«Он был очень строг, но справедлив, наш директор, — рассказывал мне сидящий рядом мой университетский товарищ Василий Потапов — тоже детдомовец. — Именно благодаря ему и я, и доцент горного института Михаил Корнеевич Михеда, и многие другие наши однокашники стали педагогами: было с кого брать пример!..»

…А потом бывшие питомцы пели свои, детдомовские песни и смотрели фильмы о себе, фильмы любительские и профессиональные — десяти-, двадцати-, двадцатипятилетней давности. И вскрикивали радостно, узнавая себя и товарищей, и педагогов. И смеялись, и всхлипывали от волнения, возвращаясь в свое дружное детдомовское детство.

Они смотрели фильмы, а на них с материнской любовью смотрела исполинская наша страна, наша Родина, которая с первых своих революционных декретов заявила: в Советской республике нет и не будет сирот. Никогда!

ТРИ СТРАНИЦЫ БОЛЬШОЙ ЖИЗНИ

(Из рассказов старого чекиста)

Когда выдается свободная минута, мы прогуливаем с ним в парке наших малышей. Я — сына, он — внучку, Иришку-комаришку. В эти минуты вы мне можете позавидовать, потому что я слышу такие истории, которые не во всяком детективе прочтешь…

— Ушастый! — кричу я сынишке, которого поминутно надо одергивать. — Не лезь на клумбу, не топчи цветы!

Собеседник мой улыбается:

— Обижаешь деда! Это ведь и в мой огород камешек. Бог и меня ушами не обидел!

В сущности, какой он дед? Ни усов, ни бороды, ни лысины. Разве что фамилия стариковская — Дидусь.

Очень худой жилистый пожилой человек с пронзительными, цепкими, добрыми глазами. Такой взгляд бывает у людей, много повидавших на своем веку, переделавших уйму тяжелой работы. Непосильно тяжелой работы, которая, кажется, и через много лет давит на плечи.

— Василий Иванович, — говорю я, — вот вы книги пишете, тысячи земляков знают вас, в основном, как литератора, как лектора-атеиста, а о вас самих, между прочим, можно запросто роман написать. Только я бы вместо слов «глава первая», «глава вторая», писал бы — «пуля первая», «пуля вторая» или что-то в этом роде. И роман этот назывался бы примерно так: «А до смерти четыре шага».

Мой собеседник перестает улыбаться:

— Меня-то пули миновали. Заговоренный вроде бы, заколдованный. Друзей похоронил много — о них писать надо. Какие парни были!..

Василию Ивановичу Дидусю тогда исполнилось 70 лет.

Совсем мальчишкой батрачил у кулака. В 1921 году вся семья Дидусей вступила в сельскохозяйственную коммуну «Интернационал», организованную для бедняков в Николаевской области. Здесь Вася работал наравне со взрослыми, потому как впервые на себя трудились! Был пастухом, разнорабочим. После смерти Ильича по Ленинскому набору вступил в комсомол. В 1930 году стал коммунистом. Считай, половину жизни отдал борьбе с врагами Советской власти. Удостоен самых высоких наград Родины, заслужил звание почетного сотрудника Комитета государственной безопасности…

Очень скромный человек Василий Иванович Дидусь — коммунист, чекист, писатель. Я бы сказал — редкой скромности человек. И все же о нескольких эпизодах из его жизни, с его позволения, мы расскажем читателям.

Итак, П У Л Я П Е Р В А Я.

СЕМЬ ДНЕЙ У БОЧКИ С КЕРОСИНОМ

В большом портовом городе на судоверфи Василия Дидуся знали многие. Отсюда «комса» провожала Васю в чекисты, сюда он часто заглядывал по делам и просто навестить старых товарищей. Однажды повстречала его группа комсомольцев, чем-то очень взволнованная. Цеховой секретарь Володька за всех выпалил одним духом:

— Хорошо, что встретили тебя, я как раз звонить в ЧК собирался… Странный тип у нас объявился в округе — в чайной к рабочим подсаживается — угощает, деньги пачками швыряет, что твой Рокфеллер. Все про «малютки» выспрашивает. Что да как?

Время было тревожное. В Испании разгоралась война с фашистами. Самураи пошаливали на Дальнем Востоке — силы пробовали. Корабелы города только что приступили к выпуску подводных лодок — «малюток».

Многих агентов иностранных разведок, охочих до наших военных секретов, вылавливали тогда чекисты.

