Эхом прозвенел дневной трамвай.

Усталость и тоска были привычны, но в тот миг он не мог знать долгого ужаса, который его ждал.

Всё.

Один на улице, в городе, во вселенной.

Жену только что поцеловал, она ушла. Сын уехал неделю назад.

У ног, на земле, – два рюкзака и сумка. В них ноутбуки, куртка, рабочие башмаки. Паспорт с бесполезными уже штампами, в папке с бумагами – решение суда о выписке из той, далёкой, квартиры.

Шум толпы, но никого нужного, родного, рядом нет.

И его самого – нет.

Бинт, спички, карандаш. Старый походный нож.

Телефон – на два звонка.

Без работы. Без денег.

Бездомный.

Почти нищий.

В длинной и бесшабашной кочевой жизни, в переездах, в случайных жилищах, в его рюкзаке всегда было только несколько книг. Одна, купленная отцом в детстве; другая, та самая, в которой когда-то был напечатан его первый рассказ, и ещё шеститомник Грина, подаренный ему женщиной с голубыми глазами. Своих изданных книг не хранил.

Но он же писатель, может и должен говорить о важном для многих…

Произошедшее было почти неожиданным, в растерянности не получилось сделать ничего нужного, но за несколько дней до рухнувшей жизни он всё-таки обратился к одному случайному знакомому, человеку, которого в минуту отчаяния можно было о чём-то спросить.

Без шансов, без логики. Без надежды.

Телефон. Сквозь уличный шум.

Странно, но сейчас звонил именно тот самый человек.

– Привет, ты уже нашёл, где будешь жить?

– Нет.

– Слушай, есть вариант…

– Записываю.

Его ждали, и это было первой необходимостью дня.

Внезапно мелькнула искра мелкой надежды, но постоянно и сильно думать о ней он не хотел, опасаясь ненароком загасить, лишиться так же неожиданно, как и обрёл. В голове по-прежнему ворочались, сталкиваясь в безответном страшном молчании, гулкие камни вопросов.

Автобус исправно выбрался из города, проехал по шоссе меж обычных полей, и скоро остановился посреди высокого, ровного леса.

Повернуть налево и пройти полтора километра пешком по тенистой грунтовке.

Он устроил рюкзаки на плечах, сумку повесил на шею.

Усмехнулся.

Без груза – пятнадцать минут, с неудобным жизненным багажом – двадцать пять.

Такое было знакомо. Он готов. Вперёд!

После города оглушила другая тишина.

О чём-то коротко и звонко разговаривали в кустах птицы, некоторые по каким-то своим крылатым надобностям перелетали через пустынную дорогу, замечали его и тогда кричали громче. Сухой гравий под ногами скрипел, выворачивались отдельные мелкие камни, отскакивали по сторонам. Пыли не было, вчера и в городе шёл небольшой дождь.

На неожиданный стук дятла он попробовал быстро обернуться, пытаясь увидеть птицу в высокой плотной листве, но не получилось. Через минуту дятел начал громыхать по пустой сосне уже позади него, метрах в пятидесяти.

Он продолжал улыбаться.

По ровной дороге шагалось привычно, хотелось расправить плечи и с силой дышать, но мешали рюкзаки.

Справа вдоль дороги краснел богатый шиповник. Не зная ещё ничего, не загадывая надолго, он по привычке замечал мелочи. Ягод было много.

Строились дачники. Иногда шумели за лесом далёкие инструменты, по-рабочему уверенно кричали люди.

Из ближнего болотца за обочиной ярко глянули на него сквозь темноту тины и ряски, через нетронутые никем камыши, жёлтые кувшинки.

С весёлым отчаянием, одним движением, подкинул, поправил на шее неудобную сумку.

Сразу же за поворотом, после моста через тихий ручей, он увидал странный длинный дом. Наверно, тот самый, в котором когда-то жила графиня.

Грохотало сердце.

Открыл калитку.

