– Мы вас поняли, Галина Степановна, Митя больше так не будет, верно? – сказала мама, с надеждой взглянув на меня.

– Да, я больше так не буду.

Интересно, это детское «чувство стыда» – все, чего хочет получить от меня эта старуха, дабы потешить свое чувство собственной важности? Судя по её самодовольному выражению лица – я прав.

– То-то же. В таком случае я пойду. До свидания.

– До свидания, Галина Степановна – ответила ей напоследок мама, после чего вновь кинула на меня просящий взгляд, и я сразу понял, что ей нужно.

– До свидания, и ещё раз извините.

Она не ответила, а просто вышла из квартиры. Мама закрыла дверь и провернула замок два раза, в то время как я двинулся к своей комнате.

– Я уроки делать.

– А как же ужин?

– Не хочу, спасибо, – с этими словами я скрылся в своей комнате.

Хоть выключатель и находился прямо под рукой, включать свет мне не хотелось.

«Ха-а-а… я устал.»

Прислонившись спиной к двери, я опустился на пол и устремил свой взгляд в потолок. Меня вновь захлестнули, было, мысли обо мне, о моей жизни, об окружении, однако сейчас меня потянуло вспомнить то, что было когда-то. Скорее всего, мне очень захотелось понять, в какой момент я свернул не туда до такой степени, что теперь мне нужно столько всего терпеть. Взяв за ремни сумку, я подошел к своему письменному столу под навесной полкой с огромным количеством книг. Протащив её по полу и кинув рядом, я сел на стул. Помимо стакана с ручками и карандашами, на нем также стояла небольшая фотография, которая навевала теплые воспоминания о тех беззаботных временах, когда я перешел в шестой класс. Клацнув свет лампы, я начал рассматривать её содержание.

Этот улыбающийся мальчик справа – я. Тогда я был довольно стеснительным, а потому и улыбаюсь не так ярко-выраженно, как те двое слева и в центре в школьной форме. Первый, Мишка, всегда был любимчиком всех мамочек, однако не за его оценки и что-то вроде того, а за яркий и добрый характер. Даже здесь он смеется, ставя «рожки» Женьке – мальчику по центру. Насчет него – Женька с детства ходил на плавание, а потому был чуть-чуть выше нас обоих. Он, как и я, очень любил Мишкины затеи, хоть порой за некоторые из них приходилось получать всем троим. Он самый первый из нас заинтересовался девчонками и, даже не смотря на дразнилки со стороны, продолжал добиваться внимания одной подружки.

– Мда… хорошее было время.

После школы мы сломя голову неслись за лимонадом, а зимой бегали в гости к Женьке и играли у него в приставку, ведь его папа был ого-го – аж замом главного инженера на тракторном заводе. Помню, однажды Мишка придумал новую игру – сбрасывать с окна на проходящих мимо людей бумажные шарики с водой. Каждый день асфальт был полностью мокрым в трех разных местах. Лето, жара, лимонад, Валерий Леонтьев или Пугачёва, играющие из маленького киоска под домом, смех и веселье – помню это как вчера.

Накануне Нового года в шестом классе Мишку сбил насмерть автобус, а через пару месяцев, из-за работы отца, уехал в Донецк Женька. Некоторое время мы переписывались и созванивались, а когда нам было уже по шестнадцать, однажды мне позвонила его мама.

«Женька повесился» – было первым, что я отпечатал в своей памяти после того разговора.

Не смотря на то, сколько слёз я пролил, когда узнал о судьбе Мишки, услышав о смерти Жени я не проронил ни одной слезинки. Мне было тяжело – да, сердце болело – да. Меня словно разрывало изнутри, и тогда я осознал, как сильно изменился. Что поделать, такова жизнь. Такова жизнь, но…

Почему она такова?

Мой взгляд неосознанно привлекли собственные руки. Из-под рукава рубашки показалось запястье, а вместе с ним и мой самый главный позор, о котором никто никогда не узнает. Я всегда ношу какой-нибудь аксессуар на левой руке, скрывающий эти чертовы плоды чрезмерной эмоциональности.

Хватит уже – мои раны давно затянулись, однако я всё ещё не понимаю, почему я должен был их получить. Могло ли всё быть иначе? Хотя, если бы всё было иначе, стал бы я тем, кем являюсь?

Нет, определенно не стал…

– Митя, я войду? – послышался из-за двери мамин голос в самый разгар моих копаний в себе.

