- Мы помогли ему подняться и сесть в носилки. Я видела, что мой отец не знает, как поступить. Я отвела его в сторону, чтобы нас не слышали рабы.

- Я предпочёл бы отвезти его на его виллу, хочет он этого или нет, - сказал Тедий, - но Милон преграждал путь. Мне совсем не улыбалось ни крадучись пробираться мимо головорезов Милона ради этого шакала Клодия, ни выдать Клодия на расправу этому лжецу Милону. Сам я, скорее всего, просто оставил бы его лежать на дороге, где он либо умер бы от потери крови, либо люди Милона вернулись бы и прикончили его. А теперь он был в наших носилках, и все подушки были залиты его кровью…

- И я поняла, что нужно делать, - сказала Тедия. – Это пришло в один миг. Я случайно взглянула вверх и увидела в верхнем окне её лицо – как будто там висел портрет. Я увидела лицо Весты и теперь знала, что должна сделать.

Я покачал головой.

- Ты видела вдову хозяина харчевни. Она как раз выглянула из окна.

- Откуда тебе знать? – спросила Тедия, пренебрежительно взглянув на меня. – Ты что, был там?

Я не стал с ней спорить.

- Как же ты его убила?

Она убрала руки с отцовских плеч, развязала голубую ленту, удерживавшую накидку у неё на голове, натянула её – и я отметил, какие сильные у неё руки.

- Вот так. Я хотела, чтобы богиня это видела; но мне пришлось душить его в носилках, иначе увидели бы рабы. Я села позади него; отец сел в носилки последним и задёрнул занавеси. Тогда я захлестнула ленту у него на шее, а отец держал его спереди.

- Мы ни за что не справились бы с ним, не будь он ранен, - добавил Тедий. – Посмотри на нас – искалеченный старик и женщина. Но у нас получилось.

- Я видел тело, - заметил я. - Рана на плече была очень глубока. Он, скорее всего, всё равно бы умер.

- Не будь так уверен, - отвечал Тедий. – Мне довелось побывать во множестве битв и повидать многих солдат, получивших ранения похуже, чем у Клодия – и всё же оставшихся в живых. А в этом шакале оставалось ещё на удивление много жизни. Уж кому и знать как не мне: я видел, как неохотно он расставался с ней. Если бы не мы, он вполне мог бы выдержать путь до Рима. И был бы сейчас живее живого.

- То есть вы считаете, что это вы его убили. И насколько я понял, гордитесь этим.

- Да, я горжусь своей дочерью! У тебя есть сын, верно? Он был с тобой в прошлый раз. Так вот: я, как и всякий мужчина, тоже хотел, чтобы у меня был сын; хотел видеть, как он растёт и мужает, как он проявляет доблесть в бою и мудрость на Форуме. Увы, мне не суждено было иметь сына. Только дочь; но она никогда не давала мне повода за неё стыдиться. Когда её мать умерла, она добровольно взяла на себя все её заботы. Никто не смеет мечтать о лучшей дочери. Моя дочь совершила то, что никому не удавалось ни силой оружия, ни силой закона: она покончила с Публием Клодием, врагом республики и чести, бичом Рима, позором своих благородных предков. Боги и богини проявляют свою волю разными путями, Гордиан. Публий Клодий слишком долго злоупотреблял их терпением; терпению богов пришёл конец, и они убрали его из этого мира. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению выбор орудия?

Я смотрел на них, глядящих на меня с выражением мрачной гордости – отец и дочь, воплощение римской непреклонности.

- А почему вы потом не выбросили его тело из носилок? Зачем отправили его в Рим?

- Все носилки были залиты его кровью, - сказала Тедия. – Я в жизни больше никогда в них не сяду.

А её отец добавил.

- К тому же, это была его последняя просьба: отвезти его домой. Как я уже говорил, что толку презирать того, кто уже умер? Нет; оставить его валяться на дороге, как дохлого пса, было бы недостойно. Я велел своим носильщикам со всеми подобающими знаками уважения доставить тело вдове.

Тут я внезапно кое-что вспомнил.

- Его кольцо. У него было кольцо, и оно исчезло. Это вы его взяли?

Тедия опустила глаза.

- Это было ошибкой. Я подумала, что оно будет подношением, угодным богине.

- Так значит, это ты была в Доме весталок и предлагала кольцо в уплату за благодарственную молитву?

- Да.

Мне стало ясно, почему Филемон так недоумённо посмотрел на меня, когда я в «таверне злачной» спросил у него, почему он не обратился за помощью к дочери Тедия, когда его с товарищами гнали связанных по Аппиевой дороге мимо того места, где остановился передохнуть сенатор. То, что я принял тогда за обиду в ответ на предположение, что он мог просить помощи у женщины, на самом деле было простым непониманием. Филемон не обратился к Тедии, потому что её там не было. Она как раз отправилась в Дом весталок.

