Раб провёл меня к двери в стене.

- Боюсь, твой хозяин уже сошёл с ума, - тихонько сказал я ему. – Все эти лемуры чудятся его больному рассудку.

- Нет, - отвечал старый раб, - я тоже их видел. Всё так, как рассказывает хозяин.

- А ещё кто-нибудь, кроме вас двоих, видел их?

- Да. Другие рабы. Мы все их видели.

Я посмотрел в его выцветшие от старости глаза. Он не отвёл взгляда. Я вышел, и он закрыл за мной дверь.

- И что только на них на всех нашло сегодня, - сказал я, устраиваясь на обеденном ложе. – Послушать их, так весь Рим кишмя кишит лемурами!

Бетесда, без труда уловив за моей напускной весёлостью тревогу, слегка склонила голову, но промолчала.

- А Луций ещё писал, не бери, мол, с собой мальчика, потому как для него это может быть слишком страшно. Да чего ни отдал бы мальчишка в двенадцать лет, чтобы увидеть настоящего лемура!

Эко с набитым ртом смотрел на меня во все глаза, не будучи уверенным, шучу я или говорю серьёзно.

- По мне, это просто глупые бредни, - заявила Бетесда. Как всегда, она поела раньше на кухне, и теперь, скрестив на груди руки, просто стояла и смотрела, как мы с Эко обедаем. – В Египте любой глупец знает, что душа умершего не может вернуться в тело, если только оно не было должным образом сохранено. Давным-давно жрецы знали, как хранить тела, делая мумии. Но где это слыхано, чтобы мертвец, да ещё с отрезанной головой, разгуливал по городу и заставил кого-то прыгнуть с балкона? Нет, Тита столкнули, и сделал это живой негодяй, а никакой не лемур. Спорить готова, это жена его спихнула!

- А тот солдат, наш сосед? Раб говорит, что и он, и все остальные, кто живёт в доме, тоже видели лемуров! Не одного даже, а целое полчище!

- Ха! Раб лжёт, чтобы не выставить хозяина слабоумным. Он верен господину, как надлежит рабу; но это ещё не значит, что он говорит правду.

- И всё же я, пожалуй, пойду, если сосед позовёт меня. Посмотрю, что там творится. А уж этим непонятным лемуром на Палатине точно стоит заняться. Корнелия обещает хорошо заплатить. При наших расходах это совсем не лишнее.

Бетесда недовольно пожала плечами. Решив, что надо бы переменить тему, я обратился к Эко.

- Кстати, о расходах - чему твой учитель научил тебя сегодня? Дерёт он за свои уроки будь здоров, так что учить должен хорошо.

Эко тут же вскочил и побежал за своими табличками и стилосом. Едва он выбежал из комнаты, пренебрежительное выражение на лице Бетесды уступило нескрываемому беспокойству.

- Ты как знаешь, - сказала она уже совершенно другим тоном, - но твой друг Луций Клавдий прав. Разбирайся с этими лемурами или кто они там, если считаешь нужным, но Эко в это не впутывай. Он учится – вот и пусть сидит дома и учится. Здесь до него не доберутся ни злые духи, ни злые люди.

- Ты права, - кивнул я.

В тот вечер, вопреки опасениям, сосед не послал за мной. Не окликнул он меня и на следующее утро, когда я проходил мимо его дома, спускаясь с Эсквилина; но я точно знал, что он дома и не спит, потому что ветер доносил из его сада запах горящих листьев.

Накануне я обещал Луцию и Клавдию, что с утра зайду; на прежде, чем отправиться на Палатин, я хотел побывать ещё кое-где. Несколько тихонько заданных нужным людям вопросов, подкреплённых несколькими сунутыми им же монетами, позволили мне узнать достаточно, и очень скоро я уже стоял перед узким домишком, втиснутым в ряд таких же узких домишек. Все они выглядели так, будто простояли тут лет сто, не меньше. Узенькая тихая улочка избежала городских пожаров; застройщики почему-то обошли её стороной. Я словно перенёсся в простой Рим прежних времён, когда каждая семья, будь она богатая или бедная, жила в своём маленьком доме – ещё до того, как богатые стали строить просторные особняки, а бедные скучились в многоэтажных инсулах. Здесь и ютилась семья Фуриев, после того, как их муж, сын отец и брат был объявлен врагом Рима и обезглавлен.

На стук дверь отворил огромного роста и могучего сложения раб – пришлось отступить на несколько шагов, чтобы смотреть на него, не задирая голову. Явно телохранитель, а не привратник, как в состоятельных домах.

