Команда профессионалов низкоинтеллектуального труда представала весьма разношёрстной. И пестрота коллектива поражала. В одном из грубых санитаров я с огромным удивлением узнал когда-то утончённого ассистента институтской кафедры биохимии. Со слов всезнающего Терёхи, в сей экологической нише вольготно обитали и когда-то молодой, подававший большие надежды хирург, но запутавшийся в очень близких отношениях с зелёным змием, и бывший учитель физкультуры, жертва всё того же коварного пресмыкающегося, и представитель совсем иного социального полюса общества – трижды судимый гражданин с весьма специфическими внешностью и манерами. В качестве напоминания о годах, проведённых за колючей проволокой, его тело обильно обвивали множественные татуировки. И эта передвижная изобразительная галерея носила подчёркнуто религиозно-криминальный характер и была выполнена на самом высоком идейно-художественном уровне.

С невнятных слов пьяного провожатого я уяснил, что санитары являли собой небольшой и слаженный орден единомышленников, способный эффективно решать самый широкий спектр задач, но сугубо ориентированных на извлечение денежных знаков как из карманов похоронных барыг, так и скорбящих родственников.

Пока Терёха по-свойски базарил с грубыми санитарами, я решил поискать, где можно безболезненно и не нарушая эстетики Бюро очистить уставший с тортиков, конфеток и алкоголя желудок. Долго бродить не пришлось – едва приоткрытая и обитая сверху донизу металлом огромная дверь недвусмысленно сулила райские кущи и вечное блаженство. Обладая безграничной пьяной уверенностью в своей непогрешимости, тихонечко проник в тёмное помещение, и отравленное алкоголем сознание не сразу сообразило, что оттуда тянет могильным холодком. Маленькой полоски света из приоткрытых врат едва хватало, чтобы разогнать мрак, но всё равно успел рассмотреть бесконечные металлические стеллажи, заваленные обнажёнными трупами. Б…! Блевать сразу же расхотелось, и я кинулся обратно к спасительным дверям, но… Божественный свет начал истончаться, таять и… Проклятый выход захлопнулся! Подскочив к внезапно возникшей преграде, начал истово колотить голыми кулаками по холодному металлу:

– Э-э-эй! Откройте! Я здесь! Терё-о-о-ха-а-а-а!

Снаружи послышался жуткий грохот задвигаемого засова.

– Тихо там! – прикрикнул с того света хриплый голос, – Неча орать здесь. Тишина должна быть в холодильнике!

И окончательным приговором – звук удаляющихся шагов. Это конец…

Но неожиданно в полной темноте и такой же тишине пришло осознание бренности всего сущего. И потому, спокойно траванув под ноги тортиком, на ощупь нашёл ближайший стеллаж и завалился на свободную «шконку». Холод, назидательное соседство и мерное покачивание уставшего за день сознания живо напомнили родную подводную лодку, штормующую где-то в Северных морях. Так вернувшись мысленно в свой протоокеан, умиротворённо закрыл глаза и уснул…

Спас неугомонный Терёха, вовремя вспомнивший, что ел торт с конфетами, а потом пил спирт у криминалистов он не один.

Затянувшийся испытательный срок живо напомнил первый год службы на ПЛ, когда пребываешь в перманентном состоянии на подхвате у старослужащих: я бегал за пивом и хавчиком в ближайший чипок, печатал экспертизы под мерную диктовку наставника либо систематизировал завалы из одиночных листиков бумаги, придавая им стройную иерархию. А порою выслушивал назидательные истории корифеев клеёнчатых фартуков и брюшистых скальпелей, в лице наставника и его постоянных вечерних гостей – доцентов Андрея Адольфовича Жозева и Майкла Романовича Разена. Выпитые литры свежего пива с неумолимостью рока возвращали их к воспоминаниям о счастливой трудовой юности…

– Эй, неофит! – Старожилов, уже употребивших две банки доставленного мною слабоалкогольного напитка, привычно потянуло на поболтать.

– Ещё пива принести? – Я сидел на продавленном дежурном диванчике и листал иллюстрированный журнал "Судебная экспертиза". Красочные фотографии более всего напоминали кадры из заштатного фильма ужасов – «Хэллоуин» или ещё какой безобразной резни китайской бензопилой в одном из Американских штатов.

