Пользуясь случаем Евгения прошла в его захламленную комнату, включила ноутбук и на рабочем столе тут же всплыло не выключенный сыном сайт, касающийся высылки из СССР каких-то людей в 1918 году. Рядом лежал испещренный датами, фамилиями, городами и адресами блокнот. Что-то было подчеркнуто или обведено, через страницы были протянуты стрелочки, соединяющие те или иные фамилии.

Евгения глубоко вздохнула и покинула комнату.

Вернувшись, Иван вновь возобновил поиски в интернете, вновь защелкала мышка и заскрипела по блокноту шариковая ручка.

На следующий день Евгения и Иван сели в мамин белый «BMW» и вместе поехали по бюрократическим делам и пользуясь тем, что, сидящий рядом на пассажирском сидении сын открыл для восприятия внешней информации решила поговорить с ним начистоту.

– Вань, – тихонько позвала мама, на пару секунд оторвав взгляд от дороги. – Вань, нам надо поговорить. Вань, ответь, чем ты теперь занят в интернете?

– Мам, отстань. Давай потом…

– Ведь ты нашёл, что хотел, – продолжала мать, – что теперь-то ты ищешь?

– Да так… Мам, я тебе потом расскажу.

– Вань я знаю, что ты встречался с дядей Гогой.

У Ивана тут же остекленел взгляд.

– Откуда ты знаешь?

– Илаев рассказал. Ты же знаешь, у Владимира Игоревича язык без костей, он не умеет помалкивать, – Евгения перестроилась на левую полосу. – Он видел Гогу на территории базы. Скажи, что он от тебя хотел, о чем вы говорили, Вань? Вань, не молчи! Я должна знать, что ему от тебя нужно!

Но Ваня молчал. Молчал он и тогда, когда, теряющая терпении мать требовала, что бы он рассказал ей о причине, по которой из Москвы прилетал Георгий Львович Спасибова. Не добившись никакого вразумительного ответа Евгения Спасибова повернула машину на улицу, ведущую на противоположную сторону от того места, куда они спешили.

– Вчера меня вновь вызывали на допрос по поводу исчезновения следователя Дежнева! – говорила она, резко поднажав на газ. – Дело ведёт какой-то татарин, который так на меня смотрел, будто мечтал содрать с меня шкуру. Это очень опасный человек, Иван. Он что-то обнаружил и почему-то опять взялся за нас. Я чувствую, что нам грозит что-то плохое.

– Что ты ему рассказала?

– Он вновь интересовался про Нечипоренко. Мне нечего ему сказать кроме того, что я уже много раз повторяла пропавшему Дежнёву, но он мне не верит. Потом он допрашивал меня о пропавшем Феде и снова я как дура ничего не могла сказать! А потом еще вспомнили и Дежнева. И опять я только «му» да «му». Как считаешь, Вань, что теперь обо мне думает этот татарин?

– Почему он допрашивает именно тебя, мам? Почему не меня?

– Потому что все три исчезновения так или иначе связаны со мной. И кроме того… – Евгения повернула машину направо. – Татарин спрашивал о Вирааиле. Он считает, что это человек и у меня есть причина его скрывать.

– Так скажи правду.

– Нет.

– Откуда им известно о Вирааиле. Кто мог им рассказать? О нем знают человека два-три.

– Илаев знает, он и брякнул случайно ещё Дежневу. Я же говорю – у Владимира Игоревича язык без костей. – Евгения остановилась на светофоре, перед ними гуськом стояли с дюжину автомобилей. – Вань, Вирааил – это мои личные дела, лучше скажи, что вы с Гогой задумали! Что вы замышляете, сын?

– Он меня заманивал в свою партию, – осторожно подбирая слова, проговорил Иван.

– В какую ещё партию? Что за чепуха? И ты вступил?

– Э… Нет.

– Опять ты что-то недоговариваешь, Вань! Я же вижу! Мне все это очень не нравиться, я волнуюсь! Я не знаю, что ты замыслил, Вань, но чует моё сердце – добром это не кончится. Порой ты себя так ведешь, так смотришь, что пугаешь меня, Вань. Я тебя таким начинаю бояться… – впереди загорелся зеленый и автомобили потихонечку принялись один за другим трогаться с места. – Скажи, что ты не причастен к Нечипоренко и Дежневу. Вань, ну что ты опять молчишь!

– Так и ты молчишь, когда тебя расспрашивает о Вирааиле! – не выдержал Иван.