- Мне надо видеть хозяина.

Раб смотрел грозно.

- Если бы ты пришёл по делу, то знал бы, что в этом доме давно уже нет хозяина.

- Я просто оговорился, я конечно же, хотел сказать «хозяйку».

- Ты снова оговорился или не знаешь, что после смерти сына с хозяйкой случился удар? – рыкнул раб. – Ни хозяйка, ни её дочь никого не принимают

- Но я имел в виду вдову Фурия…

Но раб уже захлопнул дверь у меня перед носом.

Услышав за спиной хихиканье, я обернулся. Беззубая старуха-рабыня подметала перед домом напротив.

- К Сулле пробиться было легче, чем к ним.

Я с улыбкой пожал плечами.

- Они всегда такие неприветливые?

- Они ни за что не пустят к себе незнакомого. Чего ж тут удивительного, если в доме только женщины и ни одного мужчины, не считая телохранителя. Им приходится быть осторожным.

- И с тех пор, как не стало Фурия, они так и живут одни?

- А ты знал Фурия?

- Не то, чтобы знал; но я о нём слышал.

- Это ужасно – то, что с ним сделали. Никакой он был не враг Сулле – он вообще был не такой человек, чтобы вмешиваться в политику и с кем-то враждовать. Не тот характер. Он и шелудивого пса не прогнал бы от своего порога.

- Однако же его брат сражался против Суллы.

- Так то брат. Я знала их обоих, когда они были ещё детьми. Они выросли у меня на глазах. Фурий всегда был такой тихий, такой спокойный мальчик. Мухи не обидит. Он и взрослым оставался таким же. Осторожный, спокойный, ни во что не вмешивался. Философ, а не воин. Кто-то оговорил его, что он враг Республики, и его убили и обобрали до… - Она прекратила мести, выпрямилась и откашлялась. – А ты кто будешь? Пришёл донимать несчастных женщин?

- Вовсе нет.

- Забудь и думать. Не видать тебе ни его сестры, ни матери. После того. Как Фурия не стало, а с его матерью случился удар, они не выходят из дому. Может, и слишком долго для траура; но теперь у них никого не осталось. На рынок ходит вдова с маленькой дочкой; они обе до сих пор носят чёрное.

Как раз в это время дверь дома отворилась, и появилась высокая светловолосая женщина в чёрной столе. Рядом, держась за её руку, семенила маленькая девчушка с чёрными кудряшками. По пятам за ними следовал давешний верзила-раб; он закрыл входную дверь. Проходя мимо, он бросил на меня недовольный взгляд и грозно нахмурился.

- На рынок пошли, – прошептала старуха. - Всегда выходят в это время. Малышка такая серьёзная. На мать совсем не похожа – та светлая. А девочка вся в тётю, как две капли воды.

- В тётю? Не в отца?

- И в него, конечно же…

Я ещё немного поболтал со старухой, а потом заспешил за вдовой. Я надеялся. Что мне удастся поговорить с ней; но великан-телохранитель ясно дал понять, что мне не следует приближаться. Понаблюдав, как вдова делает покупки на мясном рынке и убедившись, что поговорить с ней нечего и думать, я отправился на Палатин.

Луций и Корнелия заторопились мне навстречу, едва раб доложил о моём приходе. Лица у обоих были вытянувшиеся и измученные.

- Он опять был здесь, - сказал Луций. – Ночью.

- Прямо в моей спальне, - сказала Корнелия. Лицо её было белее мела. – Я проснулась среди ночи от вони – от страшной вони – и увидела это! Я хотела вскочить, хотела закричать, но не могла ни пошевельнуться, ни слова произнести – оно заколдовало меня; у меня язык словно прилип к гортани. Оно опять сказало: «Теперь ты». Потом оно вышло в коридор.

- Ты не попыталась схватить его?

Она посмотрела на меня, как на ненормального.

- Я тоже его видел, - сказал Луций. – Я был в комнате дальше по коридору. Услышал в коридоре шаги и позвал: «Корнелия!» Я думал, это она. Мне никто не ответил; только шаги сделались быстрее. Тогда я вскочил и выбежал в коридор.

- И увидел его?

- Только на миг. Я окликнул его, но оно прошло дальше и куда-то исчезло. Я хотел кинуться следом – клянусь тебе, Гордиан! Но тут Корнелия позвала на помощь. Я поспешил к ней в комнату.