Высокое происхождение? Связи?

В январе сорок пятого, спасаясь от приближавшейся советской армии, Марион бежала из своего имения в Берлин. Дороги были забиты беженцами, гоночные автомобили выглядели бы там бесполезными игрушками. Верхом на любимом белом коне Аларихе графиня за семь недель добралась до Берлина.

Вместе с прежними друзьями составила меморандум с перечислением мер, которые следовало бы осуществить западным союзникам. Позже на Нюрнбергском процессе…

Чего?! Она и там была?!

На Нюрнбергском процессе графиня предложила осудить преступления нацистов против собственного народа.

После войны журналистка Марион начала писать для еженедельника «Die Zeit».

Скоро стала главным редактором, немного позже – издателем «Die Zeit».

В качестве журналистки сопровождала канцлера Германии Конрада Аденауэра в его поездке в Москву…

Прожила Марион больше девяноста лет.

По случаю столетия со дня её рождения правительство Германии отчеканило памятную серебряную монету достоинством в десять евро с изображением профиля "красной графини".

Не отметив, но прочитав какое-то особенное из всех этих удивительных, огромных, значительных слов, он вскочил из-за письменного стола, с дикой, восторженной улыбкой принялся беспорядочно и взволнованно расхаживать не только по своей убогой каморке, но и по всем остальным тёмным комнатам.

Запомнил мгновение, когда точно захотел, чтобы Марион стала его другом.

Старшим, опытным, честным, очень умным и проницательным.

Её старые фотографии, кадры видео и кино поражали настоящестью. Спокойное уверенное достоинство, пронзительный взгляд. Способность не уронить себя.

Это же целый континент!

И он – здесь, где жила Она…

Он будет работать, он сделает всё, он напишет книгу о Марион!

Чуть тёмное окно.

Мелькнула первая робкая звезда.

Вздрогнул.

Он хорошо знал эти звонки.

Ненавидел столичные номера телефонов.

Звонили из банка.

Некоторое время он не решался, но потом поговорил с автоматической кредитной девушкой, ответил на все тупые вопросы робота о необходимости возврата задолженности; терпеливо, стараясь быть убедительным, объяснил, что в данное время не имеет никакой возможности что-то оплачивать, поскольку занят на сезонных сельскохозяйственных работах. Заработает деньги – обязательно вернёт долг.

Сволочи!

Сбили на взлёте.

А ведь было так хорошо…

Внезапно, обидно и болью содрали бинт со старой, привычной и почти позабытой раны.

Думать о Марион уже не получалось, но что-то делать полезное всё равно было нужно.

Занялся грязным унитазом.

Потом ещё раз внимательно прошёлся по комнатам, приподнимая по очереди даже самые громоздкие и тяжёлые диваны, открывая скрипучие тумбочки.

Нашёл рваное ватное одеяло.

Заметно было, что обтёртые сопли и пьяную блевотину, оставленные прежними жильцами на зелёном одеяле, давно уже вместе с ватой выели крысы.

Пригодится.

Сам себе постелил, сам теперь и спи. Какие же правильные у англичан поговорки…

В последние дни очень хотелось спать – и он делал это, забываясь мгновенно.

Сегодня, после Марион, уснуть, наверно будет невозможно.

Уснул.

Уснул крепко. Работа была хорошей…

Перед сном освободил один рюкзак от всего жёсткого, собрал в него всё нижнее тряпьё, что имелось с собой, положил под голову.

Целый край одеяла – ближе к лицу.

Покой. Как же давно он мечтал о таком вот покое…

Посреди ночи то ли крупная незнакомая птица крикнула неожиданно в тишине под окном, то ли что-то ещё шумнуло поблизости, но он проснулся.

Марион!

Это было главным.

Снова, удивляясь, он прошептал это имя позже, уже с рассветом.

Солнце за восточным окном, действительно, не давало спать ни одной лишней минуты.

Он не знал ни одного человека, которому удавалось бы поделить обычный маленький пакетик кофе на два раза: на ужин и на завтрак.

Но у него как-то сразу, очень удачно, получилось.

Два глотка горячего кофе, так необходимая с утра горечь и запах.

Пока достаточно.

И опять он точно знал, чем сегодня будет заниматься, что ему нужно сделать и в какой последовательности.

Хозяин говорил, что до ближней деревушки с магазином недалеко – через лес два километра. Махнул рукой Хозяин тогда тоже правильно, направление указал точно.

Дорога по краю озера продолжалась та же самая, по которой он впервые прошагал сюда от автобусной остановки.

Потом, в буковой роще, гравий закончился и сменился старыми, даже старинными булыжниками.

Началась широкая, мрачная, величественная липовая аллея.

Столетние чёрные деревья в три обхвата стояли на обочинах дороги как мемориальные постовые. Некоторых бойцов в ровном строю не хватало, то ли срубили их осколки снарядов последней войны, то ли за многие годы постарались непогода и вредители…

Убивала добрые липы омела, жадно раскинувшаяся по их верхушкам и могучим ветвям; среди густых пучков омелы по-хозяйски, заметив его, сердито скрипели большие вороны.

По всем расчётам до деревни оставалось минут пять хода.

Справа, в конце аллеи, показалось кладбище.

Он шагал мимо старых и новых могил безо всякого любопытства, лишь отмечая равнодушным взглядом мёртвые лица на мраморе и на овальных эмалевых табличках. Почти все бугорки были одинаковыми, выделяясь среди прочих разве что количеством приготовленных за оградками мест. Про запас, на всякий случай, на будущее. Бывает.

По другую сторону разбитой дороги сельские люди, очевидно, долгие годы сваливали могильный мусор, заботясь о приличиях и порядке только на клочках памятной для них земли. Справа были по-крестьянски аккуратно убранные могилы, а напротив – шелуха смерти: сгнившие за ненадобностью временные деревянные кресты, выцветшие пластмассовые венки с рваными золочёными лентами, выполотая трава, бутылки, рваные пакеты.

Между ними была его дорога.

Ещё в начале путешествия в неведомый магазин он приготовил себе походную палку. Не такую, маленькую и почти невесомую, которой он пробовал поначалу распугивать змей, не посох, не что-то нарочно придуманное, красивое и загадочное, а обычную ольховую палку, длинную и увесистую.

Он приготовился к встрече в деревне с глупыми собаками и недружелюбными людьми – палка должна быть прочной и убедительной.

Всё случилось так, как он и предполагал.

Злобный визгливый пёс вздумал броситься на него из первой же подворотни, получил палкой по загривку, а потом с хрипом и воем сопровождал до самого магазина.

Сельмаг.

Современный, с привычной, ободранной и выгоревшей на солнце рекламой напитков на двери.

Он оставил палку у входа.

Уверенно прошагал мимо унылых полок, не задерживаясь особо нигде, взял хлеб, макароны, на кассе протянул мелочь скучающей продавщице.

Молча кивнул, соглашаясь с ценой, и попрощался.

Палка стояла на месте, а собаки уже не было.

Обратный путь всегда казался ему короче, так получилось и в этот раз.

Мимо погоста он прошагал быстро, но в самом конце остановился, заметив за первым рядом оградок, в тени деревьев огромный каменный крест.

Простой, католический, метров восемь высотой.

Не жалея времени, свернул к нему, обошёл со всех сторон. Крупные и непонятные надписи на немецком, смог понять только, что крест в память о тех, кто не вернулся с первой мировой войны.