Он быстро встал и дружески, немного долго, пожал руку Максиму Игоревичу и сделал шаг к выходу, остановившись на долю секунды и махнув рукой спящей соседке сверху, которая спиной к ним, лежала уткнувшись глазами в сетку. Такие пассажиры не очень общительны, толи из-за природной замкнутости, толи снобизма – такие люди как Максим Игоревич охарактеризовали бы их таким словом, как «молодость».

Дверь купе плавно открылась и также вернулась в обратное положение, прежде, вместе с полуденными лучами, запустив и добрую улыбку Кузьмы.

– До свиданья.

Максим Игоревич вздохнул.

«Иногда молчание, может сказать больше хорошо составленного предложения: мимика, жесты, мелкие движения губ – всё это язык, голос ума, души и зеркало прошлого»

«Мы замираем, нам тяжело дышать, наш пульс учащается, – сердце быстрее качает кровь, – мы захлёбываемся, наше волнение выражается румяными щеками и тёмной синей полоской у виска, что кабель под землёй, передающий энергию в виде переживаний, переходящих в головную боль.

Когда-нибудь этот передатчик закоротит, и мы навсегда избавимся от мигрени»

Кто-же сказал, что все моменты в жизни должны быть весёлыми? Кто заставил нас стремиться к Абсолюту счастья? Книга, что рассказывает историю жизни, не может быть только из светлых красок. Ведь на своём пути мы встречаемся с людьми разных оттенков. И каждый из них помогает всё больше понять самого себя, всё больше уточнить жизнь, постепенно складывая её, пазл за пазлом, чтобы увидеть, и понять ту самую, заветную, картину жизни.

Максим Игоревич сидел тихо в углу, подсчитывая людей, уходящих со станции очередного, удаляющегося города, с его монотонными пейзажами: цветные крыши домов, старые, но ухоженные детские площадки, дороги с односторонним движением, небольшой компактный вокзал со старой вывеской; вот уже показалась листва и постепенно сливающиеся с ней дома; пейзаж небольшого города достаточно быстро скрыл за собой архитектуру и превратился в лес. Прошло лишь пару минут и всё: очередная история закончена – громкий звук! – резко открылась дверь, ровно в такт набравшего максимальную скорость поезда, ворвавшегося в поток ветра и выровнявшегося с ним, тем самым уравновесив вагоны и придав составу плавучий звук.

Резко открыв дверь, под весом тянущей вперёд плетёной сумки, в купе ввалился очередной пассажир. Вид у него был рабочий: пальцы серые, также пыльные штаны и такая же кофта; одежда плотная, потрёпанный вид: видно, что человек не помыл утром голову, хотя узор стрижки и просматривался, более того выглядела она очень профессионально, хоть и заросла временем.

Мужчина лет тридцати двух блеснул осторожным карим взглядом и почесав (достаточно рассеяно) судя по всему непривычную ему щетину, дважды извинился и отметил, что не хотел побеспокоить: – «Совсем не хотел». Аккуратно затолкав сумку под нижнюю полку, он достал влажную салфетку и неловко протерев руку протянул её Максиму Игоревичу, но ощутив, что она теперь влажная сразу убрал и также неловко поклонился. Затем немного протёр лицо, увидев взгляд, скользящий по его рабочему костюму, он попытался было отряхнуться, но заметив, что так он ещё больше пылит, остановился и ещё раз робко кивнул.

– Извините, не переживайте я скоро выхожу. На конечной…

Максим Игоревич приветствующее кивнул, его совсем не беспокоила пыль или его внешний вид, да и до конечной остановки оставался всего лишь один час двадцать шесть минут ровно.

Максим Игоревич уже по привычке смотрел в окно, временами поглядывая в отражение нового соседа по купе, стараясь заглянуть в его глаза, которые казались Максиму Игоревичу загадочными. В один момент отражение глаз соседа столкнулось с отражением его взгляда. Так ехали они в синхронной тишине, имя которой понимание. На момент, между ними и вокруг образовалось вакуумное пространство, что пустота, закрадывающаяся в душу. Им она была слишком знакома, можно сказать, что даже природа почувствовала напряжение и пустила в небо облака, чтобы уменьшить своё присутствие.

