — едва не подавился чаем Игнат. — К-какой червячок?

— Праклён, что на роду вашем. Если не сгнать — разорвётся со временем, и тебя разорвет.

— Это что же… настоящий червяк?? — в горле вновь встал тянущий ком, Игнат почувствовал, что задыхается.

— Да не красней ты что девка! — бабка похлопала его по руке, и сразу стало полегче.

— Откуда он нарисовался?? — смог прохрипеть Игнат.

— Да по роду же передаётся. Порченые вы.

— И как от него избавиться? Как уничтожить?

— Трудное это дело, Игнаш. Почти невозможное.

— Но ты же говорила, что можно!

— Говорила. Но теперь вижу, что самой мне не справиться. Не та у меня сила.

— Откуда это проклятье выплыло? И при чём здесь я? — Игнат вскочил со стула, заметался по комнатушке.

— С прадеда всё началось. Те твои сны — про него.

— С прадеда? — Игнат попытался вспомнить, что знал о своей давней родне, но не смог. Ни прадеда, ни прабабки он не видел даже на фотографиях. И как-то не догадался спросить своих — отчего их нет в альбоме. Рассказы деда о прошлом были ему, мальчишке, совсем неинтересны, поэтому и слушал их в пол-уха да сразу забывал.

— И авария твоя из-за праклёна случилась. Каждый четвёртый в роду вашем обречён жизнью платить за грех. С прадеда пошло — до тебя добралось. Деда и отца миновало.

— Но почему четвёртый?

— Не спрашивай. — Гана подлила себе остывшего чая, сделала глубокий глоток. — Ох, и вкусный. Так только моя Малинка заваривает. Ты бы спробовал мёда. Майский. Подаренье от пчаляра.

— Не до мёда мне! — в голове под пластиной болезненно дёрнулось. — Что делать, баба Гана? Помоги найти выход из этого тупика!

— Эх, маё сэрца. Так просто и не скажешь. — бабка взглянула ласково и чуть грустно, похлопала рядом по лавке, приглашая снова присесть.

— Я помочь, увы, не смогу. Но есть та, которая сможет. Она точно справится, перебьёт русалкин праклён.

— Но почему русалкин-то? Чем мы перед ней провинились? — Игнат спросил, а сам вспомнил повторяющийся сон-кошмар, холодные мягкие губы, и тело, застывшее и ледяное, совсем не откликающееся на его ласки.

— Провинились, маё сэрца, ещё как провинились. Мне про то в лесу нашептали. Мол, было дело, человек один с собой русалку забрал, а после выгнал! Да пустую, без платья! Она в отместку и прокляла!

— Погоди, баб Ган… Ты серьёзно сейчас? Я что-то не въезжаю. Мой прадед забрал домой русалку? Вот просто так — взял и забрал? А она — пошла??

— Мне знающие сказали. Про человека, что русалку зачуровал. — баба Гана поджала губы. — Знающие подсказали, сны твои — дополнили, а обряд подтвердил откуда пошло. Всё правда, всё так и было, Игнаш.

— Но зачем прадеду понадобилась русалка? — Игнат передёрнулся, словно вновь нюхнул тухлой рыбы.

— Красивые они. А как спяваюць*****! Так на Купалу и прельстился, с собой зазвал. Она ж против «чура» слаба. Вот и пошла.

— Безумие какое-то! — Игнат сжал голову руками, пытаясь унять разрастающуюся боль. То, что его прадед путался с русалкой казалось немыслимым. Диким! Что ему, обычных девок было мало?

— Значит, и дети у них нарожались? — через силу усмехнулся он. — И я прямой потомок русалки?

— Не может русалка родить. — покачала головой бабка. — Не выносить мёртвой живое.

«Мёртвой? Точно же — мёртвой! И прадед мог позарится на такую??» — в голове будто рванула петарда, и Игнат застонал.

— А ну, расслабься. Не ворошись. — Гана прошла к нему за спину, положила руки на плечи, начала медленно массировать, нажимать пальцами на определённые точки. — Сейчас тебя попустит. Сейчас…

Она запела тихонечко, и тонкий голосочек дамаси Малинки завторил хозяйке, принялся старательно подпевать. С каждым словом, с каждым движением бабкиных рук Игнату становилось полегче. Постепенно боль убралась, спряталась назад под пластину, уменьшившись до размеров занозы.

— Спасибо! — прочувственно поблагодарил Игнат. — Сил нет, как всё достало!

— Крепись, Игнаш. Всё только начинается.

Из жестяной баночки, что поднесла Малинка, Гана черпнула что-то пахучее, золотистого цвета. Едва касаясь, прошлась по искусно зататуированному шраму, осторожно втирая в него мазь. Голове сделалось прохладно и легко, и заноза незаметно растворилась, потерялась среди нахлынувшей свежести.

— Вот так, вот так… — бормотала бабка. — Всё пройдёт, на плохих перейдёт…

— Чародейка ты! Волшебница! — Игнат с благодарностью поцеловал натруженную руку. — Не устану радоваться, что встретил тебя!

— Ну, будет, будет! — разрумянилась бабка. — Где же ты раньше был, маё сэрца? Годков пятьдесят назад?

Они посмеялись незатейливой шутке, потом помолчали. Малинка захлопотала возле стола. Шумно вздохнул, завозился у печи хатник, и под полом откликнулось, тихонько зашуршало о чём-то.

Если бы не обстоятельства, что привели сюда Игната, он был бы совершенно счастлив. Настолько всё нравилось ему у бабы Ганы.

Свою бабушку Игнат почти не помнил, она, как и дед, слишком рано ушла. Ему, совсем взрослому мужику, не хватило в детстве ласки и долгих душевных разговоров, не хватило внимания и тепла. Поэтому и прикипел всей душой к бабе Гане, за короткое время привязался к ней как к родной.

— А если ей платье вернуть? Русалке? — внезапно осенила его догадка.

— Да где ж ты то платье возьмешь? — развела руками Гана. — Да и не нужно оно ей теперь. Русалка ведь без платья уже не русалка. В улишицу небось давно обратилась, волосом коровьим поросла, страшна сделалась, жаборота. Хвост отрастила, а с ним и ненависть. К людскому роду, а более всего к обидчику своему.

— У-ли-ши-ца… — Игнат повторил по слогам незнакомое слово. — Про русалок слыхал. Про водяных с болотными тоже. А про улишицу ни разу не доводилось.