- Ну да, понятно. Со мной та же история. Менения вечно пересказывает мне городские сплетни. Не могу же я всякий раз затыкать уши. А раз уж так вышло, расскажи мне, что ты о ней слышал, а я расскажу тебе, что слышал я.

Я рассмеялся. Давус, чуждый иронии, смотрел на нас, как на ненормальных.

- Сплетничают по большей части о её распущенности. Когда её прежний муж, Гай Меммий, назначенный губернатором в какую-то провинцию, отправился к месту назначения, Фауста Корнелия предпочла остаться в Риме. По слухам, она вела себя столь неподобающе, что вернувшись, Меммий тут же с ней развёлся. Вскоре она вышла замуж за Милона.

- А дети у них с Милоном есть?

- Пока нет. Они женаты каких-то два года. Впрочем, насколько я слышал, она слишком увлечена частой сменой любовников, чтобы думать о продолжении рода.

- Бедняга Милон!

- Было б, кого жалеть. Полагаю, хозяйка харчевни права, и эти двое действительно сочетались браком исключительно из финансовых и политических соображений. В конце концов, она дочь Суллы; а это кое-что да значит – в особенности для «лучших людей», с которыми Милон связал жизнь.

- Я вот думаю, каково это – иметь такого отца?

- Вряд ли ты или я можем себе это представить. Она и её брат-близнец Фауст появились на свет, когда Сулла был уже в преклонных годах и, очевидно, преисполнен самодовольства – кто ещё стал бы давать ребёнку имя, означающее «счастливое знамение». И если эта Фауста – распущенная дрянь, тут есть немалая доля вины её папаши, который во всём ей потакал.

- Почему Милон женился на ней, понятно. Но ей-то какой был резон за него выходить?

- Похоже, возможностей у неё оставалось не так уж и много. Меммий с ней развёлся; репутация её была порядком подпорчена. И тут ей подвернулся Милон – восходящая звезда на политическом небосклоне; к тому же только что получивший немалое наследство от деда. Правда, Милон всё тут же и растратил, устраивая игры и зрелища, якобы для того, чтобы почтить дедушкину память; но это не столь важно. Ясно одно: Фауста Корнелия вышла за Милона не для того, чтобы предаваться с ним любви. Для этого у неё есть другие.

- А ты слышал, как Милон застал её с Саллюстием – через день после свадьбы! Его рабы отделали Саллюстия так, что на нём живого места не осталось, и отняли у него все деньги, что при нём были – видимо, в качестве возмещения за причинённый их господину моральный ущерб.

- Слышал; как не слышать. Любопытно, насколько решение Саллюстия принять сторону клодиан продиктовано политическими соображениями, а насколько – желанием отомстить Милону. Потом была ещё эта история о том, как Милон застал Фаусту в постели со своим старым другом Секстом Виллием и в ярости выволок его, вопящего от страха, из комнаты. Но Милон не знал, что в тот раз Фауста принимала двух любовников. Второй успел спрятаться в шкафу. Пока в передней Милон колотил Виллия, он снова забрался к Фаусте в постель, и они предались любовным утехам на славу!

- А она явно любит попадаться в самых пикантных ситуациях, - заметил Эко.

- А может, ей нравится, когда её любовников колотят почём зря.

Давус скривился. Наверно, он никогда раньше не слышал, чтобы так откровенно и бесстыдно перемывали косточки.

- И всё же Милона стоит пожалеть, - сказал Эко. – Он женился на Фаусте ради положения в обществе, а не получил ничего, кроме стыда. Её родной брат – и тот её высмеивает.

- Да, я тоже слышал. Когда Фауста ещё была замужем за Меммием, и Меммий был в провинции, она путалась с двумя любовниками одновременно. Один был мойщик шерсти, а второй носил прозвище Макула – из-за родимого пятна на щеке. И вот Фауст однажды заметил: не понимаю, почему, имея в своём распоряжении личного мойщика, моя сестра не может свести это Пятно!

Даже Давус рассмеялся.

- А вот и алтарь Юпитера, - заметил я, указывая на дубы, окаймлявшие лужайку. - Память не подвела тебя, Эко.

- Может, нам стоит остановиться и сделать что-нибудь благочестивое, дабы искупить наши фривольные речи.