Я поднялся со стула как ни в чем не бывало, покачивающимся шагом подошел к двери и потянул за ручку. Белая дверь с узорчатым стеклом, сделанным исключительно для декора, со скрипом и скрежетом отворилась. На пороге в мою комнату стояла немного угрюмая, но в то же время обеспокоенная мать.

– Чего тебе? – устало произнес я.

– Мить, ну сколько можно так загуливаться? Ты ведь знаешь, как Галина Степановна к этому относится. А если хулиганы?..

– Ну мам, ну сколько можно? Нет до меня никому здесь дела. К тому же я делом занят, ты же знаешь.

Мои попытки спокойно вразумить с каждым днем дают все меньше эффекта.

– Ну а вдруг!? Вон, сколько новостей по телевизору передавали.

– Да ну брось…

– Нет не брось! Ну ладно ты, но обо мне то ты хоть подумай. Что скажут люди, если вдруг поползут сплетни о том, что мой сын со шпаной какой связался. Могут такое понапридумывать!..

– Ну и что? Какое тебе дело до всяких слухов, если это неправда?

– Ох, ну ты ведь сам понимаешь…

– Нет я не понимаю! – в этот момент я почувствовал, что начинаю терять самоконтроль, но осознал я это слишком поздно. – Я не понимаю, почему я хорошо закончил школу, ни разу никому не доставлял проблем, поступил в институт, участвую в общественной деятельности, и все равно находятся недовольные! Я не понимаю, почему я должен каждое утро переться в институт, чтобы потом работать на нелюбимой работе, чтобы потом жениться на нелюбимой женщине и воспитывать нелюбимых детей! Я не понимаю, почему при том, что я и так иду по проложенной мне другими людьми дороге, четко следуя чужим указаниям, они сами же жалуются, что я стал тем, кем стал! Я НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ!

Стиснув зубы, я вылил малую часть того наболевшего внутри меня, о чем думал все это время. Самое обидное, что жертвой стал именно тот человек, который, несмотря на все то дерьмо, что происходило вокруг меня, старался что было сил оставаться на моей стороне даже тогда, когда это было тяжело.

Когда взрослые называли меня угрюмым или неприветливым – мама с пеной у рта доказывала обратное. Когда ей твердили об отсутствии светлого будущего для меня с моим настроением – она настаивала на обратном.

Сейчас я вновь никак не мог посмотреть ей в глаза. Осознав произошедшее, я метнулся к прихожей, слегка оттолкнув опешившую маму. Буквально запрыгнув в ботинки и схватив висящую на крючке куртку, я открыл дверь.

– Куда ты, Митя? Стой!

Я ничего не ответил. Полностью проигнорировав её, я резко вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь. Ноги двигались сами; перепрыгивая через одну ступеньку, я как можно быстрее намеревался спуститься вниз. Уже добравшись до пролета между первым и вторым этажами, я почувствовал на себе исходящий снизу у дверей хмурый взгляд «Галины Гитлеровны», однако это меня никак не останавливало.

– Эй, ты куда это собрался!? – завидев меня, тут же проскрипела она на весь коридор.

Сейчас мне было не до нее – захлестнувшие меня чувства и эмоции глушили любой раздражитель извне. Скорее всего, дабы оградиться от лишнего дискомфорта в виде этой старухи, я накинул капюшон.

«Да, так комфортнее».

Поспешно открыв дверь, я вынесся наружу, оставив дверь в подъезд закрываться самой. Побитая асфальтированная дорожка и пара скамеек у подъезда, детская площадка с отклеивающейся краской на горках и перекладинах, окружающие серые многоэтажки, так истощившие мою душу – не смотря на ночную темень, я отчетливо видел все это. Оставляя неглубокие следы на тонком слое снега, я кинулся прочь – прямо в темную ночную пучину.

Я бежал. Просто бежал, не зная куда, и лишь хруст не успевшего толком накрыть землю снега отдавался в моей голове громким эхом, от которого, спустя время, мой бег сменился шагом. Немного остынув, я поднял голову и осмотрелся по сторонам. Передо мной возникла обычно немного загруженная дорога во тьме ночи, ведущая в сторону тракторного завода, куда ездит работать большая часть этого спального района. Я задумался, однако ненадолго – вскоре, перейдя на другую сторону, я в который раз направился к грязной речушке в паре сотен метров отсюда. На вид она выглядит вполне нормальной, однако то, что может находиться на ее дне, ясно дает понять, насколько опасно может быть в ней рыбачить и, тем более, купаться.