С деревянной скамьи посреди двора поднялся высокий, грузный старик.

– Ты кто?

– Писатель.

– Хороший?

– Самый лучший.

– Хвастаешься?

– Смеюсь! Мне хорошо.

Действительно, без рюкзаков и скинутой на землю сумки стало удивительно легко. Детским ароматом полевых ромашек коснулось давно уже забытое чувство предстоящей свободы.

– Пожить пустишь?

– Живи.

– А сколько платить? Условия?

– Нисколько. Книгу про графиню сможешь написать?

– Смогу.

И тут же придавила сердце тёмная, скользкая осторожность. Задрожали руки, заверещал внутри знакомый жалкий испуг. Опять впустую? Снова издательствам его книга не будет нужна. Сколько раз уже с ним было такое, обжигало, бросало лицом в грязь…

– А зачем? Кто напечатает такую книгу?

Старик хитро поплевал на окурок, вдавил его в почти полную стеклянную банку.

– Создам условия. Ты будешь думать, писать, а я – показывать тебя туристам за деньги, ну, вроде как знаменитость. Вот, мол, приехал из города, живёт у меня в имении, пишет роман про богатую немецкую графиню. А там, как получится, – у неё же куча наследников за границей осталась! Договорились? Сможешь?

– Да.

Немного ещё так хорошо подышать – и он, действительно, сможет всё.

– Пошли, покажу окрестности. Чтобы знал обстановку, когда попрошу по хозяйству помочь.

Хозяин провёл его по владениям, рассказал историю места.

В молодости, во времена бешеных автомобильных и таможенных денег, Хозяин купил недалеко от города двести гектаров земли, край леса, озеро и развалины бывшего графского имения. Давно ещё, сразу же после войны, новая власть взорвала главное здание, испытывая нужду в кирпиче для строительства рабочих бараков, а вот вспомогательные постройки остались.

– Здесь была конюшня, в этом доме жили птичницы и кухарки, а правая пристройка – каретный сарай. Хочешь увидеть, что осталось от графских хором?

Хотелось слушать, соглашаться видеть и узнавать.

Тот далёкий, случайный доброжелатель, который дал ему этот удивительный шанс, успел предупредить по телефону о характере Хозяина, немного рассказал и о графине.

Всё совпадало.

Вздорный, нелюдимый, себе на уме.

Так оно и есть.

А графиня…

Звали её Марион.

Жила она здесь, молодая, в прежние немецкие времена, продолжала семейное дело, управляла огромным имением. Во время большой войны, когда наши наступали и были уже совсем близко, собралась графиня в один момент, вскочила на своего коня и по весенним дорогам, забитыми беженцами, рванула в Германию.

Там она стала знаменитой на всю Европу журналисткой, скучала по родным местам, но никого не винила в том, что всё так получилось. Была Марион честной, умной и прожила хорошую, интересную жизнь.

Всё было удивительно близко: вековая буковая роща, просторное озеро, место, заросшее одинаково ровными молодыми берёзами.

– Вот.

Хозяин высморкался на кусты, махнул в сторону берёзок.

– Здесь было огромное трёхэтажное здание, дворец, больше сотни комнат. Зимний сад, каминные залы, картинная галерея. Говорят, что там висел даже Рембрандт, в прежние времена короли сюда приезжали, фрейлины. Потом привезли однажды на грузовиках наших военных курсантов, разобрали они ломами здание до ровной земли, мраморные и бронзовые скульптуры в аллеях взрывали толовыми шашками, в учебных целях.

– Идиоты.

– Ага. Пошли в дом, покажу твоё жильё.

Тихо.

Грязь, запустение, большой проходной двор, заросший одуванчиками.

Ржавый мангал в углу.

Вдоль длинного забора валялось какое-то непонятное хозяйственное барахло, из последних сил держалась на центральных шестах огромная армейская палатка, раздёрганная по многим швам дождями и ветром, с оборванными верёвочными оттяжками.