Было немного неловко. Дан не виделся с Лис кучу времени. Последний раз с памятного, и очень приятно памятного, сеанса лечения летучемышиной фобии. Пару раз собирался позвонить, но таки не решился, особенно после того, как Лисия ушла от Эфареля. Вроде кто-то говорил, что беременная, но Дан не верил. Ушастые за своих детей клещами держатся. Для них дети – сокровище. Даже те, что на стороне случаются.

Но раз Холин пока занят женой, можно и к Лис заглянуть. Заодно узнает, в каком замнач расположении духа, а то пошлет с порога вместе со всеми планами, а Дан уже чуял, еще немного – и сорвется. Заклинание крови всегда вызывало у него отвращение. Несмотря на явную расположенность дара именно к этой магии.

Дантер постучал и тут же вошел. Лисия пряталась за монитором комма, над рамкой сияли только округлившиеся от удивления чудесные зеленые глаза в растопыренных ресничках. Прямо как ромашки на лугу. Веснушки полыхали звездами, рыжие волосы… рыжились. И вообще вся она была такая… такая аппетитная, так бы и… Это все кровища, которую утром вот только пил. А тут, в секретарском кабинете, пахнет свежим, самую малость обжаренным стейком и сладко – Лисией. Дантеру всегда нравилось, как она пахнет.

– Вкус-с-сная… Напасть… Напасть… – взвыла натура.

Лодвейн втянул слюни и клыки. Сюрп…

– Сюрпри-и-изс-с… Э-э-э… Привет, Лисонька, какая ты милая. Такая вся кругленькая и сияешь.

Лис мгновенно зарумянилась и стала сиять еще ярче. У Дана улыбка до ушей сама собой полезла. – А я вот к Холину. Мне сказали – у себя. Я к нему сунулся, а там закрыто и тишина мертвая…

И тут мертвая тишина дала о себе знать таким звуком, что Лодвейн тоже едва не зарумянился. Вот прямо как Лис сейчас.

– О-о-о!.. Хо-о-олин, я тебя… М-м-м… Нена!.. Нави!.. О, Тьма! – стенало за стеной.

Мурашками пробрало до печенок, будто в пещере полной крылатой пакости, нервы и давление встали дыбом. Противиться взрыкивающей алчной жаждущей натуре стало невозможно, и Дан сам не заметил, как подкрался к столу и, перебирая ладонями по столешнице, принялся огибать монитор, за которым старательно скрывалось… скрывалась… Ар-р-р… Вкус-с-сна.

– Вот некроманты какие… Это же надо так уметь! И не сказали толком ничего, а все уже восстало, – урчал Дантер в один голос с натурой, медленно приближаясь к заметно поправившейся, но от этого еще более аппетитной девушке. Отодвинул в сторону бумажный контейнер, откуда пахло стейком. Собрался было примостить зад на стол, но передумал, присел на корточки. Руки сами собой легли на Лискины щиколотки, поползли вверх по ногам, под просторным платьем.

– И вот смотрю я на тебя, Лисонька, и думаю, что мне как-то очень страшно и мыши кругом мерещатся.

Глаза у Лисии делались все огромнее, она все больше полыхала щечками. Руки Дана уже сделались горячими от горячих, гладких, мягких бедер, на которых лежали, поглаживали, прижимали пальцами и крались выше по миллиметру…

– Надо спросить у Холина, что это за ритуал он там проводит страшный, что жерт... жена так ор... восхищается, – Дантер облизнулся, Лис прикусила губу, заломив бровки, платье обтягивало характерно округлый живот.

– Дан, – горячим шепотом произнесла Лис, вампирское сердце дрогнуло, забилось быстрее. – Данчик… А я… А я вот. – И погладила округлость.

– Я? – уточнил Дантер, Лис покивала, и он как-то сразу поверил. Не просто поверил – почуял.

Пальцы под платьем задели кромку кружева, Лисия снова куснула губу, сжала коленки, и сделать то, что Дантеру хотелось, стало хотеться еще больше.

– Дан… – горячо шептала девушка, когда он, пристально глядя в восхитительно зеленые глаза, потянул ее со стула к себе на колени, на пол, – Данчик, а как же… мы же…

– Аккуратненько…

Ар-р-р-р…

14

Опрокидывалось, рассыпалось и падало. На столе, со стола. Я стянула с Холина пиджак и, не жалея пуговиц, воевала с рубашкой. В этом было что-то упоительно настоящее, избавлять его от одежды, не используя магию, хотя я могла щелком оставить его вообще без всего, как и он меня.

