— Я здесь, господин, — неожиданно раздался голос Магна.
Веспасиан, Сабин и Гай тотчас обернулись. К их великому облегчению, Магн восседал на козлах крытой повозки, в которую были впряжены четыре крепких мула. Рядом с ним сидел Энор и ещё один юный германец-раб. К повозке поводьями были привязаны две лошади. Одна — для Веспасиана, вторая — для Сабина.
— Хвала богам, Магн! — крикнул в ответ Гай и вразвалочку поспешил к повозке. Двое рабов тотчас сошли на землю, чтобы помочь хозяину. — Вот уж не думал, что найду тебя в этой суматохе.
Не успели они занять свои места, как колесница Калигулы появилась вновь. Император громко щёлкал хлыстом, гоня перед собой группу немолодых сенаторов.
— Ну почему старики вечно путаются под ногами у молодых? — ревел он на них.
Хуже всего доставалось последнему, на спину которому сыпался удар за ударом. В какой-то момент несчастный споткнулся и с истошным криком исчез под копытами турмы.
— Бесполезный старый хрыч! — с усмешкой крикнул Калигула, заметив братьев, и ловким движением остановил колесницу.
Испуганные сенаторы побежали дальше.
— Его семейка заседала в Сенате не больше двух поколений. Неудивительно, что ему отшибло память. Думаю, он не помнил даже, где у него задница. Не говоря уже о таких вещах, как найти собственную повозку.
— Ты как всегда прав, Божественный Гай, — согласился Веспасиан, не став напоминать Калигуле о том, что и он сам был сенатором лишь во втором поколении.
Калигула одарил его сияющей улыбкой.
— По крайней мере, ты успел вовремя. Как только мы приблизимся к заливу, ты поедешь со мной в голове процессии. Хочу видеть восхищение на ваших лицах, когда вы впервые увидите мой мост, — в глазах Калигулы читалась гордость. — Особенно на твоём, Сабин. Кстати, у меня для тебя есть приятный сюрприз.
Сказав это, Калигула щёлкнул хлыстом и вместе со своей турмой умчался вперёд. Изуродованное тело старого сенатора осталось лежать в дорожной пыли, пока его не подобрали родственники.
Гай трясся в немой ярости.
— Это возмутительно! С каких это пор мы топчем копытами сенаторов и оставляем их валяться в пыли, как будто это какие-то варвары, а не граждане Рима, прослужившие ему верой и правдой всю свою жизнь! Доколе это можно терпеть?!
— Дядя, — произнёс Веспасиан, кладя ему на плечо руку. — Вспомни, какой совет ты недавно мне дал?
Гай сделал глубокий вдох и постарался взять себя в руки.
— Ты прав, мой дорогой мальчик. Береги собственную шкуру и не позволяй уязвлённой чести взять верх над разумом. Пусть терпение лопнет у кого-то другого. С такими выходками долго ждать не придётся.
— По крайней мере, нетрудно представить себе, что произойдёт, — заметил Магн. — Можно заранее приготовиться и свыкнуться с тем, что будет. Скажу больше, так даже легче держать свои чувства в кулаке. Когда же вещи случаются неожиданно, разум частенько изменяет нам.
С этими словами он хмуро посмотрел на Сабина. Было видно, что тот горд собой. Ещё бы, ведь у всех на виду он удостоился внимания самого императора.
— Чего бы мне хотелось меньше всего, так это сюрпризов Калигулы. Ну, ты меня понял.
Процессия двигалась на юг по Аппиевой дороге. Никаких сюрпризов пока не было, если не считать изматывающего зноя и усталости. Калигула капризно решил отправиться в путь уже на следующий день после того, как Веспасиан доставил ему кирасу. Времени решать такие насущные, но, увы, приземлённые вопросы, вроде обеспечения людей в пути провиантом, не было. В результате процессия двигалась по той части Италии, что больше других пострадала от самодурства императора, конфисковавшего на строительство моста все корабли в итальянских водах. На пятый день у преторианцев кончились пайки. Съестные припасы, которые захватили с собой сенаторы, были либо съедены, либо протухли из-за жары.
