Литмир - Электронная Библиотека

И опять «тин-тин-тин, и на полки блин». И остановить не могут. Потом уж ведущий говорит: «На, тётка, приз и иди, ты выиграла». Вон, медведь на печи лежит.

Я посмотрел. Точно, там лежал какой-то сдутый шарик, такие иногда летом продают на улицах. Палочка, за которую носят шарик, была направлена в мою сторону.

Я заинтересовался весёлой песенкой, похожей на заклинание, и попросил записать.

Клавдия с готовностью принесла ручку и листок из школьной тетради. Я подсел к столу и заметил на нём разные незнакомые мне книги, исписанные тетради.

Когда я объяснил хозяйке, что не фольклорист, а пришёл позвонить, она сразу переменилась ко мне, даже на лицо. Когда хитро улыбнулась, я заметил один серебряный зуб среди обычных.

– А чё принёс?

Я опять поддался её тону.

– Играю на музыкальном инструменте! Даю концерты! – и потихоньку погладил дидж прямо в чехле.

– Ко-онце-ерты… – мечтательно протянула Клавдия. – Звони! Вон, на табурете.

Посерёдке избы стоял ничем не примечательный табурет. Я подошёл, взглянул вверх и опешил: с потолка к табурету свисала верёвка с петлёй.

– Чего встал? Звони! Подымайся да держись рукой за петлю, чтоб не валиться. Тянись выше, лучше берёт.

Я оглянулся на поросёнка. То ли от него, то ли от его помёта пахло кислым молоком. Весь розовый, заметив мой интерес к нему, поросёнок заверещал, стал тыкать пятачком в загородку ящика.

Я поднялся, взялся рукой за петлю и набрал номер. Голос мамы меня сразу ободрил. Пока она открывала ноутбук, подключала интернет, я рассказал, что познакомился с одинокой женщиной, у которой трое детей. Мне кажется, мама этому обрадовалась и стала меньше волноваться.

Как только я закончил разговор и спрыгнул с табурета, Клавдия сказала:

– Ну, теперь играй, – и приняла позу, по её понятиям, удобную для того, чтоб слушать.

– А можно на улице? – попросил я нерешительно. – Где-нибудь на возвышении.

– А полезай на крышу!

И я сдуру полез по ветхой лесенке, которая, казалось, стояла здесь с самых тех времён, когда крышу крыли шифером, и уже вросла в землю. Забравшись на самый верх, сел рядом с трубой и расчехлил мой дидж. У меня, конечно, страсть ползать на верха, так что было хорошо. Я играл, пристроив дидж на трубу. Клавдия, чуть отойдя от дома, слушала минуты три, скрестив руки на груди. Потом быстро ушла, и её не стало видно за краем крыши. Уже через минуту она вернулась в белом платье и с цветком в волосах. Это произошло так быстро, что казалось волшебством. В руках Клавдия держала баян. Она стала играть и петь, но я не слышал что. Когда я разойдусь, то ничего не вижу и не слышу. Наконец оторвал губы и закончил. Клавдия вовсю пела частушки, покачивая головой. Играть я больше не мог, стал колотить ногами по крыше в такт частушкам, потом дунул в трубу, а она дунула мне в ответ тёплой сажей. Шифер тоже был тёплым и кое-где поросший мхом.

– А муж у тебя есть?! – крикнул я громко.

– А что, жениться хочешь?! – Видимо, Клавдию обидело то, что я её прервал. Но ведь до этого она мешала мне своим баяном, и мне казалось, что я имею на это полное право.

– А ты что, Наташку знаешь? – спросила она. – Давеча по телефону говорил.

– А ты тоже её знаешь?

– Да приходит ко мне. Здесь недалеко живёт, если полем.

Эта новость огорчила меня: значит, я никуда не уехал, а встретиться ещё раз с Наташей мне совсем не хотелось. Я встал рядом с трубой, держа дидж перед собой. Со стороны, наверно, походил на часового.

Вдруг крыша подо мной провалилась, и я полетел вниз. Всё-таки успел ухватиться за конёк, но, обернувшись назад, на сыплющую матюгами Клавдию, отпустил руки. На чердаке пыльно, грязно и всё в сухих кошачьих какашках, словно утепляли именно ими. (Я вспомнил, что у Клавдии две кошки.)

Выход был только один – небольшое окошко на чердак второй избы. Я схватил дидж среди обломков шифера, чехол от него был на плече, и пролез в окошко. По крыше сыпалась ругань Клавдии. Во фронтоне щелями светилась дверь на улицу. Я толкнулся, но она оказалась закрытой, и уж слышал, как там внизу ходит Клавдия. Что было делать? В углу лежало сено. Рядом с ним нашёлся небольшой квадратный люк вниз, я открыл крышку и, повиснув на руках, – прыгнул туда. Куры взорвались как сумасшедшие, стали метаться в разные стороны. Одна, теряя пух, угодила в люк над моей головой. При падении дидж мой треснул, сам я весь уделался в помёте.

