Воструха что-то залепетала в оправдание, прах отшатнулся из-под замахнувшейся руки хозяйки, а в кухне появился меша, таща в зубах небольшой расшитый узорами платочек.

— Бабкин платок? — Катька взяла его двумя пальцами, покрутила перед всеми. — Оморочку оставила! Провела меня! Но как смогла освободиться? Как ушла?! Я ведь сделала надёжный закреп!

— Она, всё она! — воструха ткнула пальцем в притихшую Ясю. — Древяница за тем и явилась, помогла.

— Конечно же! — Катька сгребла Ясю за волосы. — Ты ей помогла! Вы сговорились с бабкой. Сначала ты освободила её, а теперь вернулась за Игнатом!

Раскрасневшаяся, ослепленная гневом, она поволокла Ясю из комнаты, помощники бросились следом за ними.

Игнат остался один. Странное поведение Катьки потрясло его, он не мог взять в толк, что происходит.

Что-то было не так, совсем не так! Он пытался понять и не мог — мысли вязли в тягучем дурмане, комната плавно покачивалась перед глазами, как при сильнейшем похмелье гудела голова.

На какой-то миг Игнату почудилось странное — он заметил перемены в лице подруги. Оно вдруг подёрнулась рябью, расплылось, и откуда-то изнутри проглянули чужие, пугающие черты. Лицо как будто поделили пополам. Одна половина принадлежала красивой и молодой женщине, вторая же была стара и безобразна. Он даже зажмурился от шока, а когда решился открыть глаза — снова увидел свою Катьку.

Что же произошло? Почему она так сильно разгневалась? Почему набросилась на уродицу из леса?

Из всего услышанного Игнат разобрал только имя. Он зацепился за него как за спасительный крючок, забормотал: Гана, Гана, Гана…

А потом словно вспышка шарахнула в голове — он вспомнил.

Баба Гана привела его к Привратнице! Это был её дом. Они пришли сюда вместе… точно вместе!

А потом он встретился с Катей и от счастья позабыл остальное. Позабыл? Или ему помогли это сделать?

Катя, Катя… Почему она так злится сейчас, почему кричит?

И где хозяйка дома? Где Привратница?

Игнат неловко шагнул от стола и запнулся обо что-то мягкое — на полу валялись курточка и узелок, с торчащим из него куском ткани. Поворошив узелок, он зачем-то вытащил платье, расправил, посмотрел.

Старая тканька, блеклый узор из цветов и листьев… От платья едва ощутимо пахло застоявшейся водой и тиной.

Игнат поднёс платье к носу, ещё сильнее почувствовал запах реки, а потом его мягко подтолкнуло в затылок, разом погружая в видение…

…Она стояла перед ним обнажённой, бледная кожа казалась влажной, русые волосы провисли спутанным мочалом, пальцы с посиневшими ногтями с отчаянным упорством тянули на себя платье.

Русалка. Мертвечина. Нечисть.

— Не забирай! Оставь его мне! — шептала она умоляюще. — Пропаду без одёжи! Пожалей, не отбирай!

— Да пни её, не церемонься! — скривилась брезгливо красивая молодуха. Примерившись, толкнула несчастную в грудь, и русалка, наконец, отцепилась от тряпки.

— Убирайся! — это уже сказал он. — Убирайся обратно в своё болото!..

— Без платья не уйду. Отдай! — рухнув на колени, русалка поползла, изгибаясь червём, и Игнат поспешно отошёл в сторону, позволил молодухе завершить всё за него.

Та справилась в один миг — подхватила нечистую под мышки, поволокла из дома на улицу.

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — пронзительные крики ещё долго отдавались в ушах, ввинчивались в мозг болезненным эхом.

Игнат зажмурился, словно это могло помочь, и зачем-то покрепче прижал к себе чёртово платье. В груди постепенно разрастался давящий комок — несмотря на крики, несмотря на проклятия ему вдруг сделалось жалко русалку.

Она ни в чём не была виновата — он сам насильно привел её из леса. Словно чья-то воля управляла им, заставляла так поступать. Уже дома одумался и ужаснулся содеянному, в родных стенах наваждение разом схлынуло, спало.

— Я знаю, как от неё избавиться. — успокоила его тогда Христина. — Как зазвали — так и обратно отправим. Положись на меня. Всё сделаю, помогу.

