– Ой, господин офицер неодет, – сказала она с весёлым и насквозь фальшивым смущением.

У Василе запылали уши.

– Если позволите… – пробормотал он.

– Конечно-конечно, – сказала Виорика, но не вышла, а, напротив, шагнула к нему. – Господин офицер купил даме манпасье?

Она была так близко, что он увидел тоненькие волоски пробивающихся усиков на верхней губе, пухлой и очень мягкой. Солнечный луч вскользь позолотил чёрные волосы. Глаза под полуприкрытыми веками, под дрожащими длинными ресницами, дразнили и обещали. Горло Василе перехватило, сердце гулко заколотило в уши. Сдавленным от смущения голосом он попросил:

– Дайте мне одеться, прошу вас.

– Думаете, я что-то ещё не видела? – томно шепнула она.

Крыльцо затрещало под грузными шагами, Виорика ойкнула и на цыпочках выбежала из комнаты. В дверь постучали и голос Амалии спросил:

– Господин сублейтенант, вы проснулись? Через полчаса будем завтракать.

Василе спохватился, схватил кальсоны и нательную рубаху. Он совершенно не помнил, как их снимал, и не понимал, почему спал в чужом доме в таком непотребном виде.

– Да-да, уже одеваюсь! – крикнул он, натягивая бриджи.

Замфир подхватил кожаный дорожный несессер – подарок матушки ко дню выпуска из офицерского училища. С полотенцем на плече вышел на двор. Солнце успело подсушить вчерашнюю грязь. Лохматую псину спустили с цепи, и она дружелюбно виляла хвостом, приседая и тявкая, будто и не пыталась накануне вонзить клыки в офицерский зад. Василе шёл к рукомойнику и улыбался про себя, вспоминая тепло девичьего тела и задорный блеск из-под густых ресниц. Он скинул рубаху, фыркая и дрожа от холода, обтёрся водой. Налил в ладонь густого мыла и остановился. Взгляд его упал на флакон. Уровень мыла опустился почти до начала скоса. Улыбка Василе потускнела, но он упрямо мотнул головой и натёр им плечи.

За обеденным столом Маковей со сладострастным стоном уплетал кукурузную кашу. Он нависал над миской, как волк над зарезанной овцой. В широком вороте бордовой рубахи курчавились седоватые волосы, капельки молока блестели на усах. Сублейтенант сел напротив, прямой и застёгнутый на все пуговицы. Амалия поставила перед ним фаянсовую тарелку с мамалыгой и пододвинула доску с горячими плачинтами. От них исходил восхитительный запах горячей брынзы. Василе благодарно кивнул и, молитвенно сложив руки, забормотал:

"Благослови нас, о Господь, и эти Твои дары, которые мы собираемся получить от Твоей щедрости через Христа, нашего Господа. Аминь"

За событиями прошлого вечера он совсем забыл поблагодарить Господа за вчерашний ужин, и сейчас, извиняясь, произносил слова молитвы с особым чувством.

– О-о господин католик! – ядовито хмыкнул Маковей, будто узнал о сублейтенанте что-то постыдное.

Василе не отреагировал. Разложив салфетку на коленях, он принялся за еду. Замфир следил за осанкой и положением локтей, откусывал аккуратно и тщательно пережёвывал пищу без посторонних звуков, как учила его в детстве гувернантка. Только сейчас он понял глубокий смысл этих правил. Как иначе отличать людей культурных и образованных, от тех, кто от недалеко ушёл от животных?

Маковей будто прочитал его мысли, или слишком уж явно они проступили на сублейтенантском лице. Ехидно осклабившись, он выхлебал остатки жижи, под удивлённо-раздражённый взгляд Амалии вылизал миску дочиста. Потом встал, и, проходя мимо, кинул на стол у тарелки Василе скомканную телеграфную ленту: через час мимо станции Казаклия должен проследовать войсковой эшелон.

В указанное время Замфир вышел к рельсам с планшетом с пришпиленным бланком. Состав подошёл от Чадыр-Лунги, но вместо того, чтобы проследовать в Тараклию, сбросил пар и остановился. Начальник поезда выскочил из вагона и побежал к локомотиву. От представления сублейтенанта он отмахнулся.

– Замфир, голубчик, не до вас сейчас, – сказал он, раздражённо вытирая пот со лба. – Покажите машинисту, где качать воду и занимайтесь своими делами.