– Стоп! Я молчу потому что мне есть что скрывать. Значит и тебе есть что скрывать… Ну-ка, сын, отвечай по-хорошему!

Они пересекли перекресток и влились в общий поток.

– Мам, я… Не хочу впутывать тебя… Я сам все сделаю…

– Что сделаешь?

– Просто доверься мне, мам. Не расспрашивал, прошу тебя. Не заставляй меня врать. Да, я кое-что задумал и я начал к этому готовиться, но тебе лучше об этом не знать. Так будет лучше для тебя, мам. Занимайся своими делами и просто знай, что если я что-то затеял, я обязательно этого добьюсь любыми способами. А ты, мам, просто подожди. Потерпи, мам. Поверь мне, не за горами нас ждут большие перемены.

Некоторое время они ехали молча, думая каждый о своем.

– Я боюсь, сын. – наконец сказала женщина. – Боюсь не за себя.

– За меня?

– Ты же знаешь, как я тебя люблю. Ты у меня единственный. Я с ума сойду если и с тобой что-нибудь случиться.

Евгения не случайно употребила союз «и». Много лет назад, за несколько лет до рождения Ивана, она потеряла ребёнка, он оставил этот мир через одиннадцать часов после появления на свет. Евгения видела крошку всего пару минут, сразу после рождения – красного, всего в слизи, с круглым опухшим личиком. Малыш закричал сразу и сразу стал будто хватать этот мир своими крохотными пальчиками. Но едва акушерка перерезала пуповину, как другая врачиха немедленно положив кричащего ребёнка на каталочку, быстро вывезла малышку с глаз долой. Сама Евгения была слишком слаба, чтобы спорить, она посчитала, что раз увезли значит так надо и что ей обязательно его вернут если не сейчас же, то, наверное, когда она придёт в себя и отдохнет.

Малыша живым ей не вернули и это событие повергло её психику в такое шоковое состояние, что ей долгое время потребовалось ходить к психотерапевту.

А потом появился Вирааил.

А потом родился Иван.

– Вань, – сказала Евгения Сергеевна уже повзрослевшему сыну, – ты – единственное, что у меня есть. Ради тебя, ради твоего блага я готова на все. Поэтому я переживаю. Успокой меня, Вань. Скажи, что ты не причастен к чему-то плохому, что ты не затеваешь какую-то игру, что ты хороший и правильный сын. Скажи это пожалуйста.

Иван долго молчал, напряженно глядя на дорогу, а потом улыбнулся и махнул рукой.

– Да не переживай, мам. Твой ангел Вирааил принесёт нам удачу!

У Егора Кошкина комок застрял в горле, когда на лестничной площадке в подъезде ему повстречался поднимающийся на свой этаж какой-то малознакомый лох, чем-то напоминающий школьного медалиста Ивана Спасибова. Егору показалось, что его друг толи контуженный, то-ли укуренный – механически переступая по ступенькам Иван вызывал ассоциации с загипнотизированным зомби. Он был обут в летнюю обувь, одет не по сезону, а волосы на голове торчали подобно ежовым иголкам. Движения его были замедленны, взгляд полностью отсутствующий.

В Егоре проснулось товарищеское чувство и он, как это зачастую бывало в пору их с Иваном детства, решил приподнять тому настроение. Раньше, ещё до их с Иваном полового созревания, когда они оба проводили время вместе за каким-нибудь пустяковым занятием или попросту маялись бездельем, разделяя его, по-братски на двоих, Егор зачастую кобенился перед дворовыми товарищами, шутил, валял дурака, тем самым привлекая внимание к своей в то время несколько скоморошьей натуре. Словно иссушенный бездельем Егор как-бы подпитывался всеобщим смехом и горящими от предвкушения новых исполняемых им шуточек взглядами друзей и даже «царьевич-несмеян» Ваня Спасибов снисходительно хмыкал и стеснительно отворачивал губы, раздираемые улыбкой. Сейчас, спустя несколько лет, с Егором это почти полностью прошло, он, хоть и оставался парнем компанейским и разговорчивым, но перестал вызывать к своему недоделанному остроумию повышенное внимание окружающих. Однако, не полностью погасший инфантилизм всё-таки давал о себе знать, выходя наружу в виде различных юморесок или веселящих историй. Вот и сейчас, уставившись на безжизненное лицо своего старого друга детства Ваню – тухлое как болотная трясина в поздний ноябрьский вечер, Егор толкнул его в плечо и заговорил: