— Что с ящиками? — чуть отдышавшись задал я вопрос Николаю Гурьяновичу.

— Сгорело внутри вагона всё, лежат на полу какие-то железины черные, проводки путаные, стекло битое… — отозвался Сормах. Вид у него был крайне задумчивый.

— Значит — нет больше машинки?

— Нет. — Николай Гурьянович не отрывал взгляд от окна, что-то там будто всё разглядывал.

— Зачем тогда мы гранаты кидали? — решил я прояснить для себя приказ Сормаха.

— Так оно надежнее будет, — покачал головой Сормах и наконец перевел глаза с окна на меня. — Подстраховались.

— Надежнее, — изобразил я из себя эхо.

— Всё, Нинель, думаю я — далеко ли мы сейчас по Германии уедем. Вон как теперь нас тут встречают. Эти, на границе, нас не ждали, а сейчас по линии сообщат и на следующей станции нас ой как приголубят…

— Бросать поезд будем?

Умозаключение Сормаха имело под собой веские основания.

— Может, и придётся.

В голосе Николая Гурьяновича радости не чувствовалось.

Глава 41 Полянка

— Нинель! Слева обходят!!!

Да, вижу я, Николай Гурьянович, вижу…

Справа — тоже обходят. Обошли уже.

Впереди перед нами — опять же фрайкористы.

Позади, скорее всего, тоже уже к нам подбираются.

Да и нет у нас тыла — кружком мы сидим. Вернее — лежим на какой-то полянке.

Зажали нас. Можно сказать — не по детски. Фрайкористы — народ тёртый, всё больше из солдат, что Великую войну прошли.

Прошли, проползли, прошагали…

От таких — пощады не жди. В живых не оставят. Крепко они знают, что лучший враг — мертвый враг.

Вот так как-то.

— Нинель!

Что ему опять надо?

Куда он снова мне пальцем тычет?

Вижу, вижу, что поднялись. На стальных шлемах уже хорошо намалеванные черепа с костями рассмотреть можно.

Фрайкор, это тебе не кайзеровская армия. Тут некоторые вольности имеются. Попробовал бы кто при Вильгельме на своем стальном шлеме череп с костями изобразить. Скорее всего, долго бы ватерклозеты драил…

Ну, про ватерклозеты, это я — образно. Нашли бы ему наказание и без ватерклозетов.

Я дал короткую очередь. Патронов у нас маловато. Один из фрайкористов упал. Ну, хоть так…

На поезде мы далеко не уехали, пришлось его бросить. Германцы взрывать железнодорожные пути не стали, просто их разобрали. Сняли один рельс. Вроде и не много, а дальше ехать нельзя.

Умные и бережливые они. Зачем что-то портить, если можно всё по уму сделать. Установят они рельс на место и все дела.

Хорошо, что тогда мы от них отстрелялись и в отрыв ушли.

Каждый петроградец из нашего отряда нескольких германцев стоит. Пусть даже пяти или десяти, но против нас сейчас — их тысячи и тысячи. Нет, не прямо тут в шеренги выстроились. Нам почти через всю Германию пройти надо, а там войск сейчас хватает.

Не удержались всё же спартакисты в Берлине. Это, оказывается, не они хвостами крутили, а те, кто им на смену пришли. Что сейчас с Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом? Одному Богу известно.

Я снова дал очередь. Короткую.

Опять минус один фрайкорист.

Не так далеко от железной дороги, по которой мы уже не могли двигаться, наш отряд наткнулся на какое-то сельскохозяйственное предприятие. Даже вывеска так имелась соответствующая. Хозяин его, скорее всего, где-то наверху хорошие связи имел. Почему? Автомобили по всей Германии давным-давно в пользу армии мобилизовали, а какие забыли — спартакисты этот недочет исправили. Тут же целых три грузовых машины имелось. Мы их и взяли себе по законам военного времени.

Еле и разместились. Это потом нас всё меньше становилось. Одного петроградца потеряли, второго, третьего, десятого, двадцатого…

Сейчас на полянке нас уже с гулькин нос было.

Что мы так кому помешали?

Персональную награду за нас назначили?

Морды наши не понравились?