— Ну, насчет Рокфеллера ты загнул малость. Тот зря сорить деньгой не будет. А не в меру любопытного могли бы и сами задержать, да и к нам привести! — упрекнул Василий старого друга.

Володька пригладил рукой непокорную рыжую шевелюру, вздохнул виновато, ответил за всех:

— Ротозеи, конечно. Пока за милицией сбегали, его и след простыл. Но я-то его хорошо запомнил. Руки в волосьях!..

В управлении Василию строго-настрого приказали:

— Раз ты на него вышел — тебе и карты в руки. Ищи.

День за днем бродил Василий по городу. Заглядывал во все пивные, просиживал вечера в чайных — незнакомец не появлялся. Как-то вечером прибегает к Василию домой запыхавшийся Володька-комсорг, пуще прежнего расстроенный:

— Сегодня встретил этого, волосатого! Керосин он покупал на Базарной. Ну, думаю, теперь не улизнет! Он в переулок, я — за ним. На расстоянии, конечно, как ты учил. Он во двор — я переждал маленько и снова за ним. А двор-то гляжу — проходной… Тю-тю! Ушел, гад!

— Он тебя заметил?

— Не! Навряд ли.

— А бидон большой был?

— Не. Литра на два. Да при чем здесь бидон? — вконец расстроился Володька. — Я ему про шпиона, а он про бидон!..

А надобно вам сказать, что в те времена тысячи горожан готовили пищу исключительно на примусах и керосинках. Вот и смекнул Василий: раз керосин брал, значит, обжился основательно, а раз бидон небольшой — значит «клиент» вскоре придет за горючим снова.

С утра чекист Дидусь занял очередь к керосиновой бочке на Базарной. В кепке с пуговкой, в вылинявшей косоворотке, он ничем не выделялся из толпы горожан. Медленно продвигаясь в обществе стариков и домохозяек, Василий подходил почти к самой раздатчице, а потом с пустой банкой под мышкой выходил из толпы, снова становился в хвост очереди, среди десятков лиц ища одно. И так ежедневно — множество раз.

О том, что его заприметят, заподозрят, Василий не беспокоился: домохозяйки — народ запасливый, приходили все больше с объемистой тарой, а наполнив, спешили восвояси по своим житейским делам. Но как же надоело ему толкаться часами в очереди, слушать бесконечную болтовню обывателей и вдыхать с утра до вечера ставший до тошноты омерзительным запах керосина!..

На пятый день вечером, когда Василий, отстояв свою «вахту» вплоть до закрытия бочки, пошатываясь от голода и нестерпимой боли в ногах, перешагнул порог управления, начальник сказал шутя:

— Отойди от стола — дышать нечем. Тоже мне, Диоген из нефтебочки! Да гляди не чиркни спичкой — взорвемся!

Недовольство руководства можно было понять: в управление поступали оперативные данные о том, что разыскиваемый агент не сидит сложа руки.

На шестой день долго не привозили керосина, и очередь не двигалась. Стоять на одном месте на солнцепеке было невыносимо. На седьмой день Василию явно не повезло: дважды ему, зазевавшемуся, наполняли банку керосином и приходилось, оглядываясь, опорожнять ее в ближайшей канаве. Того и гляди — оштрафует милиция.

— «Теряешь бдительность, чекист Дидусь! — ругал себя Василий мысленно. — Эдак дело не пойдет! Терпи!»

И снова становился в «строй».

А на восьмое утро, уже привычно пристроившись в хвосте очереди, он чуть не вскрикнул от неожиданности, потому что в двух шагах от себя увидел того, кого искал… Он! Ошибки быть не может! Все приметы — тютелька в тютельку! Нестерпимо медленно продвигалась очередь. Медленно тянулось время…

…Невысокий коренастый человек в помятой шляпе и черном не по сезону плаще не спеша идет по пыльной улице вдоль приземистых глинобитных домишек. Каблуки на штиблетах скособочены. Ни дать ни взять — провинциальный бухгалтер или иной какой мелкий служащий. В левой руке — бидончик с керосином: сейчас придет к себе в каморку, заправит примус, станет жарить картошку на постном масле. И это он сорил деньгами, как купчина! А между прочим, правая рука неестественно глубоко опущена в карман плаща, и в изгибе ее локтя чувствуется напряженность, и напряженность во всей его пружинистой и подчеркнуто небрежной походке. И когда незнакомец поравнялся с постовым милиционером, Василий мгновенно принял решение.