- Ты прятала лицо, - напомнил я. – И изменила голос.

- Да. Иначе весталки могли меня узнать.

- Но ты же гордишься тем, что сделала?

- Горжусь! Но хвастаться этим не собираюсь; ни тогда, ни сейчас. Я была всего лишь орудием воли богини, и только ей хотела поднести кольцо. Но старшая весталка не приняла его. Она сказала, что такое подношение будет оскорбительным для богини.

Я покачал головой.

- Все уверены, будто это была жена Милона.

Тедия рассмеялась. Сразу было видно, что смеётся она не часто.

- Кто, Фауста Корнелия? Эта нечестивая корова? Вряд ли она вообще молится – разве что о том, чтобы боги каждый день приводили ей нового любовника. Подумать только, меня приняли за неё!

- А где теперь кольцо?

- Зачем тебе знать?

- Затем, что я хотел бы вернуть его родным Клодия. Ты сама сказала, что забрать его было ошибкой. Богиня его не захотела. Так зачем оно вам? Хранить его у себя как трофей, из чистой гордыни? Но это навлечёт проклятье на ваш дом.

Тедия обдумала мои слова, и уже открыла рот, чтобы ответить, но отец опередил её.

- Это кольцо – единственное, что может изобличить нас. То, что мы тебе сейчас рассказали – всего лишь слова; свидетелей нет. Твоя свидетельница из Бовилл – та женщина в окне – видела лишь, что Клодий был ещё жив, когда мы взяли его в носилки; но то, что происходило внутри носилок, она видеть не могла. Никто, кроме нас двоих, не знает, как на самом деле умер Клодий. Весталки видели женщину, принесшую им кольцо; но они не видели её лица и узнать её не могут. И лишь то, что кольцо оказалось у нас, выдаст нас с головой. Так зачем же нам отдавать его тебе? Что ты скажешь родным Клодия – что истинными убийцами их дорогого мужа, брата и отца оказались хромой старик и женщина? Ты хочешь, чтобы мы сделались мишенью для их отмщения?

- А что мне им сказать – что я случайно нашёл это кольцо на дороге? Вспомни, Тедия, ты же плакала, когда Фульвия рассказывала на суде, как Клодия принесли домой мёртвого. Оно тебе нужно, это кольцо?

Тедия прерывисто вздохнула и сделала было какое-то движение, но отец удержал её, схватив за руку.

- Только если ты поклянёшься никому ничего не рассказывать, Гордиан, - твёрдо сказал он.

- Никаких обещаний я вам давать не намерен.

- Иначе кольца ты не получишь. Поклянись никогда никому не рассказывать, что ты сейчас услышал – тогда мы отдадим тебе кольцо. Подумай, Гордиан, кому будет польза, если гнев клодиан обратится на нас с дочерью? Приговор Милону успокоил их; ты просто заставишь их почувствовать себя обманутыми, и они снова примутся бунтовать. Подумай, как разгневается Помпей, узнав, что назначенный им суд не сумел выяснить истину, и что приговор Милону был несправедлив! То, что случилось на Аппиевой дороге, раскололо Рим. Сейчас народ умиротворён тем, что преступники с обеих сторон понесли кару – Клодий убит, Милон приговорён к изгнанию. Так зачем тебе открывать народу правду – для того, чтобы потешить собственное самолюбие? Чтобы доказать всем, как ты умён и проницателен? Поклянись, что никому ничего не расскажешь, верни кольцо родным Клодия и предоставь остальное богам.

Я повернулся к окну и стал смотреть на приютившуюся ниже по склону Арицию. Отблески на крышах успели погаснуть, и городок, где Клодий произнёс последнюю в своей жизни речь, превратился в скопление теней. Я стоял, смотрел и думал. По сути, чем я обязан Милону, который схватил меня и бросил в яму - и не прикончил на месте лишь потому, что Цицерон ему не позволил? Чем я обязан Цицерону, который позволил, чтобы меня схватили и бросили в яму? Чем я обязан друзьям и наследникам Клодия, спровоцировавшим грабежи и погромы, во время которых мой дом был разграблен, а Белбо убит? И чем я, в конце концов, обязан самому Риму – ибо кто может сказать, что сейчас есть Рим и чем он станет в ближайшие несколько лет? Всё уносилось в стремительном потоке; всё поглотил хаос. Я получил то, чего добивался – чистую правду; и не знал теперь, что с ней делать, ибо даже Эко не было рядом со мной, чтобы разделить моё открытие или помочь мне советом. Впрочем, это, пожалуй, было и к лучшему, ибо мой сын вряд ли одобрил бы моё решение.