— Что свечку загасил? Велено же было держать. Я ведь промахнуться могла! На свет торопилась!..
Бабка скинула плащ, поставила рядом плетёный короб, и в комнате запахло сырым лесом и мхом. Хорошенько встряхнув, бабка вывалила его содержимое прямо на пол перед печью, и следом слегка поворошила.
Корешки и кусочки коры, намокшие сухие стебли, какие-то колоски, привядшие цветы и жухлые листья влажно поблёскивали, распространяя приятный терпковатый аромат.
Бабка и сама пахла похоже — маленькая, сухонькая, почти невесомая, она давно насквозь пропиталась лесным духом.
— Плохи дела, Игнаш, — присев на табурет, она принялась стаскивать перепачканные грязью чувяки.
В красноватых бликах, исходивших от печи, её лицо искажалось, представляясь огненным. Чудным.
— Ты не узнала то, что хотела? — потухшим голосом спросил Игнат. Хоть и убеждал себя, что у бабки вряд ли что-то получится, но в глубине души всё же рассчитывал на удачный исход.
— Всё узнала. И обряд проведу. Только, боюсь, не помогу, тебе, маё сэрца.
— Почему? Ты же говорила — всё получится!
— Так раньше думала. До лесу. Боюсь, что теперь не сдюжу, Игнаш. По всему выходит — не прост твой праклён*.
Гана поправила выбившиеся из-под косынки волосы, и негромко хлопнула в ладоши.
— Праменьчык**! Опять дрыхнешь, негодник? Где мои любимые тапки?
За печкой брякнуло, а потом заворчало. Меховые тапочки с мордами зайцев повлеклись по воздуху в сторону бабки.
— Так-то лучше. И чайник поставь. Горло саднит, прохватило меня на болоте.
— Ты и на болото ходила?
— И туда тоже. Пошепталась кое с кем, кое-чего набрала.
Бабка смолкла и задумчиво уставилась на огонь, а Игната так и подмывало расспросить её дальше, поговорить с ней о проклятье.
— Что значит — не простое проклятье? — чуть помявшись, он задал новый вопрос.
— То и значит… — Гана ответила не сразу. — Бывает, что праклён на человека наложен. С таким проще работать. А бывает, что на род. Вот и твой — из родовых.
— Но как ты поняла?
— Подсказали, — неохотно призналась бабка и неожиданно спросила. — Ты выходил нынче? Гулял?
— Пару раз. Покурить. А что? — Игнат удивился вопросу.
— Машину видал на въезде? Красного цвету. И номера ненашенские.
— Машину-у-у? — задумался Игнат. — Может, девчонки оставили? — он вспомнил симпатичную парочку. — Крутились какие-то на улице. А это важно?
— Девчонки… девчонки… — забормотала Гана. — Где же сами-то? К кому приехали?
— Понятия не имею. Может, к родне? Они дом, что напротив рассматривали. Я их спугнул.
— Закидку***? — встревожилась Гана. — Всё одно к одному! Вот гарцуки и разлетались, почуяли скорые перемены!
Обернувшись к печи, она сердито прикрикнула:
— Что ты копаешься, прамень! Чайник вскипел, нащипай в него трав, что пятого дня собирала. Да хватит прятаться. Здесь все свои.
Послышался недовольный бубнёж, и низенькая мохнатая фигура в расшитой узорами рубахе похромала от печи к столу. Потянув из мешочка несколько высохших былок, хатник накрошил их в пузатую чашку и щедро залил кипятком.
— Твой помощник? — Игнат видел хатника первый раз в жизни. Появление диковинного существа он воспринял на удивление спокойно — после всего, что случилось за последнее время, поразить его было трудно.
— Помощник, — Гана с шумом захлебнула горячий чай. — Он да домася Малинка. Без них я бы с хозяйством не справилась.
После такой похвалы, хатник ткнулся лохматой башкой бабке под руку, и та почесала его за ушами, как кота.
— Комнату настоем перемыли? Окурили полынью? — поинтересовалась бабка, выпутывая из шерсти существа свалявшийся ком.
Хатник кивнул и неразборчиво замычал.
— Знаю, что Малинка её не выносит. Но без полыни обряд не пройдёт.
— Ты всё же попробуешь? — Игнат с благодарностью посмотрел на знатку.
— Попробую, маё сэрца. Ведь обещала. Ты только чуда не жди.
Допив чай, Гана собрала в плошку кое-что из разложенного сушиться сырья и поманила Игната за собой.
Они прошли через комнаты и завернули в тупичок. Перед небольшой притворённой дверью томилась толстенькая старушонка в сарафане и платке, нижнюю часть лица её скрывала плотно намотанная тряпица.
— Всё готово, Малинка? — бабка приоткрыла дверь.