Пассажир сидел уже целых пятьдесят минут и мочал, и вот только впервые оторвал от отраженья взгляд. Блеск на зрачке, – он хотел что-то сказать, – но предпочёл тишину – или глаза боялись?

Неловкими движениями пассажир всё не находил себе места в этом замершем пространстве, шевелясь в нём не нарушающими тишину движениями. Было, что он пару раз выдвигался вперёд, как это обычно делают люди, желающие начать диалог, но тонкая нить оттягивала его назад: попытка за попыткой. Сжав вместе ноги, он просидел ещё около двадцати минут, перетирая сухою салфеткой серую пыль на своих пальцах.

Встречный поток ветра – вагон тряхануло.

В пространство просквозилось движение, и пассажир немного дёрнувшись двинулся вперёд, его до этого плотно поджатые губы смочились, прежняя в них сдержанность перешла в лёгкое движение, в сторону уже повернувшегося к диалогу Максима Игоревича, который заметив, вежливо принял порыв своего собеседника.

Зовут его Дмитрий. Его внешний вид совсем не соответствовал тому в котором он привык представать перед людьми. Он крупный ритейлер, уверенно играющий на рынке пищевой продукции. В тот день он ехал в город «К» навестить свою матушку; был конец лета, ему нужно было успеть до осенней сырости. Дорога в сторону города «К» всегда вела его к воспоминаниям детства, ведь там он его и провёл. Именно этим он и хотел поделиться, именно об этом он и хотел рассказать. Казалось, он нашёл понимающего слушателя.

Последние пару лет его жизнь была трудной. Матушка, – как он привык всегда её называть, – её охватил инсульт, приковав полностью к кровати. Поэтому он поселил её у себя в квартире, в мягко жёлтой комнате с большой, словно собранной из трёх бумерангов люстрой, прижатой к белому потолку. В той же комнате и стояла медицинская кровать и телевизор зафиксированный кронштейном к стене. Так она и лежала: совершенно бездвижно. Врачи сказали, что она уже ничего не понимает и осталось только ждать. Каждый день он стоял и смотрел на её седые волосы, постаревшие, с уже лёгкой желтизной серо-голубые глаза, встречая так с ней утро и закат. Дополнительно для ухода за ней он нанял няню, которая успешно проработала год, но затем, по личным причинам (возраст), уволилась, завершив свою последнюю работу. Поэтому ему пришлось нанять новую. Ей стала женщина сорока лет, с родинкой на правой щеке, чёрными густыми волосами, зафиксированными в стрижку под названием «каре»; немного плотная фигура, и строго сидящий розовый медицинский халат.

– Не переживайте, – отчеканила она, – я знаю своё дело.

И отпустила её сына заниматься своими делами, словно старшая сестра, спровадившая надоедливого брата.

Шли недели. Дмитрий всё пребывал в надежде, что, хотя бы кончики пальцев, краешки губ, приведутся в движение. Но как сказали врачи: «Надежда на улучшение 2% – не больше». Так каждый раз возвращаясь домой он с неугасающей надеждой ребёнка заглядывал в комнату и смотрел за нянечкой, которую он не смел называть сиделкой, и взял с неё обязательство, что и она себя будет называть и говорить другим, что работает нянечкой. Каждый раз заглядывая он ждал новость, новость хорошую, но она лишь размеренно и отстранённо говорила (и даже не в ответ):

– До свидания, – и уходила домой, не оставляя никаких комментариев.

Прошёл месяц. Состояние не улучшилось, а даже началось ухудшение: матушка начала худеть. Он не на шутку занервничал, сразу начал искать более калорийные каши, чтобы наполнять её силами. Врач, да и другие врачи имели лишь одно объяснение и покачивали головой в ответ…

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.