Эко скептик до мозга костей и любит подначивать меня за ту толику религиозности, которую я умудрился сохранить.

- Молитва и небольшое пожертвование не повредят, сын мой. Пока что путешествие наше проходит благополучно, и удача сопутствует нам.

Едва мы спешились, как из-за алтаря появилась небритая личность в латаном-перелатаном плаще. Личность, от которой ощутимо несло вином, назвалась Феликсом, жрецом и хранителем алтаря, и изъявила готовность за весьма умеренную плату помолиться за нас Юпитеру. Эко возвёл глаза к небу, но я жестом велел ему развязать кошель. Вознесённая почтенным жрецом молитва оказалась весьма краткой, к тому же произнёс он её скороговоркой, так что я едва разобрал слова. Впрочем, я больше прислушивался к журчанию ручья, вглядываясь в тенистую глубь между деревьями. Странное дело; место это, расположенное буквально в нескольких шагах от в высшей степени прозаического участка Аппиевой дороги, оставалось укромным; более того, исполненным ощущения святости. Не зря же здесь находился алтарь. Я вообще заметил, что алтари и святилища всегда удивительным образом соответствуют месту, где находятся. По моему глубокому убеждению, не алтарь выбирает место, а наоборот. И эта лужайка вполне соответствовала своему алтарю, каков бы ни был его жрец. В самом воздухе чувствовалось что-то неуловимое и в то же время несомненное; какая-то особенность, которой нет названия и которую, тем не менее, ни с чем не спутаешь.

Короткая молитва подошла к концу, и мы собрались было снова двинуться в путь; но тут жрец тронул меня за руку.

- Вы приезжие? – У него было узкое, хитрое лицо и жёлтые зубы.

- Да, мы едем на юг.

- Знаете, что тут случилось?

- Думаю, много чего – за столько-то лет.

- Нет, я про Клодия с Милоном.

- О, вот ты о чём. Это что, было тут поблизости?

- Поблизости? Неужели вы не слышите, как шуршит листва, потревоженная лемурами мёртвых? Сражение закончилось вон там, в старой харчевне.

- Да, мы сейчас там обедали. Хозяйка рассказывала нам.

Феликс заметно приуныл, но тут же оживился.

- Но она же не показала вам, где начался бой. Хотите посмотреть?

- А оно того стоит?

- Стоит ли? Сами подумайте: когда вы вернётесь в Рим, сможете рассказывать всем друзьям за кружкой вина, что своими глазами видели место, где началось сражение между Милоном и Клодием!

- А с чего ты взял, что мы из Рима?

Феликс лишь поднял бровь, давая понять, что такой сельский житель, как он, римлянина отличит за милю.

- Так хотите посмотреть?

- А ты согласен быть нашим проводником?

- Почему бы нет? Я при алтаре уже двадцать лет и окрестности знаю, как свои пять пальцев, так что лучшего проводника вам не найти. Разумеется, я возьму с вас плату – небольшую, для поддержания алтаря…

- Ты как? – спросил я Эко.

Эко задумчиво потёр подбородок.

- Пожалуй, это и вправду интересно. Думаю, стоит взглянуть – тем более что спешить нам некуда.

- Это не займёт много времени, - поспешил уверить Феликс. – Мне ведь нельзя оставлять алтарь надолго.

Я сделал вид, что размышляю, а затем кивнул.

- Ладно.

Мы пустили коней шагом, стараясь ехать помедленнее, чтобы Феликс мог поспеть за нами. За Бовиллами начинался подъём. Слева от нас поросший деревьями склон уходил вверх, справа – вниз. Но выстроенная Аппием Клавдием дорога оставалась широкой, без единой неровности.

- Значит, в харчевне вы побывали, - сказал наш проводник. – А заметили, что двери и ставни там совсем новые? Видели бы вы, что там тогда было – всё переломано, сорвано, выбито. Как будто человеку выкололи глаза и выбили зубы. И убитые кругом валялись.

- А сам бой ты видел?

- Почти. Я услышал шум в той стороне и сразу же понял, что там дерутся. А потом увидел, как они пробежали – от алтаря виден кусок дороги. Клодий едва на ногах держался – его люди буквально тащили его под руки. Человек пять-шесть с ним было. А чуть позже по дороге протопали Эвдем и Бирра. Эти не торопились, вразвалку шли.