Иван Спасибов молчал, ожидая продолжения истории, но Егор Кошкин надул жвачный пузырь, лопнул его и внимательно наблюдал за своим товарищем.

– И что? – наконец спросил Иван.

– А то, что мне жаль тебя, Ванек. Ты уже несколько дней вот так бессмысленно лежишь и смотришь в потолок. Займи чем-нибудь мозг, Вань, иначе рехнешься, как я в поликлинике. Возьми планшет, телефон.

– Нет. Не хочу.

– Почитай.

– Я не читаю художественную литературу, – заявил Спасибов. – Художественная литература – это выдумка одного человека, она не имеет практической пользы.

– Почитай не художественную, – посоветовал Кошкин.

– Зачем?

– Как зачем, Вань? Зачем люди читают?

– Какое мне дело до интересов других людей?

– В интернете есть все – сказал Кошкин. – Выбери то, что хочешь.

– Что мне потом делать с полученной информацией? Как применить? Зачем мне вообще теперь что-то знать?

– Да… – протянул Кошкин и надул пузырь. – Тяжёлый случай… А зачем ты раньше получал информацию?

– Я получаю только ту информацию, которая мне непосредственная нужна для чего-либо, – объяснил Иван. – Если у меня нет потребности – я не ищу знаний. Сейчас у меня нет потребностей, я теперь не знаю, что мне делать с тем объемом, что я уже получил. Как мне освободить мозги, Егор? Знаешь способ?

– Забить их чем-то другим?

– Ну я же не компьютер. Я не могу просто переписать память.

Они оба на некоторое время замолчали. Егор Кошкин чавкал жвачкой. Разговор шёл ни о чем.

– У тебя депрессняк, да? – с сочувствием спросил Кошкин. Иван сделал кислую мину и кивнул. Они вновь помолчали. – Ты ведь не за котенком в окно полез? Твоя мама сказала, что ты сорвался с подоконника ресторана, когда полез в окно спасать какого-то котёнка. Какой на фиг котенок?

– Серый, – без всякой эмоции ответил Иван, отвернувшись на потолок. – С белой мордочкой.

– Вот и Янка Гороцкая про котёнка лепит, но я же понимаю, что они с твоей мамой сговорились. Про котёнка ты с ними будешь рассказывать кому-нибудь другому, только не мне. К тебе уже приходили психологи?

– Нет.

– Ты даже не споришь с тем, что к тебе должны прийти психологи, значит они приходили. А раз так, то это был не несчастный случай, Вань. Котёнок здесь ни при чем. – Егор Кошкин переменил позу на стуле и склонился так близко к другу детства что мог видеть поры на его коже лица. – Скажи откровенно – ты сам сиганул, да? – Иван не ответил, а когда понял, что безмолвие символизирует согласие – было уже поздно. – Я так и знал, Ванек! – Кошкин резко вскочил со стула. – Зачем? Чего тебе не хватало?

– Егор… Ты не поймёшь… – слабо залепетал Спасибов. – Я не хочу говорить…

Но Егор Кошкин не был бы Егором Кошкиным если бы просто отстал от своего друга и уверовал бы в самую идиотскую версию иванова падения с шестого этажа. Да Иван, в общем, и не сопротивлялся, он доверял товарищу и не видел смысла обманывать его. Кошкин давно знал Спасибова и для него не было секретом и то, что Иван давно причисляет себя к потомкам императорской фамилии. Мало того – Кошкин был, пожалуй, единственным кто поддерживал Ивана в его расследованиях и даже помогал чем мог.

И Спасибов выложил ему все как было. Рассказал все как до этого рассказывал Яне Гороцкой – про выжившего цесаревича Алексея, про его предполагаемого сына – Реймонда Спэйсера, про свою прабабушку Аграфену и бабушку Екатерину. И про историка Ричарда Джексона.

– Подожди-ка, – громко и яростно перебил его Егор, – то-есть ты повелся на мнение какого-то англичанина Джексона, которому, по большому счёту глубоко безразлично кому давать ответы. Тем более, как ты утверждаешь, ты переписывался с ним не от своего имени.

– Он не англичанин, – грустно поправил его Спасибов, чувствуя себя отчасти пристыженным.

– Англичанин, американец, какая разница?

– Он вообще из Новой Зеландии.

