Глава 15

Бовиллы встретили нас дразнящим запахом свежевыпеченного хлеба и жареного мяса. Был только четвёртый час дня, но в харчевне уже вовсю готовили обед.

- Я умираю от голода, - заявил Эко, и в животе у Давуса согласно заурчало.

- Тем лучше. Значит, нам не придётся выдумывать предлог, чтобы зайти, - ответил я и внимательно огляделся.

Двухэтажный каменный дом был явно старой постройки – камень потемнел от времени и непогоды. Земля вокруг была за много лет вытоптана множеством ног. Именно в этом доме пытался укрыться Клодий, спасаясь от Милона и его людей; но они преследовали его, выломали дверь и ворвались внутрь. Фульвия не знала, что произошло дальше. Сенатор Секст Тедий, проезжавший тут позднее в своих носилках, обнаружил Клодия мёртвым на дороге рядом с харчевней и велел рабам взять тело в носилки и доставить в Рим.

Мы спешились, и Давус повёл лошадей к коновязи под деревьями. Там был желоб с водой и скамья, на которую Давус и уселся, привязав коней.

Прежде чем войти внутрь, мы с Эко обошли вокруг дома, внимательно его разглядывая. До больших, забранных ставнями окон верхнего этажа без приставной лестницы не доберёшься. Задние и боковые окна нижнего этажа, заметно меньшие и расположенные, верно, под самым потолком помещения, тоже имели ставни. В них, пожалуй, можно пролезть – но только если тебя подсадят, и если внутри не будет никого, кто сможет помешать. Крытый переход, соединявший дом с пристройкой, где находилась кухня, упирался в заднюю цельнодеревянную дверь. Передняя дверь, тоже цельнодеревянная, была открыта настежь, но так узка, что нам с Эко пришлось входить по одному, да и то боком. Окна по обе стороны от двери были чуть побольше и расположены не так высоко, как остальные окна нижнего этажа. Всё же взрослый человек мог протиснуться в них лишь с большим трудом. Словом, бовилльский постоялый двор хоть и не был крепостью, но выглядел зданием достаточно крепким, чтобы в нём можно было отразить нападение.

И всё же в этот дом сумели вломиться, причём совсем недавно.

- Ты заметил ставни в нижнем этаже? Не такие, как верхние, да, папа? Верхние ставни старые, они совсем потемнели…

- А нижние новые, их поставили совсем недавно. Заметил. И обе двери тоже новые. И на стенах местами свежая штукатурка. Мы-то с тобой хорошо знаем, отчего это получается, что в доме вдруг надо ставить новые двери.

- Как ты думаешь, куда все подевались?

- А кому подеваться-то? Ты же сам видел: кроме нас, на дороге никого. А для местных, которые ходят сюда обедать, слишком рано. – По мере того, как мои глаза привыкли к полумраку, я смог разглядеть помещение. Грубо сколоченные столы и скамьи, в дальнем левом углу ведущая наверх узкая лестница с высокими ступенями, в задней части комнаты прилавок, а за ним – узкий арочный проход. Отодвинутая занавеска позволяла увидеть помещение, служившее кладовой, и дверь – ту самую заднюю дверь, которую мы видели снаружи.

Дверь открылась, и появилась женщина. Тяжело ступая, она подошла к прилавку, на ходу вытирая руки о засалённый фартук. Сразу же запахло свежим хлебом и жареным мясом.

- Мне так и показалось, что кто-то вошёл. – Казалось, женщина смотрит на нас, недобро прищурившись. Потом я сообразил, что её глаза просто не привыкли к полумраку. Она была высокая, крупная, с полными, сильными руками. Приветливое круглое лицо обрамляли рыжие с заметной проседью волосы. – Этот парень с лошадьми – он тоже с вами?

- Да.

- Значит, вас трое?

- Верно, трое. Мы здесь проездом.

- Умирающие от голода путники, - добавил Эко, облокотившись на прилавок.

При этих словах губы женщины тронула улыбка.

- Этому горю мы поможем – если только у вас в кошельке есть чему звенеть. – Эко вынул кошель и легонько тряхнул им. Женщина кивнула. – У меня тут жарятся кролики. Правда, надо немного подождать, но я могу пока что принести хлеба и сыра. – Она поставила на прилавок две кружки и достала с полки в кладовой два кувшина – с вином и с водой.

- Надо бы и тому парню, который присматривает за лошадьми, тоже отнести перекусить. А то я отсюда слышу, как урчит у него в животе.

