Во как…

Вполне, вполне…

Скорее всего, этот естествоиспытатель и инженер-электрик островитянам адский аппарат и изготовил.

Вот и здорово, вот и хорошо!

— Похоже, Николай Гурьянович. День и место сходятся.

— Тогда, Нинель, больше они такую штуку не сделают? — Сормах даже ладонь об ладонь потер, выразил таким образом свою радость.

Вот ведь, тут человек погиб, а нам радостно. Ну, собаке — собачья смерть.

— Вполне возможно, Николай Гурьянович, что и не сделают. — однозначного ответа у меня не было.

Тут всяко может быть. Если техническая документация осталась, то могут и повторить, изготовить то, что уже один раз сделали.

— Могут и сделать, — не стал я радовать Сормаха. — Дурное дело не хитрое…

— Тогда нам, Нинель, скорее домой надо. Рассказать, как спасаться от этой машины.

Дело комендант Парижа говорит, дело. Тут не поспоришь…

Какие можно, аппараты для электротерапии мы уже в Париже собрали. Не так много их и было. Может, где ещё они и остались, но я об этом не знал. Сделали это тихо-мирно. Островитян в столице Франции хватало, но на каждом углу они не стояли. Вот мы и умыкнули аппаратуру, причем, даже греха на душу ни разу не взяли.

Сормах… Ну, жучила…

У меня подходящих слов даже не было.

Оказывается, он на Северный вокзал петроградцев не только с целью наблюдения посылал. На одном из дальних путей нас уже состав ожидал. Паровоз полностью заправленный и два вагона. Причем, паровоз и вагоны — не простые. Предназначены они были для передвижения по железной дороге самого президента Третьей Французской Республики. Нет уже теперь Третьей Французской Республики, а паровоз и вагоны-то остались.

Всё нужное в вагоны загружено — садись и поезжай.

— Кто, поезд-то поведёт? — задал я, как оказалось, глупый вопрос.

— Петроградцы, Нинель. Есть среди них ученные этому делу.

— Когда отправляемся? — только и оставалось мне узнать.

— Прямо сейчас, — прозвучало мне в ответ без тени сомнения.

Через два часа мы Париж и покинули.

Придется ли снова здесь побывать? Кто знает…

До германской границы мы докатили без проблем. Ближе к ней в городках, что мы проезжали, уже какая-то жизнь теплилась. Трубы над домами дымили, люди на улицах присутствовали.

Нас не останавливали, даже приветственно руками помахивали.

На приграничной, уже германской, станции маятник качнулся в обратную сторону.

Состав наш начал тормозить.

— Что случилось?

Сормах уже в окно вагона выглядывал, а я немного замешкался. В спину Николая Гурьяновича вопрос и задал.

— Пока не знаю…

Я чуть отодвинул его в сторону, сам к окну прилип.

— Это же…

— Вижу, Нинель…

На соседнем пути, ближе к зданию вокзала, стоял состав. Вернее, что от него осталось.

Пока из нашего окна были видны только обгоревшие вагоны. Вот и паровоз показался…

Восстановлению он едва ли подлежал.

— Это же наш поезд. В котором петроградцы уехали! — сердце у меня упало.

— Ехали, да не доехали… — Сормах скрипнул зубами. — Союзнички…

Только ведь всё хорошо было! Создателя адской машины мы ухлопали, как спастись от её воздействия — выяснили, домой со всем этим как на крыльях радостно летели, а тут…

— Останавливаемся? — я вопросительно повернул голову к Сормаху.

— Уже остановились.

Наш состав уже почти встал, буквально по сантиметрикам вперёд продвигался. Видно, ведущие паровоз питерцы тоже узнали, что рядом на путях находится.

Сормах матюгнулся, сорвал трубку с телефонного аппарата, по которому мы с нашим паровозом переговаривались.

— Какого тормозим?

Ему что-то ответили. Я, понятное дело, этого не услышал.

— В каком вагоне ящики были? — Сормах, не убирая трубки от уха, смотрел на меня.

— Во втором от паровоза.

Что, забыл он?

— Быть готовыми к отправлению! — рыкнул Николай Гурьянович в трубку.