Из темноты дохнуло жаром, потянулся терпкий резковатый душок.
— Проходи внутрь, Игнаш. Не стой на порожке. Я пошепчусь с Малинкой, и сразу начнём.
Игнат послушался и только шагнул вперёд, как сразу знакомо повело голову, а мир завертелся каруселью.
Нащупав табурет, он сполз на него, глубоко вдохнул спёртый застоявшийся воздух, надавил на точку над верхней губой, как рекомендовал когда-то лечащий врач. Постепенно кружение улеглось. Его попустило.
Такое часто бывало после аварии — Игната внезапно начинало штормить. Он свыкся с этими внезапными припадками, научился справляться с ними. После аварии многое в его жизни поменялось. И стали приходить тревожащие сны.
Самый первый он увидел ещё в больничке, когда только прочухался после операции. Игнату приснилась женщина. Незнакомая. Странная. Кажется, дело происходило в лесу. Он отчётливо запомнил деревья и запах стоячей воды! Никогда раньше он не ощущал запахи в снах. Они проявились только в этом, раз за разом повторяющимся сновидении.
Поначалу Игнат видел лес, мерцающий зеленоватым огонёк среди мрака да чувствовал холод узкой безвольной руки в своей руке. Влажные стылые губы спутницы беспрерывно повторяли: «Загаси свечу, загаси свечу, загаси свечу!», и полные страсти его поцелуи совсем не согревали их. Напрасно он старался, напрасно сжимал в объятиях покорную свою добычу — её ничто не могло расшевелить. Она то начинала трястись, то пронималась плакать. И запах тухлятины становился всё сильнее и сильнее.
Лицо красавицы постоянно менялось. Игнат не смог бы описать его теперь. Он помнил лишь глухую черноту глаз и волосы — длинные, русые, густые.
Когда он наконец разжал объятия, она отползла как можно дальше, а потом поднялась на ноги и закричала.
Слова проявлялись постепенно, впиваясь острыми стрелами в сердце:
— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!!
Она повторяла одно и тоже, всё громче и громче, а потом переходила на визг. Пронзительный и истеричный, он ввинчивался под кожу, туда, где залатали черепушку пластиной, и от боли Игнат отключался.
Поначалу он грешил на аварию, думал, что сон — следствие полученной травмы. Безоговорочно выполнял предписания врачей, прошёл курс длительный реабилитации, однако всё продолжилось и дальше.
Сны приносили растерянность и боль, выматывали, изводили. Казалось, что он вязнет в удушливой морочи и постепенно сходит с ума. Наверное, так бы и получилось, если бы одна из знакомых не посоветовала обратиться к знатке. И дала адрес бабы Ганы. Так он оказался здесь.
— Игнаш, давай-ка, вдохни! — возле носа появилась какая-то склянка.
Игнат хотел отодвинуть её от лица, хотел увернуться, но бабка держала крепко.
— Дыши, маё сэрца. Ну же, дыши! Пройдёт твоё затмение. Сейчас пройдёт.
— Да мне полегче уже. — Игнату вдруг сделалось стыдно. Здоровый мужик, а с ним тетешкаются как с малым ребёнком. — Только проветрить не мешает, очень душно здесь, баб Ган.
— Окно открыть не могу, уж извини. Всё под обряд настроено. Придётся потерпеть, маё сэрца. Ты сильный.
Свозь темноту прорывался золотой огонёчек — баба Гана затеплила свечу на столе, принялась неспеша раскладывать добытые в лесу вещицы.
— Ты сиди, не шевелись. А я водить стану. Водить и смотреть. Сперва определить следует, с какой стороны праклён наслали. Из земли, из воды или с неба. Ты доверься мне, не волнуйся.
— Я не волнуюсь. — хотел сказать Игнат, но бабка погрозила пальцем — мол, молчи. Пошептав что-то, прихватила кусочек коры, подожгла от свечи и плавно повела над Игнатовой головой против часовой стрелки. Кора закоптила, вверх от неё потянулся дымок, и Гана тут же отложила её в сторону, даже не затушив. Невидимая сейчас домася Малинка сделала это за неё, сама же бабка подожгла шишечку на ломком и сухом стебельке, повторив прежние движения, начала медленно водить ею над головой застывшего Игната. И что-то произошло — от тлеющей травины вниз потянулись серые дымные струйки, водопадом заскользили по телу, почему-то охлаждая его. Замёрз Игнат мгновенно — только что маялся от духоты, и вдруг затрясся от озноба. В ушах зашумело, послышался тоненький смех, а потом нахлынула знакомая по снам вонь, забила горло смрадным комом. Игнат зашёлся кашлем, пытаясь выплюнуть, избавиться от него, но лишь когда Малинка с силой саданула по спине, перестал задыхаться.
