Редактор помотал головой:

– Похоже на то…

– Но кто это сделал? Сама Каретная? Или кто-то посторонний?

– Не знаю, что и думать…

Максим между тем оставил компьютер в покое.

– Ничего не обнаружил, – доложил он обоим. – По-моему, все основательно подчищено.

– Несуразица какая-то, – Кирилл Борисович повернулся к Рассказову, – ваша Каретная загадала трудный ребус.

Искать больше, в общем, было негде. Кроме… ящиков стола. КэБ попросил разрешения у Рассказова заглянуть внутрь. Тот кивнул:

– Чего уж там, давайте. Ройте по полной.

Максим уступил шефу стул. Кирилл Борисович начал с нижнего ящика. Стопка писчей бумаги. Немного… В среднем нашел нераспечатанный канцелярский набор. Повертев его с разных сторон, положил находку на место и задвинул бесполезный ящик. Оставался последний шанс. Верхний ящик и вовсе оказался пустым, не считая трех ручек. Гелевой среди них не оказалось.

– Кажется, все. Скажу так, Альберт Николаевич. Это кабинет, хозяйка которого собиралась съехать… Из личных вещей обнаружен «Справочник следователя»… Ни гребней, расчесок или заколок, указывающих на то, что здесь до недавнего времени работала женщина. Ровным счетом ничего…

Он разочарованно поглядел на главреда.

– Да, вот еще что. Не подскажете, с кем из сотрудников дружила Каретная?

– Не уверен, что у нее вообще были подружки или друзья… – хмыкнул Рассказов.

– А была ли в ее окружении некая Марина? – спросил КэБ, вспомнив о надписи на календарном листке.

– Есть такая. Маринка Белоглазова – наш администратор. Поговорите-ка с ней, они общались. Ее сегодня нет, приболела, но я дам номер.

Гости стали прощаться с главным редактором. Последовали приличествующие в таких случаях слова благодарности, поздравления с наступающим Новым годом и пожелания успехов…

– Вас не затруднит информировать меня? – обратился Рассказов к Хабарову.

– Непременно, – заверил Кирилл Борисович.

Они вышли на улицу. Припорошивший город свежий снег искрился на солнце миллионами сверкающих кристалликов.

– Давай постоим, – попросил КэБ, – мне нужно отдышаться после здешних копчено-квашеных ароматов. Одно непонятно, как чистюля Каретная могла работать в этих «авгиевых конюшнях»? – Кирилл Борисович несколько раз втянул носом холодный воздух камской зимы. Вдох – выдох, вдох – выдох… – Скорее всего, она специально отгородилась от этого «розария», а редактору наплела, что ищет в уединении творческого вдохновения. Я бы так же поступил…

Максим терпеливо наблюдал за дыхательной гимнастикой шефа.

– Вы прямо как йог. – Затем без всякого перехода предложил «подбить бабки».

– Подвести итоги, – поправил его профессор, – начну, пожалуй, с кабинета. Его осмотр почти убедил меня, что смерть Каретной не была случайной. Это она сама вынесла все вещи. Но для чего, сказать пока не могу… Может, нанюхалась в редакции и решила уволиться и оттуда? Шучу… Принимая в расчет, что с ней произошло, причина была посерьезней…

– Только не ругайте меня. – Макс, переминавшийся до того с ноги на ногу, скинул с плеча рюкзак, расстегнул молнию и извлек толстый блокнот в сафьяновом переплете с тиснением «Каретная – Говорит Камск».

– Что это?

– Думаю, ежедневник Каретной.

– Где ты его взял? – На скулах Хабарова заходили желваки.

– Спер с редакторского стола, – с виноватой улыбкой ответил Максим. – Рассказов его не скоро хватится. Разве можно что-то найти в его бардаке. А я тем временем изучу и верну…

– Кто же так делает? Доказательства, изъятые с нарушением закона – доказательствами не являются! – рявкнул профессор. Он вышел из себя, сопровождая возмущение фразами: «ну и ну», «вот это да», «кто бы мог подумать».

– Шеф, вы так-то тоже не следователь. Все, что найдете, – уликами не является.

– Еще учить меня будешь! Я просто в шоке! Ты… – КэБ задохнулся от нахлынувших эмоций, – авантюрист!

– Кирилл Борисович, а ваше надуманное выдвижение в ректоры, разве не авантюра? – защищался Макс.