Он, что, посмотреть решил, целы ли ящики⁈ Нас же сейчас тоже…

Глава 40 Огнем и гранатами

Я вслед за Сормахом спрыгнул вниз из вагона.

Под подошву правого сапога какой-то вредный камешек попался, так что чуть ещё и ногу не подвернул. Торопился, портянки не намотал, поэтому голеностоп сапог не плотно облегал.

Мля! Больно!

Прихрамывая я побежал за комендантом покинутого нами Парижа.

Что там на перроне вокзала делается из-за сгоревшего состава не было видно. Ну, как нам не видно, так и оттуда тоже имеется преграда для нашего рассматривания. Какое-то время поэтому у нас с Николаем Гурьяновичем и имеется.

Из огнеметов состав петроградцев сожгли? Впрочем, их тут пламеметами называют…

Гадостное это дело — огнемёт. Когда я на войне с японцами был, там уже их саперы распыляли керосин ручными насосами, а потом горящие тряпки бросали. Гори, гори ясно…

Германцы уже тряпки не кидали. Большими и маленькими огнеметами в головешки наших солдат превращали. С маленьким два солдата управлялись. Один за спиной тащил баллон с огнемётной смесью, а второй, который с «копьем», метал через него горящую смесь чуть не на тридцать метров.

Это — в начале войны. Потом у немцев и портативные огнеметы появились. С таким уже один солдат справлялся.

В плен мы огнемётчиков не брали. Не должны такие суки жить…

Вагон, где петроградцы ящики везли, которые мы от башни инженера Эйфеля забрали, почти напротив нашего на рельсах стоял. Мне и Сормаху всего ничего пробежать-то и надо было.

Целых стекол в окнах вагона почти и не было. Почему? Может — пулями их побило, может — когда вагон горел они лопнули. Мне сейчас гадать об этом было некогда.

— Подсади!

Сормах у первого же разбитого окна остановился и мне на него показывает.

Что, он через него собирается внутрь вагона влезть?

Оказалось, пока — только заглянуть. Узнать, что там с ящиками.

Я руками в стенку вагона уперся, присел, а эта громадина мне на плечи залезла.

Мать моя женщина! Чувствую, что внутри у меня что-то даже как бы треснуло!

— Вставай! Видишь, низко мне!

Вставай… Легко сказать. Пудов шесть, наверное, в Сормахе. Уж не меньше…

Встал, а что делать?

Тут вдруг тяжесть на моих плечах полегчала. Нет, Сормах внутрь вагона не влез, а только на низ оконного проема навалился.

Спрашивать я его ничего не стал. Вниз спустится — сам расскажет.

— Гранаты есть? — стоящий на моих плечах задал мне вопрос.

Он, что — издевается? Какие гранаты? Я сейчас в сапогах на босу ногу, хорошо — шаровары успел натянуть!

— Нет, — хрипнул я в ответ.

Сам стою и терплю. Пусть там Сормах всё хорошо рассмотрит.

Тут вдруг без всякого предупреждения Николай Гурьянович с моих плеч вниз сиганул. Когда он уже приземлился, где-то со стороны зданий вокзала пулемет заработал и по горелому железу у меня над головой очередь хлестанула.

Э-э-э! Так и убить ведь можно!

— За мной! — количеством слов команды Сормаха сегодня не радовали.

— Стой тут!

Сам он по лесенке в вагон начал подниматься, а меня внизу оставил. Честно сказать, не понял я его задумку.

— На! — мне были протянуты две ручные гранаты.

У самого Сормаха такие же из-под ремня выглядывали.

— Туда беги и в окна брось! — Николай Гурьянович указал мне на дальний от нас конец сожженного вагона петроградцев.

Я сделал как было приказано. Сормах в это время занимался другой половиной вагона.

Сердчишко у меня при этом трепетало — пулемет-то со стороны вокзала почти не умолкал. Хорошо, вагон у петроградцев блиндированный и пулеметные пули его не прошибали.

— Поехали, поехали!!! — Сормах орал, а при этом ещё и мне рукой махал, сочетал вербальное и невербальное.

Я ждать себя не заставил — скорее нам надо с этой станции убираться.

Вагон дернулся и мы покатили, всё быстрее и быстрее. Вслед нам стреляли, но какого-то значимого эффекта это не имело.