На шестой день процессия не проделала и половины пути, а всё потому, что Калигула неожиданно стал проявлять интерес к дедам каждого городка, через который они проезжали. Когда его носилки пересекали Форум, он давал растянувшейся на целую милю колонне приказ остановиться и, сидя в тени навеса из лебяжьего пуха, творил правосудие — так, как он его понимал — и издавал новые законы. Его квартирмейстеры тем временем отнимали у горожан не только новый урожай, но и скот, и сделанные на зиму припасы. После чего, оставив после себя с десяток обезглавленных, распятых или покалеченных преступников, новые законы, касающиеся принесения в жертву богу-императору павлинов и прочей живности, а также город, которому в ближайшие месяцы грозил самый настоящий голод, колонна вновь приходила в движение. Отцы города могли утешать себя разве что тем, что теперь у них имелась выданная императором расписка на некую сумму, которая — как подозревали они — никогда не будет выплачена.
По вечерам Калигула отдавал преторианцам приказ строить походный лагерь, со рвом и палисадом, как будто они были на вражеской территории. В некотором смысле наверно так оно и было, особенно после их дневных «подвигов» и беспощадной рубки леса на многие мили вокруг.
За исключением тех немногих, что догадались захватить с собой собственную палатку, сенаторы и их жёны были вынуждены спать в душных повозках, стоящих впритык одна к другой в углу лагеря, без какой-либо надежды укрыться от посторонних взглядов.
Единственным утешением для женщин была возможность пользоваться уборной, которую сооружали специально для них. Их мужья, которые в своё время отслужили под сенью имперского орла, как и любые солдаты, без всякого стеснения спешили облегчиться во время первого же привала. Увы, природная стыдливость не позволяла женщинам последовать их примеру. Неудивительно, что к вечеру они превращались в злобных гарпий — мало того, что они весь день были вынуждены трястись в повозке, но и были лишены возможности справить нужду.
Веспасиан и его спутники старались привлекать к себе как можно меньше внимания и по возможности избегали участия в «развлечениях» Калигулы. Те сенаторы, кому вечером «повезло» получить приглашение в огромный императорский шатёр, возвращались бледные, с рассказами о насилии, содомии, издевательствах и прочих вещах, для которых у них, и в особенности у их напуганных жён, даже не находилось названия.
Увы, вскоре тот факт, что они столь успешно не попадались на глаза Калигуле и избегали его «приглашений», заставил братьев задуматься. Странно, почему вдруг император обходит их вниманием? Ведь обычно он причислял их к своим самым близким друзьям. До конца их путешествия оставался всего один день, а они ни разу так и не получили приглашения ни на одно из его пышных пиршеств, какими бы омерзительными увеселениями те ни сопровождались бы. Вскоре этот вопрос уже не давал Сабину покоя.
— На твоём месте я бы не переживал по этому поводу, мой дорогой мальчик, — прогудел Гай, путешествуя в относительном комфорте на мягких подушках. — Мне показалось, он был рад тебя видеть, когда мы только выехали из Рима.
— Вот именно, дядя, — ответил Сабин, гарцуя рядом с его повозкой. — Он знает, что мы здесь. Он вбил себе в голову, что мы его друзья, и неустанно это повторял. И тем не менее он забывает о нас пятнадцатый день подряд. Интересно, чем мы его оскорбили?
— Он, как и обещал, позовёт тебя к себе сегодня, ближе к вечеру, чтобы отпраздновать последний день путешествия.
— Но зачем ему было ждать так долго?
— Наверно, не хотел раньше времени раскрывать сюрприз, который он приготовил для тебя, — предположил Веспасиан, подставляя лицо порыву прохладного ветра, что дул с Тирренского моря, до которого было не более сотни шагов.
— Не смешно, паршивец ты этакий.
— Вот и я тоже так подумал, — поддакнул Магн.
Сабин одарил его колючим взглядом и снова повернулся к брату.
— Пойми меня правильно. Мне было бы куда приятнее знать, что я в фаворе у Калигулы, нежели ежеминутно мучиться вопросом, чем я ему не угодил, и жить в постоянном страхе, что он в любой момент может меня казнить.