- Сейчас пошлю одного из своих ребят. Они на кухне, присматривают, чтобы мясо не пригорело. Мой муж с ними, - добавила она, на всякий случай давая понять, что она не одинокая женщина, оставшаяся без мужчин в доме. – А вы едете на юг или на север?

- На юг.

- Стало быть, из Рима. – Женщина щедро разлила вино по кружкам и добавила воды.

- Да, выехали рано утром.

- Ну и как там?

- Ничего хорошего. Мы рады выбраться оттуда.

- Да и здесь хорошего мало, скажу я вам. С того самого дня. – Она тяжело вздохнула и покачала головой.

- А, ну да, это же случилось совсем близко от вас – та стычка дальше по дороге.

Женщина негодующе фыркнула.

- Стычка? Можете называть это стычкой, если хотите; а по мне, так это была самая настоящая битва – видели бы вы, какой тут был разгром, и сколько убитых вокруг валялось. Началось-то оно, может быть, дальше по дороге; а закончилось вот здесь. – Она хлопнула по прилавку тяжёлой ладонью.

- Как это?

- Да уж так. Если только мы говорим об одном и том же. О Клодии, Милоне и всей этой резне.

- А о чём же ещё? В Риме последнее время только об этом и говорят. Правда, толком никто ничего не знает. Так, болтают, кто во что горазд. Точно известно одно: Клодий убит, и убили его на Аппиевой дороге.

Женщина возвела очи горе.

- Уж кажется, кто-нибудь мог бы поинтересоваться, что тут на самом деле случилось – хотя бы ради того, чтобы порадоваться, что это случилось не с ним. Но я заболталась, а вы голодны. Сейчас принесу свежего хлеба, прямо из печи. – И она двинулась к двери.

Эко открыл было рот, чтобы окликнуть её, но я предостерегающе тронул его за руку.

- Ей и так не терпится рассказать всё, - тихонько сказал я, когда дверь за женщиной закрылась. - Не стоит её подгонять, это только всё испортит.

Женщина вернулась, неся в корзинке каравай, от которого поднимался пар, и кусок сыра величиной с хороший кирпич, затем достала с полки в кладовой миску, доверху наполненную оливками, и поставила всё это на прилавок перед нами. Опершись о прилавок локтями, она без малейших вопросов с моей стороны продолжила свой рассказ.

- Эта харчевня принадлежала мужу моей младшей сестры. Марк его звали. Честный работящий человек из честной работящей семьи. Харчевня была их с самого начала, переходила от отца к сыну. Я помню, Марк плакал от радости в тот день, когда моя сестра подарила ему сына. Он был так счастлив, что теперь ему есть, кому передать дело. – Она тяжело вздохнула. - Кто бы знал, что это случится так скоро! Ребёнок ещё совсем малютка. Родных у Марка не осталось. Пока что здесь управляемся мы с мужем, наши сыновья нам помогают, а моя сестра смотрит за своим малышом. Что поделаешь. Держать харчевню при дороге всегда было опасным делом – того и гляди, нападут разбойники или беглые рабы, которые перережут человеку горло и глазом не моргнут. Но Марк был крепкий, здоровый парень и ничего не боялся. А уж харчевне этой отдавал все силы. Всегда, с тех самых пор, как был ещё мальчишкой. Наверно, когда сюда прибежали Клодий и его люди, все в крови и едва дыша от усталости, он даже не подумал, что это может быть опасно. Просто спросил, чем он может помочь. Клодий сказал, чтобы он запер дверь на засов. Он был весь изранен и тут же свалился с ног. Прямо сюда его и уложили. – Женщина снова увесисто хлопнула о прилавок ладонью. Будь наши кружки полны, вино непременно выплеснулось бы.

Я всмотрелся в шероховатую поверхность. Потемневшее от времени дерево было сплошь покрыто пятнами. За долгие годы здесь, должно быть, не раз проливали вино. Но все ли пятна от вина?

- Мой муж говорит, что Марк сглупил, когда впустил их в дом. Что надо было захлопнуть перед ними дверь, и всё тут. Но ему легко говорить. Его здесь не было, когда всё случилось. А моя бедная сестра была. В тот день она оставила ребёнка со мной и пришла прибраться. Она вообще рвалась сюда каждую минуту. Когда появился Клодий со своими людьми, она как раз была наверху – подметала в комнате для постояльцев, вытряхивала одеяла. Она всё видела и рассказала мне. Лучше бы её ребёнок захворал в тот день; тогда она бы осталась с ним дома. Как будто мало того, что она потеряла мужа – его должны были убить у неё на глазах! Бедная моя сестра. Единственное, чем мы можем ей помочь – управляться тут, пока маленький Марк подрастёт и возьмёт дело в свои руки.