Жму твою руку.

Твой Н. Гумилев.

Прости, что опять беспокою тебя просьбами, но это для русской поэзии.

168. А. А. Ахматовой

<Париж. После 13/25 октября 1917 г.>

Дорогая Анечка,

ты, конечно, сердишься, что я так долго не писал тебе, но я нарочно ждал, чтобы решилась моя судьба. Сейчас она решена. Я остаюсь в Париже в распоряжении здешнего наместника от Временного правительства, т<о> е<сть> вроде Анрепа, только на более интересной и живой работе. Меня, наверно, будут употреблять для разбора разных солдатских дел и недоразумений. Через месяц, наверно, выяснится, насколько мое положение здесь прочно. Тогда можно будет подумать и о твоем приезде сюда, конечно, если ты сама его захочешь. А пока я еще не знаю, как велико будет здесь мое жалованье. Но положение во всяком случае исключительное и открывающее при удаче большие горизонты.

Я по-прежнему постоянно с Гончаровой и Ларионовым, люблю их очень. Теперь дело: они хотят ехать в Россию, уже послали свои опросные листы, но все это очень медленно. Если у тебя есть кто-нибудь под рукой из мин<истерства> иностр<анных> дел, устрой, чтобы он нашел их бумаги и телеграфировал сюда в консульство, чтобы им выдали поскорее паспорта. Их дело совершенно в порядке, надо только его ускорить.

Я здоров и доволен своей судьбой. Дня через два завожу постоянную комнату и тогда напишу адрес. Писать много не приходилось, все бегал по разным делам.

Здесь сейчас Аничков, Минский, Мещерский (помнишь, бывал у Судейкиных). Приезжал из Рима Трубников.

Целуй, пожалуйста, маму, Леву и всех. Целую тебя.

Всегда твой Коля.

Когда Ларионов поедет в Россию, пришлю с ним тебе всякой всячины из Galerie Lafayette.

169. М. Ф. Ларионову

<Париж. Вторая половина 1917 г.>

Видишь, Михаил Федорович, я пришел как было условлено в половине второго, чтобы идти в типографию и к Кастелюччи, а тебя нет. Не говори же после этого, что я бездеятелен, а ты аккуратен.

Целую ручку Натальи Сергеевны, жму твою.

Гумилев.

170. М. Л. Лозинскому

<Петроград. 18 июня 1918 г.>

Дорогой Михаил Леонидович,

дай, пожалуйста, подательнице этого письма мои сочинения, т<о> е<сть> «Путь конквист<адоров>», «Романт<ические> цветы», «Жемчуга», «Чужое небо», «Колчан» и тот милый сборник переводов.

Это для Михайлова, который подумывает меня издать. Он будет с ними крайне бережен и послезавтра (в четверг) возвратит. Не откажи, пожалуйста. Дела Гиперборея идут.

Искренно твой Н. Гумилев.

171. А. Л. Волынскому

<Петроград. Вторая половина июля — сентябрь 1918 г.>

Многоуважаемый Аким Львович,

посылаю Вам первое послание для «Биржевых». Скоро дам ряд статей и рецензий книг стихов. Пользуюсь случаем напомнить Вам о Вашем обещании устроить мне аванс на счет моего гонорара. О том, когда и где мне его получить, не откажите черкнуть мне несколько слов.

Искренне уважающий Вас Н. Гумилев.

P. S. Информационный материал прошу печатать без подписи.

Театр

В скором времени в помещении журнала «Аполлон» открывается камерный театр, рассчитанный всего на шестьдесят зрителей.

Репертуаром заведует Н. Гумилев, художественною частью Г. Гидони, постановками В. Соловьев и С. Радлов. Труппа состоит из бывших учеников студии Мейерхольда, ныне закрытой. На билеты будет открыта запись. К постановке предполагается «Киклоп» Еврипида в переводе Иннокентия Анненского, «Мистерия Адама» анонима XII века, перевод М. Лозинского, «Подвиг Хокусая», японская драма XVIII века, и «Сид» Корнеля в переводе Н. Гумилева.

Книги

Книгоиздательство «Гиперборей» возобновило свою деятельность: кроме уже вышедших книг Н. Гумилева — «Мик», африканская поэма, «Костер», новый сборник стихов, и «Фарфоровый павильон», китайские стихи, — намечены к изданию новый сборник стихов Анны Ахматовой, «Фамира Кифаред» Иннокентия Анненского, ассирийский эпос о Гильгамеше, «Тристан и Изольда» по древнейшему стихотворному тексту и пр. Большое внимание уделено художественной стороне изданий. Все украшены заставками современных и старых графиков, некоторые печатаются в две краски.