С подножек спрыгивали солдаты и офицеры, придерживая полы наброшенных на плечи шинелей. Они весело жмурились на яркое солнце и раскуривали в пригоршнях папироски, переговариваясь на сербском. У кабины начальник со злобным шипением налетел на растерянного машиниста. Тот жалобно блеял и нервно теребил картуз. Василе терпеливо дождался, когда начальник выпустит пар и ретируется, и козырнул машинисту.

– Нет, ну вы видели? – обиженно сказал тот. – Трибуналом грозит! А что я могу сделать? Давление падает, сюда-то еле доползли. Мне самому впрягаться?

Василе кивал головой и цокал языком, но машинисту собеседники были без надобности. Из-за поломки паровоза эшелон застрянет здесь до следующего утра, посему подкрепление для Добруджанской армии из бойцов Сербской добровольческой дивизии задержится, и это грозит машинисту большими бедами. Василе посочувствовал, показал, где водокачка, а сам пошёл вдоль состава, потому что каждому – своё. Кому-то паровоз вести, кому-то под болгарскими пулями гибнуть, кому-то – вагоны пересчитывать.

Поезд загибался вдали, сербы восполняли истончающийся пар из паровозной трубы табачным дымом, и были они, в своих шинелях, похожи на стаю мышей-полёвок, спрятавшихся от лисицы за серо-зелёным барьером эшелона. Впереди мелькнул чёрный китель, неуместный здесь – мелькнул и пропал. Сублейтенант подошёл к первой платформе и приподнял брезент. Пахнуло металлом и разогретой смазкой, и он поставил в бланк первую единичку.

К тому времени, как Василе дошёл до конца поезда, сербы выкатили две полевые кухни. В запах креозота, смятой травы и обувной ваксы влился ещё один – восхитительный запах пшённой каши с мясом. Краснощёкий повар радушно помахал половником. С отточенностью циркового фокусника он подбросил алюминиевую миску, и солнце подмигнуло сублейтенанту с её отполированного бока. Повар подхватил её, шлёпнул половник своего варева и протянул Василе.

– Гладан? Пробайте! – весело сказал он.

Сербы в очереди радостно загалдели, жестами подбадривая румынского офицера. Василе смутился. Он представил, как будет есть кашу на глазах у всего этого разношёрстного воинства, под смех и задорные выкрики, словно дрессированная мартышка на арене цирка. Он натянул на лицо самую надменную маску, какую смог придумать, нервно дёрнул подбородком и, заложив руки за спину, зашагал к дому стрелочника. За спиной разочарованно загудели.

"Не будет вам развлечения!" – гордо сказал про себя Василе.

– Напрасно вы так, господин корнет! – услышал он французскую речь с рокочущим прононсом.

– Что, простите? Вы совсем знаки различия читать не умеете?! – возмутился сублейтенант так же на французском. Им он владел не хуже родного румынского.

Василе развернулся на каблуках к наглому сербу, но на берёзовом пеньке сидел незнакомый молодой офицер в чёрном кителе с красной выпушкой. Погоны на плечах украшали серебряные пропеллеры с крылышками. Нахал спокойно выгреб остатки каши и отправил в рот, потом встал, не торопясь, в полный рост и лихо, с дрожью в пальцах, козырнул.

– Поручик Сабуров, специальный авиаотряд Черноморского флота Его Императорского Величества, честь имею!

– Сублейтенант интендантской службы Четвёртой армии Королевства Румыния Замфир, к вашим услугам, – ответил ему в тон Василе.

– Простите, друг мой! Когда мы проходили знаки различия союзников я был не слишком прилежен. Зря вы так, лейтенант. Сербы – ребята радушные: другу рубаху последнюю отдадут, своей не будет – с врага снимут, а вы от угощения отказываетесь! – Поручик чуть склонился и доверительно сообщил: – А каша, скажу я вам, отменная.

– Я не голоден, – сухо сказал Василе.

Русский поручик был ему неприятен. Замфиру не нравилось открытое полнокровное лицо с пышными светлыми усами, голубые глаза в восточном разрезе, широкие плечи и крепкие руки. Ещё пуще раздражала вальяжность, непоколебимая уверенность в себе. Но особенно – эмблемы на его погонах. Авиатор, бесстрашный покоритель неба, современный Икар! Попадись такой на глаза Виорике…