– Откуда? – Кошкин надул пузырь и попросил друга повторить. – Из Новой Зеландии? Этот, как ты выражаешься, профессор хоть раз бывал в Европе? В России? Откуда он там у себя берет информацию? Я редко тобой поражаюсь, Ванек, но в этот раз ты меня поверг в шок! Этот старый пердун вообще догадывается, что толкнул тебя на суицид своим ответом, который, кстати никто не проверял? А значит, он, раздувая щеки от самомнения, может болтать что угодно. Наверное, он считает себя самым примудрым ученым, раз делает вид, что обладает кое-какой информацией, которую никто не может проверить. Может он даже имеет какую-нибудь ученую степень?

– Он не старый, ему сорок шесть лет.

– Ваня! Ему всего сорок шесть! Как ты мог ему довериться!

– А ещё он глухой.

– Ты же не умеешь шутить. Но ты пошутил, да?

– Он глухой. И не женат.

– Он ещё и гей? Ванек!

– Я этим аспектом не интересовался. Да и какая, собственно, разница? Глухой – не глухой, гомосек – не гомосек… Он авторитетный историк…

– Пусть историк, – перебил его Кошкин, – пусть хоть трижды авторитетный, но это не даёт ему право распоряжаться чужими жизнями! А ты? Ты же толковый парень, почему тебе не приходит в голову, что даже трижды авторитетные инвалиды по слуху из Новой Зеландии могут, пусть даже иногда, но ошибаться. Или этот профессор Джексон способен перемещаться во времени и пространстве и лично наблюдать историю столетней давности? Вот послушай – как я понимаю, многие историки с которыми ты консультировался единодушны в том, что цесаревич Алексей выжил.

– Совершенно верно.

– И твой гомосек Джексон тоже в этом уверен?

– Он предоставил мне самые важные аргументы. Могу показать.

– А я правильно понял, что этот сорокашестилетний профессор на каком-то этапе идёт в разрез с принятым мнением других историков. Те считают, что у внебрачного сына цесаревича Рэймонда Спэйсера под Архангельсом была русская любовница по имени Аграфена.

– Это моя прабабушка, – кивнул Спасибов.

– А твой глухой дружок Ричард Джексон – единственный кто утверждает, что у Спэйсера была любовница по имени Наталья. Наталья?

– Он написал это имя, – грустно подтвердил Спасибов, – а ещё добавил, что знает о том, что другие историки считают, что у Спэйсера была Аграфена и много раз доказывал, что это общепринятое заблуждение.

– Кто-нибудь еще, хоть один человек на этой планете согласен с твоим профессором?

– Да! – выставил гордую нижнюю губу вперед Спасибов. – Было еще двое. Швейцарский профессор Вейнер и историк Намандопулос из Афин. Они сейчас под могильными плитами, но их труды опубликованы в…

– А может у Спэйсера было две любовницы? – резко перебил своего товарища Кошкин. – А может больше? Может одновременно, может поочередно? А? Что на это скажет твой новозеландский педераст? Что он вообще может знать о любовницах? – Кошкин убрал упавшие на лицо длинные соломенные волосы, вернулся на свой табурет и как всегда положил ногу на ногу. – Вообще, скажу тебе откровенно, как другу, вся эта твоя история о Спэйсере и выжившем наследнике престола – смешна от начала и до конца. Ты мне её рассказывал и я ещё тогда усомнился. Слишком, знаешь-ли часто, в этой истории применяется слово «если». «Если» император Николай Второй подменил своего сына на безымянного шпаненка, «если» цесаревич Алексей жил в приёмной семье, «если» он уплыл в Великобританию, «если» завязал отношения с Джоанной Спэйсер, «если» родившийся у неё мальчик сын именно цесаревича, а не кого-нибудь другого, «если» Реймонд Спэйсер действительно сожительствовал в СССР с некоей крестьянкой Аграфеной или Натальей. И стоит какую-нибудь из этих «если» поменять на частичку «не», то весь этот исторический фантастический карточный домик разваливается. Единственным связующим компонентом в этой цепочке служит наследственная лейкемия, но представь, если бы у цесаревича её не было. Как бы тогда выглядела вся эта байда? Отвечу – как дешевая выдумка писателя, работающего в жанре альтернативной истории. Тебя бы засмеяли уже на стадии подмены мальчика. Чего приуныл, Ванек?

– Зато ты больно уж весёлый, – почти заплакал Иван. – Чему радуешься? Тому что твой друг потерял смысл жизни?