* * *

Начинает свою деятельность издательство «Книжная редкость». К изданию предположены книги, которые еще не появились на русском языке и редки на том, на каком написаны. Кроме виньеток, они будут снабжены графическими рисунками, раскрашенными от руки. Каждое издание выходит в количестве 300 экз<емпляров> и повторено не будет. В ближайшем времени выходят «Матрона из Ефеса», повесть Тита Петрония Арбитра с иллюстрациями Г. Гидони, и «Абиссинские песни», собранные Н. Гумилевым, с рисунками по образцам абиссинской живописи. Предполагаются к изданию «Письма о танце» Апулея, «Письма о живописи» Дюрера и пр.

* * *

Издательство «Прометей» приступило к переизданию «Четок» и «Белой стаи» Анны Ахматовой и «Романтических цветов», «Жемчугов», «Чужого неба» и «Колчана» Н. Гумилева.

172. Е. Р. Малкиной

<Петроград. Осень 1918 г.>

Екатерина Романовна,

случилось то, чего я никак не мог предполагать: Вы меня в чем-то упрекаете в Вашем письме. Я не совсем понял, может быть, побоялся понять его среднюю часть. Для ясности восстановил события того дня. Я шел к Вольфу, ничего не думая, просто очень радуясь, что увижу Вас. Когда мы встретились и Вы сказали мне о холоде, у меня замелькали тысячи планов: пойти в Исаакиевский собор, но я не знал, откроется ли он; во «Всем<ирную> литературу», там масса знакомых; в Музей Древностей, это далеко, и т. д. И вдруг я вспомнил, что на Гороховой есть приличная, тихая гостиница, где я часто останавливался, приезжая с фронта и из-за границы. Я думал достать там дров и посидеть перед камином, как в Арионе. Ничего странного или предосудительного я в этом не видел, не вижу и теперь. Наоборот, этот тихий и скромный отель напоминал мне отели константинопольские, афинские и каирские и как-то краем предвосхищал мою мечту о поездке с Вами на Восток. В комнате я несколько раз пытался достать дров, но неудачно и тогда только предложил Вам перейти рядом, где ведь действительно было и теплее и удобнее. Вы написали и о моем огромном усильи воли, и о Ваших колебаньях, которые я, конечно, видел. Приходило ли Вам в голову, что мое усилье воли я направил только на себя и в Ваших колебаниях стал на сторону Вашего теперешнего решения? Нет, очевидно, я просто не понял всей средней части Вашего письма. Все эти дни я ждал, что Вы подадите мне весть о себе и мы встретимся. Я прекрасно знал, что Вы скажете «нет» и почувствовал, что это «нет» будет для меня ослепительнее и нужнее самого ясного «да». Огненное искушенье, о котором говорит апостол Петр, предназначено мне, а не Вам. Я отлично знаю, во имя чего и любовь, и поэзия, и жизнь — это та вершина, которая венчает все мое творчество. Да, Вас бы я мог любить, ничего не ожидая и получая безмерно много для духа.

И вся первая часть Вашего письма не жестокость (как Вы думали), а светлая милость.

Я писал о Вас, когда говорил, представлял себе, что Вы тоже меня слушаете, и говорил хорошо. Никогда еще я так не радовался солнцу, как вчера, мне казалось, что оно светит только для Вас. Я думал, как радостно мы встретимся, как я Вам расскажу о том чудесном новом — или только забытом — чему научили меня Ваши глаза и Ваше «нет». И я верил, что Вы захотели бы и стали меня слушать.

Но Вы слишком ясно дали мне понять в письме, что Вам тяжело со мной встречаться, хотя Вы на это «согласны». Я так причинил Вам много боли. Но, правда, если я виновен, то лишь в том, что не до конца понимал тютчевское стихотворение: «Не верь, не верь поэту, дева». Теперь я его понял и скрываюсь. Мы встречались только в Арионе, я не буду туда ходить. Это только справедливо. Мне по вечерам следует работать, Вам — отдыхать после дневной работы. Однако я думаю, было бы много лучше во избежание всяких предрассудков и догадок встретиться еще один раз там же и провести полчаса в одной компании. Сделаемте это завтра: я не буду Вас тревожить разговорами, буду просто болтлив и скоро уйду. К тому же, так как я не могу от Вас чего-нибудь скрывать, мне мучительно хочется увидеть Вас еще один раз, хоть и в последний.