Она притащила свечу, какие-то травы, окурила ими дом, и это не понравилось русалке — запах растревожил её, напугал. Она сбежала бы сама, да ему пришло на ум забрать себе платье! Как-будто что-то толкнуло под руку — отбери, оставь.

— Я прогнала её, милый! Всё закончилось. — мягкий голос Христины вкрался в мысли.

Она обняла его, прижалась упругим телом, игриво куснула за плечо.

Игнат отстранился, отмахнувшись досадливо. Не время и не место было для ласк.

Наверное, прав был батька, что пора остепениться. Он и невесту ему присмотрел хорошую, порядочную. Черноволосую смуглянку, как раз в его вкусе.

— Милый… — Христина забежала вперёд, схватила за руки, приложила к груди. — Слышишь, как бьётся сердечко? Всё оттого, что ты рядом. Я успела соскучиться.

— Пусти! — Игнат вырвал руки, отвернулся, но она не отставала.

— Отчего так кривишься? Отчего воротишь взгляд? Или не любишь больше? Надоела?

Уперев гладкие белые руки в бока, Христина повела плечами, выставила вперёд едва прикрытую низким вырезом пышную грудь с аппетитной ложбинкой. Он так любил зарываться в неё губами, а вот сейчас внезапно испытал лишь отвращение. Захотел, чтобы Христина тоже ушла, оставила его в покое, забыла про него!

— Ты из-за русалки такой? Пожалел утоплую? Падаль пожалел? Или проклятья её испугался?

— Зачем же ты мне ту падаль посоветовала приманить? Зачем сама предложила? Научила, как поступить, что сделать.

— Мне, что ли, песни её на сердце легли? Ты же ходил как чумной. Вот и пожалела. Пускай, думаю, развлечётся немножечко. Ваш брат охоч до новизны. Пока родичи в отъезде, помогла тебе в баловстве. Теперь пришла твоя очередь платить. Будь щедрым. Не скупись, милый… — она прильнула к нему, прикусила губу, присосалась пиявкой.

Ещё совсем недавно он растворялся в её страстных и тягучих поцелуях, а теперь не мог их выносить.

Содрогнувшись, Игнат оторвал от себя липучку-Христину, но она снова рванулась к нему, оплела руками, забормотала:

— Ну хватит упрямится! Ты же хочешь меня! Можем пойти ко мне, чтобы никто не помешал.

— Женюсь я, Христя, — Игнат, наконец, освободился от навязчивых ласк и соврал, чтобы больше не лезла. — Батька уже и сватов заслал…

— Свато-о-ов… — протянула Христина. — А кто же она? Погоди-ка, сама догадаюсь… Не на чернобровку ли ты запал? На подружку мою заклятущую? Тот-то она всё рядом кружила, стреляла глазюками… куда я, туда и она следом, куда я — туда она. И на карточке вместе мы… а ведь хотели только вдвоём…

Христина попятилась, растрепала косу. Длинные волосы укрыли её искрящимся серебряным водопадом.

— Милый! Чем же она тебя взяла-то? Я ведь не хуже буду. И краше! И умнее!

Она медленно провела руками по платью, не отрывая зелёных глаз от Игната, облизнулась, пухлые губы призывно приоткрылись.

Игнат даже пожалел её, наблюдать за тщетными попытками обольщения было невыносимо. И чтобы быстрее покончить со всем, он решился на откровенность:

— Даже если не женился бы — всё одно мы не пара. Надоела ты мне, Христя! Прости за правду, а только не хочу больше врать. Ничего не чувствует сердце. Остыл я к тебе.

— Надоела-а-а… Вот значит как. Ну что же, милый. Будь счастлив… если сможешь…

Что-то неприятное, отталкивающее проступило на красивом лице, чеканные черты исказила плохо скрываемая ненависть. Про Христину в деревне шептали всякое — мол, ведьма она и знается с чёртом. Темными ночами прилетает к ней огненный змей, а в помощниках у неё ходит нечисть.

Это были, конечно, разговоры, пустые бабские сплетни. Однако сейчас из-за них ему сделалось не по себе.

Угораздило же связаться с привязчивой бабой! В проклятие русалки он не верил. А вот в проклятие ведьмы — вполне. Может, зря он так резко с ней? Да только не было больше силы терпеть дурманящую липкость и поцелуи, оставляющие горечь на губах.

— Шла бы ты, Христя… ты баба справная, найдёшь ещё по себе счастье. — промямлил он миролюбиво. — Мои к вечеру вернуться должны, не хочется, чтобы застали.