За турниром должен следовать пир; таков был обычай в железной Нормандии и старой веселой Англии. Захваченные странными чарами рыцари не удивились, когда на месте их копий, воткнутых в трещины скал, поднялись цветущие пальмы с обольстительными спелыми плодами, подобными тем, что манили на загадочном Дереве Жизни, посреди прохладной равнины омываемой Эфратом и Тигром.

И прозрачный ручеек выбежал из голой скалы, звеня и блестя серебром. Было весело пировать, отдыхая, петь военные песни, говорить о любви и о славе.

Золотой победитель сидел со всеми, и ел, и пил, и смеялся. А вечером, когда зашевелились далекие кедры и теплые тени все чаще и чаще стали ласкать лица сидящих, он сел на коня и поворотил за угол ущелья. Остальные, как завороженные, последовали за ним туда, где уже возвышалась широкая и отлогая лестница из мрамора белого с голубыми прожилками, ведущая прямо на небо. Тяжко зазвучали на мраморе копыта земных коней, и легкий ласкался к ним конь золотистый. Неизвестный рыцарь показывал путь, и скоро уже совсем ясно стали различаться купы немыслимо дивных деревьев, утопающие в ровном синем сияньи. Где-то свирельными голосами пели ангелы. Навстречу едущим вышла нежная и благостная Дева, больше похожая на старшую сестру, чем на мать Золотого Рыцаря Иисуса Христа.

Н. Гумилев.

30. В. Я. Брюсову

<Париж. 27 декабря 1907 г./>9-1-<19>08 <г.>

Дорогой Валерий Яковлевич!

Я очень рад, что Вам понравилась «Волшебная Скрипка». И хотя она и должна была войти в мою книгу, но я беру ее оттуда и с большим удовольствием отдаю для «Весов». Что же касается двух стихотворений «От кормы...» и «Улыбнулась и вздохнула», то было бы хорошо, если бы Вы смогли напечатать их вскоре, а то через три недели выйдет мой сборник с ними. Два остальные, «Мне было грустно» и «В красном фраке», в сборнике не будут, и потому делайте с ними, что хотите.

Я очень рад, что мне идет гонорар, и даже хотел бы его получить, а также и за статейку в «Весах». Но пересылать стоит только, начиная с 20 р<ублей> (50 fr.).

Хорошо, что «Руно» забыло обо мне; таким образом Ваше желание о моем несотрудничестве там устроилось без хлопот. Вопрос об этом можно считать совсем исчерпанным, потому что стихи, бывшие в «Руне», войдут в мой сборник.

Если новеллы не пройдут в «Весы», может быть, Вы возьмете их для «Раннего утра» или для чего-нибудь другого?

Не согласится ли магазин «Скорпион» взять на себя распространение моей книги в России, как он это делает для «Ор»? Я бы дал какой угодно процент и на свой счет пересылал бы книги в Москву. Их всего 300 экз<емляров>, для себя и Парижа я оставлю 50. Следовательно, остается 250 экз<емпляров>.

В каждой 4 печатных листа (64 стр<аницы>), бумага vergé.

Цена экз<емпляра> 50 к<опеек>.

За пересылку в редакции для отзывов плачу я, но устраивает эту пересылку магазин. Если это можно устроить, это будет для меня почти спасением.

Напишите мне об этом маленькую открытку, а то через две недели книга будет отпечатана.

Теперь я много работаю над прозой, скоро должен прислать Вам рассказ и буду рад, если его можно будет напечатать. Правда сказать, скоро я буду нуждаться в гонораре.

Поздравляю Вас с прошедшим новым годом. Увы, я совсем было забыл об этом важном событьи.

Искренне преданный Вам Н. Гумилев.

31. В. Я. Брюсову

<Париж. 9/22 января 1908 г.>

Дорогой Валерий Яковлевич!

Я написал Вам две недели тому назад, и с тех пор, конечно, накопилось много новых стихов. Но так как за последнее время новые мои взгляды на искусство стихосложения, вызванные отчасти «Путями и Перепутьями», частью перечитыванием Пушкина, еще не сумели найти себе места в моих стихах, хотя поколебали и уничтожили многое, то я посылаю Вам только некоторые. Строение последней фразы доказывает, что я перечитывал и Карамзина.

Со стихами моими делайте, по обыкновению, все, что хотите. Через пять дней отсылаю Вам мою книгу. Обещанный рассказ для «Раннего утра» я бросил в печь. Вы, наверное, уже слышали о внезапной смерти Ив<ана> Ив<ановича> Щукина.

Я подумываю о скорой поездке в Италию.

Искренне преданный Вам Н. Гумилев.

Основатели

Ромул и Рем взошли на гору,

Лес перед ними был глух и нем,

Ромул сказал: «Здесь будет город!»

«Здесь будут стены», — ответил Рем.

Ромул сказал: «Волей созвездий

Мы обрели наш прежний почет!»

Рем отвечал: «Что было прежде,

Надо забыть, взглянем вперед!»

«Здесь будет цирк, — промолвил Ромул, —

Здесь будет дом наш, открытый всем...»

«Но надо поставить ближе к дому

Могильные склепы», — ответил Рем.

* * *

Манлий сброшен. Право Рима,

Власть все та же, что была,

И как прежде, недвижима

Нерушимая скала.

Рим, как море, волновался,

Разрезали вопли тьму,

Но спокойно улыбался

Низвергаемый к нему.

Чтоб простить его, пришлось бы

Слушать просьбы многих губ...

И народ в ответ на просьбы

Получил холодный труп.

Манлий сброшен! Почему же

Шум на улицах растет?

Как жена, утратив мужа,

Мести требует народ.

Семь холмов, как звери, хмуры,

И смущенные стоим

Мы, сенаторы, авгуры,

Чьи отцы воздвигли Рим.

Неужель не лгали басни

И гробы грозят бедой?

Манлий мертв, но он опасней,

Он страшнее, чем живой.

* * *

Моя душа осаждена

Безумно странными грехами,

Она — как древняя жена

Перед своими женихами.

Она должна в чертоге прясть,

Склоняя взоры все суровей,

Чтоб победить глухую страсть,

Смирить мятежность бурной крови.

Но если бой неравен стал,

Я гордо вспомню клятву нашу