Эти слова возымели эффект и заставили профессора немного поостыть.

– Это всего лишь розыгрыш, понимаешь? А ты стащил чужую вещь. Да как ловко! И когда ты только успел?

– Когда мы пошли смотреть кабинет Каретной. Схватил, сунул в рюкзак. Одно движение…

– Догадываюсь, откуда эти навыки… А я все не мог взять в толк, почему ты пялишься на стол Рассказова? Не представляю, как ты вернешь ежедневник, но найдешь способ. А пока, – нехотя сказал он, – изучи его содержимое. Обрати внимание на повторяющиеся записи, и нет ли там чего насчет медицины? Не поймешь эту Каретную. То она хворала, то была здорова… Кому верить? Запутала всех эта любительница детективов…

«Мы видим преступление везде», – вспомнил он слова в настенной рамке. Это что, жизненный принцип? Не заигралась ли она в криминал? Раздобыла какую-нибудь информацию, начала копать да и влипла в историю… Она ведь была въедливой – так, кажется, ее охарактеризовал Рассказов.

– И как ежедневник оказался у него? – подбросил в его рассуждения новую загадку Максим.

– И это тоже… Каретная экстренно уволилась с журфака, полагаю, без огласки решила уйти из редакции. Рассказов смутился не меньше нашего ее пустому кабинету, заметил?

– Да, на глазах сник… А не мог он ей помогать?

– Если она планировала уходить из агентства, почему не прихватила ежедневник? Подчистила кабинет до мелочей, а собственные записи, фактически хронологию последнего года своей жизни, оставила? Не клеится одно с другим.

Профессор и аспирант кружили по центру города.

– Будем завершать, я замерз. – Кирилл Борисович зябко поежился. – Твоя задача основательно порыться в блокноте. А я поговорю со знакомой Каретной, с той самой Мариной! Auf Wiedersehen, mein Freund.

Тридцатого декабря пришел министерский приказ об увольнении ректора Камского университета. «В связи с достижением предельного возраста», – гласила казенная формулировка. В тот день Кирилл Борисович случайно оказался на факультете – подменял внезапно приболевшего заведующего кафедрой. Эфирова, не таясь, обвинила Хабарова: «Это он по вашей милости заболел», – вперилась она в него немигающим взглядом. Наверное, так перед атакой сова смотрит на полевую мышь. А затем с наигранным сочувствием к завкафу добавила: «И все из-за вашего эгоизма».

– Прекратите нести чепуху, вы мне надоели, – без церемоний ответил Кирилл Борисович.

Не ожидавшая отпора Эфирова на миг оторопела, затем сорвалась с места и с всхлипываниями кинулась в коридор. На кафедре воцарилась тишина. Лаборантка, орудовавшая маникюрной пилкой, от волнения поранила палец. Присутствовавшие коллеги, пряча улыбку, потупили глаза, а сидевший в углу доцент Бояринов, бывший номером три в кафедральном табеле о рангах, незаметно для остальных в знак одобрения поднял вверх большой палец. Хабаров в ответ подмигнул ему. «Я не одинок», – обрадовался он.

Взбудораженный новостью юридический факультет гудел как пчелиный улей. Или как осиное гнездо – оба сравнения точно соответствовали обстановке. До Хабарова доносились обрывки разговоров. Все сошлись во мнении, что увольнение заслуженного человека, руководителя с большим стажем работы накануне праздников по меньшей мере бестактно. «Поздравили, называется», – разносился голос Эфировой по коридору. Ее поддержал дружный хор:

– Это в духе нашего времени.

– Сейчас никого не ценят.

– Отблагодарили человека.

– Какое свинство!

Когда Кирилл Борисович проходил мимо кучки обступивших Эфирову адептов, все притихли.

– Глядите, самовыдвиженец пошел, – прошипела вслед доцент.

Он даже бровью не повел. Только подтянул и без того плоский живот да пошире расправил плечи, демонстрируя уверенность в себе и в завтрашнем дне. Как и подобает перспективному кандидату на выборную должность!

Зачет в группе заочников прошел организованно, а главное быстро – все торопились по своим делам. Кирилл Борисович спешил на встречу с подругой Каретной, студенты – отмечать наступление Нового года. Судя по разговорам, они намеревались пойти в ближайшую от факультета пиццерию.