– Что ты думаешь о таинственной Mortem? Или о смерти, если так понятнее.

– А должен? – Без сожаления отложил иллюстрации в багровых тонах на дорогой глянцевой бумаге.

– Конечно. Ты же личинка суд-э. Вот что такое – Смерть? – Оценив заторможенность моих реакций, СамСамыч продолжил, – Я доступно выражаюсь, неофит?

Ну, всё. Понесло аксакала… При достижении определённой стадии лёгкого опьянения старшие товарищи любили с головой окунуться в омут научных дискуссий, где молодой сотрудник использовался в качестве боксёрской груши – тупой и слабо разбирающейся в хитросплетениях узкоспецифических терминов. Иногда, правда, возникало странное ощущение, что корифеи глумятся не просто так, а с коварной целью размыть мои непоколебимые материалистические устои, рекой времени несомые через детский сад, школу и институт, и всё в русле единственно верного Марксистско-Ленинского учения.

– Прекращение биологических и прочих процессов жизнедеятельности организма… – Определение из первого курса физиологии я помнил достаточно хорошо.

– О как! Коллеги… – СамСамыч сделал широкий жест рукой, приглашая собутыльников подключиться к процессу научения юного дарования. – Имею честь представить светило физиологии одноклеточных организмов, ярким представителем коих, безусловно, сам и является.

Доценты Разен и Жозев одновременно хрюкнули в стаканы, где плескались остатки очередной трехлитровки.

– А чего не так сказал? – Я насупился. Неприятно чувствовать себя ещё инфузорией туфелькой в присутствии уже эволюционировавших до состояния Grypania spiralis.

– Находясь в Гипогее, отринь простые суждения. – Разен со стуком поставил пустой стакан на рабочий стол. – Уж если жизнь, внутри которой, как тебе кажется, твоё сознание сейчас пребывает, сложна для понимания, то что говорить о том, что никто из присутствующих не видел?

– Ну как же, как же… – Я опять ввязывался в спор, победить в котором не суждено. – В подвале полно объектов для изучения того, что, как вы говорите, непознаваемо.

Учёные мужи переглянулись.

– Но, но! Не путай смерть и… – Жозев, предварительно ущипнув себя за мочку уха, кивнул головой в направлении секционной, – вульгарную мёртвую материю. Ничего общего. И даже точек соприкосновения нет.

– Не стоит сравнивать нечто неуловимое, мистическое, погружённое во мрак неизвестности и окрашенное светом тайны, с банальщиной неживой природы, – поддакнул Разен.

Собутыльники выпили молча, не чокаясь.

– О квантовой физике что-нибудь доводилось слышать? – СамСамыч решил продолжить просветительскую деятельность. Рабочий день заканчивался, вскрытия прошли до обеда, и собутыльники, походу, никуда не спешили. Да и пива оставалось ещё пара банок. В общем, лекция имела все предпосылки затянуться до классической институтской пары.

– Слыхал. Парадокс Энштейна-Подольского-Розена.

– О-о! Однако. Тогда, вот тебе задачка: сегодня до двенадцати вскрыли семь объектов, а за час до окончания рабочего времени доставили в холодильник ещё три новеньких с места происшествия для завтрашнего дня… Сколько в Гипогее живых и сколько мёртвых? Присутствующих и прочих работников Храма прошу не учитывать в своих сложных математических вычислениях…

– Живых? Я, по-вашему, совсем дебил и считать не умею? Конечно же, десять трупов.

– А подумать? Пораскинуть, так сказать, своим, с маленькой буквы, encephalon?

Я завис. Где здесь подвох?

– Я не зря спросил про квантовую реальность. Хотя она здесь и ни к чему – простая теория вероятности. Включай логику: три привезённых объекта не вскрыты и лежат в холодильнике, семь уже обследованы со всеми вытекающими в виде абрикосовского извлечения органо-комплекса…

Окутывающая разговор завеса неопределённости заставила лишь пожать плечами.

– Ясно. Математика не самая сильная сторона твоей личности. В мире зафиксированы неоднократные случаи «оживления» доставленных в судебно-медицинские учреждения в виде cadavers, и ни одного после вскрытия по Абрикосову. Значит, существует некая вероятность, что cadavers у нас внизу не десять, как ты неверно подсчитал, а только семь, а три пребывают в переходном состоянии…