Куда не сунемся — везде нас с распростертыми руками встречают… Цып, цып, цып — идите сюда голубчики, мы головушки-то вам оторвем.

— Нинель!

Опять этот Сормах!

А, правильно! Молодец, вовремя мне подсказал!

Я сменил позицию и опять дал очередь. На этот раз длинную. Деваться просто было уже некуда. Мертвым патроны ни к чему.

Километров двести мы всё же проехали и прошли. Машины тоже пришлось бросить. Не много на них мы и покатались.

Вот бы леса тут были как в Вятской губернии! Двигались бы мы по ним и двигались, так и до России-матушки дошагали.

Тут же — лесочек, перелесочек замухрышистый, чистое поле, а вот — опять городок, городок, деревенька…

Не, здесь особо не попартизанишь.

Близко подпускать фрайкористов нельзя — ручными гранатами закидают. Умеют германцы такое делать, по фронту я это ещё помню.

Нас становилось всё меньше и меньше. Один петроградец перестал стрелять, вот ещё один голову в землю уткнул…

— Что, Нинель, тут мы и останемся?

Сормах потрогал рукой свою перевязанную голову. Вчера ещё ему по ней прилетело. Сменить бы бинт уже надо, а некогда.

— Прорвемся…

Сказал я это так, сам не веря. Какой там прорвемся…

Минуты нам уже остались.

Вот и до гранат дело дошло. Это — с вражьей стороны. Мне, и метнуть было нечего — все свои гранаты я давно потратил.

— Как там Ленин, интересно?

Неожиданный вопрос мне Сормах задал, совсем неожиданный. Сам на краю могилы стоит, а про Владимира Ильича спрашивает.

— Я думаю — хорошо.

Что другое мог я сказать?

— Это — главное. — Николай Гурьянович улыбнулся. — Будет жив он и всё наладится.

Глава 42 Контузия. Какая уже по счёту?

Вдруг в тылу фрайкористов засвистели.

Не понял…

Им нас дожать вот-вот совсем мало осталось, а тут — свистят. Командуют прекратить атаку.

Чудеса…

Впрочем, на войне я ещё и не про такое слышал. Если честно, такой бардак иной раз бывает, что специально придумывать будешь — не получится.

Сормах заорал, чтобы мы в отступающих не стреляли. Патроны берегли.

Ну, не будем, коли так приказано.

— Что это? — я к Николаю Гурьяновичу поближе подполз, за плечо его тронул.

— Может, обед подвезли… Вот и зовут.

Скалит Сормах зубы, совсем прежним стал после моего лечения током.

— Не знаю, Нинель, не знаю.

Скоро всё и прояснилось. Совсем не на обед фрайкористов звали.

Хоть в бинокль смотри, хоть невооруженным глазом — картина одинаковая будет. Две пушки сейчас на нас своими стволами смотрят. Вот такое к нам уважение.

Везли их видно, везли и привезли.

Выставили теперь на позицию.

Может, на нас их расчетам хотят дать потренироваться? Молодые артиллеристы в фрайкор вступили и им практика требуется…

Ведь и не сбежать, не уползти нам отсюда. Со всех сторон нас обложили.

Больше не хотят германцы своих терять, вот орудия и выкатили.

— Звиздец… — Николай Гурьянович опять перенятым у меня словечком текущую ситуацию охарактеризовал.

— Он, он самый… — согласился я.

Больше у меня ничего сказать не получилось — германские орудия свою работу начали.

Я отполз в сторонку от Сормаха. Пусть хоть нас не одним снарядом убьет. Всё больший ущерб сучарам. Рядышком если мы будем — на нас они один снаряд потратят, а так — хоть два им надо будет израсходовать.

История, можно сказать, повторяется. Причем — много-много раз. Нас сейчас со спартанцами можно сравнить. На них несметная сила шла, а они её и перемалывали. Видят враги, что в честном бою спартанцев не одолеть, отошли и издали стали стрелами их жизни лишать.

Вот и здесь так. Поперек горла стало фрайкористам своих терять и они нас из пушечек, из пушечек…

Эту здравую мысль мне додумать не получилось. Под воздействием ударной волны мозги мои о внутреннюю поверхность черепа стукнулись и сильно ушибленными оказались.

Это, в который уже раз?