Из этого курятника вели две двери: одна – в чистую избу, где визжал поросёнок, вторая – видимо, на улицу. Её охранял вдруг осмелевший петух, он уже собирался клюнуть меня, готовясь к прыжку. Дверь из чистой избы распахнулась, визг поросёнка стал намного слышнее, в проёме стояла Клавдия. На голове её наскоро была повязана косынка, больше похожая на пиратскую. Бояться петуха было несерьёзно, от моей решительности он отскочил в сторону – и не знаю, клюнул или нет сзади. Дверь через небольшую сарайку вывела на веранду. Но Клавдия успела вперёд меня. Она стояла у выхода на улицу. Мы оба тяжело дышали.

– Да ладно, всё, – сказала миролюбиво. – Весь вон в навозе. Сымай, так я постираю.

Виноватясь за крышу, я стянул послушно и джинсы, и рубаху, и футболку, оставшись в одних трусах. Подумал и надел обратно кроссовки, чтоб не казаться совсем голым. От нечего делать засунул дидж в чехол. Туда же телефон и письмо с песенкой, перечитав её ещё раз. Сидел на ступеньках и молчал. Она тоже молча булькала мои вещи в бочке, наполненной, наверно, недавним ливнем.

Когда всё было повешено на верёвку, она обтёрла руки об фартук и пошла ко мне. Я поднялся и стал пятиться. Она закрыла дверь веранды на какую-то железную штуку. Я уже был готов оказаться снова в хлеву, когда Клавдия быстро вошла в чистую избу. Поросёнок завизжал так громко, словно на него наступили. Клавдия вернулась с ухватом:

– Ну, теперь-то, парень, всё.

Как я оказался на улице, я не помнил. Пришлось выпрыгнуть прямо в окошко веранды. На счастье, оно было обтянуто простой тепличной плёнкой вместо стекла.

Кровожадная тётка долго дёргала дверь и не могла выбраться с веранды. Когда ей это удалось, было уже поздно – я бежал далеко, не чуя ног. Услышал вслед:

– Сани лёгки разлетелись, разбежался вороной! Кто крышу чинить будет?!

Я оглянулся. У Клавдии на белом платье видны были пятна от ухвата. Пролом в крыше зиял огромный. Казалось, что это рот чудовища, которое хочет проглотить всё и всяк.

Около моей машины стоял тот самый мужик с большим ножом и ещё две женщины в лёгких платьях и широкополых шляпах. Мне почему-то подумалось, что они меня схватят и Клавдия догонит. Сердце моё обмерло, и я поневоле перешёл на шаг. Наверно, вид мой поразил собравшихся. Одна из женщин отступила назад и чуть не упала:

– О господи!

Когда я уже садился в машину, мужик сказал мне:

– Клавка уже пять раз на «Минуту славы» ездила. Денег издержала! Но всё равно своего добьётся. Покорит… – Что покорит, я так и не узнал. Слово будто застряло у мужика в горле. Его затрясло. И я заметил, что лет ему не меньше шестидесяти, а то и семидесяти.

Я завёл машину, поехал и уж больше не оглядывался. Из неправильно повёрнутого зеркала заднего вида на меня глядела чумазая рожа в саже. Руки слегка дрожали. Это ещё из детства, от сильных переживаний. Мама рассказывала, что меня всегда трясло, если происходило что-то неожиданное. Всем телом чувствовал грязь, которая на мне.

Вскоре выехал к небольшому озерку, с которого спугнул уток. Не задумываясь я полез в воду мыться, хотя она была очень холодная. Одевшись во всё чистое, сел в машину и включил печку. Меня разморило.

Дидж треснул, и его, видимо, придётся выкидывать. Вместе с чехлом, который так провонял куриным помётом, что его, наверно, никогда не отстираешь. Вдали, то ли на берегу озера, то ли уже за ним, терялось в кустах несколько домов. И всё казалось, что дома эти уходят и пропадают за горизонтом. Я врубил скорость и поехал. Дрожь ещё не унялась. Всё, на что меня хватило, это выскочить из этих диких мест на трассу, проехать километров десять и свернуть по узкой дорожке в лес. Я остановился на небольшой полянке. Перелез на заднее сиденье и уснул. Сквозь сон чувствовал запах остывающей машины, слышал, как что-то пощёлкивает в моторе. И мне казалось, что сам я машина, робот.

12
{"b":"883910","o":1}