Обхватила ногами, отвечала на поцелуй, едва сдерживаясь, чтобы не куснуть, не выпустить когти… Хотелось под кожу ему влезть, чтобы стать ближе. Выгнулась, постанывая, и пару раз вскрикнула, когда Мар, слишком сильно прихватил зубами за нежное и оцарапал спину, рывками расстегивая молнию платья. Помог выдрать руки из рукавов. Ткань трещала, по коже полоснуло острое, пинком отправляя и так разогнавшееся сердце в невообразимый галоп.

– Ма-а-ар… Когти!

– Прости… Прости… – и тут же зубья вонзил в свое любимое место на шее, там, где жилка бьется, нетерпеливо стаскивая с меня все, что еще не успел стащить.

Ремень, вслед за лишившейся половины пуговиц рубашкой, тоже наконец поддался моим рукам. Было… влажно и…

– Мар? – озадаченно спросила я, почувствовав, как это влажное начало пощипывать затылок. – А что это у тебя на столе такое... Липкое?

Холин замер, его руки на моих бедрах тоже, отросшие волосы перьями свисали по обеим сторонам лица. Он смотрел мне в глаза. И не моргал. И не дышал тоже.

– Скажи, что это глазурь, – тихо попросила я, поскольку место, где щипало теперь начало стягивать.

– Это глазурь, – с готовностью отозвался замнач, все так же не моргая и не дыша.

– Мар? – еще тише спросила я.

– Да, родная?

– А что ты делал перед тем, как я пришла?

– Рамку для магфото чинил. У нее ножка отвалилась, – шепчущей скороговоркой отчитывался Холин, – магией было нельзя, и я взял ск… – Он запнулся, глаза приняли мечтательное выражение.

– Что ты взял?

– Ск… Склей. Я взял склей. И-и-и… по-моему, я его не закрыл.

Я запоздало дернулась, а все, а надо было раньше.

– Мар. Сделай что-нибудь.

Одна из рук Марека переместилась с бедра под коленку, а вторая легла на грудь, облапив мягкое и податливое, чуть придавливая меня к столу.

– Холин, животное, что ты делаешь?

– Что-нибудь.

– С-с-скотина, – с безграничным обожанием и желанием зарыть на месте, прошипела я.

– Скотина, – подтвердил Холин, дернул бровями, коснулся моих губ, провел по верхней кончиком языка, прикрыл свои наглые глазищи ресницами, потерся носом о мой, жарко подышал в лицо. – Знаешь, сердце мое, ты сейчас в таком положении, что вряд ли сможешь мне отказать. И я как пострадавшая и изгнанная из дома и супружеской постели сторона вправе настаивать на осуществлении права обладания… Но. Если я тебя сейчас отпущу, не пройдет и минуты, как твой аппетитный тыл съедет со столешницы вниз и тебе будет так же плохо, как недавно было хорошо. Или зафиксировать тебя другим способом?

Меня обдало жаром, Мар среагировал, я почувствовала, что он среагировал, и внутри снова полыхнуло.

– М-м-мика… Еще одна подобная фантазия, и я подло воспользуюсь твоим положением. Так что прошу по-хорошему, лежи, не шевелись, молчи и, желательно, не думай. Всякое.

– А ты?

– А я буду делать.

– Что?!

– Что-нибудь! Но сначала…

Сначала он помог мне влезть обратно в платье и привел свою одежду в порядок. В относительный, относительно оставшихся на рубашке пуговиц. Пряжка ремня болталась на честном слове – когти я все же выпустила. Надеюсь, Холин не настолько отощал на холостяцких хлебах, чтобы с него штаны па…

– Мика, – укоризненно посмотрел на меня темный глаз с синей искрой, – я же просил без фантазий. Отвлекаешь.

Мар, перегнувшись, отковырял темной лентой ящик в столе, и шебуршал там в поисках растворителя. Найденное было сопровождено радостным воплем. Затем меня методом “больно – не больно” развернули на столе вдоль, чтобы я не соскальзывала, и показали палец. Указательный. Грозно. Чтоб молчала.

– А если больно будет, вопить можно?

– Можно. Только без… Тьма…

– Что?! – выдавился из груди сиплый хрип.

– Слишком сильно схватилось. Не выходит.

– Совсем? – тихонько спросила я.

Едкий запах драл нос. Там, где на кожу попала алхимическая гадость, ощутимо припекало.