По присыпанной тонким слоем ноябрьского снега дороге, оставляя за собой след стертых напрочь покрышек, несся уже довольно потрепанный временем городской ЗИЛ-158, окрашенный в белый цвет с красными полосами на корпусе. Внутри, помимо меня, за постепенно угасающей харьковской суетой наблюдало ещё три человека. Одним из пассажиров была старая, надоедливая соседка, презренно прозванная мной «Галиной Гитлеровной». Естественно, за рамки моей головы это никуда не выходило, и хотя в последнее время скрывать свое отношение к ней становилось все тяжелее, я был обязан, ведь она – типичная активистка из старой задрипанной хрущевки, где живу я со своей матерью. За последние пару лет «оно» успело завоевать репутацию у местной малышни, как «баба Яга», а про подростков я вообще молчу.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что неосознанно сверлю её спину своим взглядом. Её порядком истрепанная бордовая куртка и безвкусный платок на голове вызывали ещё больше отвращения, а потому я оторвал от нее взгляд, сосредоточился на проносящимися за окном фонарными столбами и обнаружил, что практически прибыл к месту назначения. Тормоза подо мной заскрипели, и вскоре автобус полностью остановился. Дверь неуклюже распахнулась, сложившись вбок. Я сидел в конце салона, та бабка была спереди, а потому у меня были все шансы проскользнуть мимо и остаться незамеченным. Вскинув небольшую сумку с книгами на плечо и накинув капюшон, я быстро метнулся к выходу и попытался отойти как можно более в сторону, однако не учел, что эта карга, не смотря на свой возраст, способна моментально опознать кого-то из знакомых.

– Ох, Митя, это ты?

Ах… черт бы тебя побрал.

Я попытался проигнорировать, однако она снова выкрикнула мое имя, ещё громче. Мы были единственными, кто вышел на этой остановке, да и автобус уже успел немного отдалиться, а потому списать все на «я не услышал» не выйдет.

Я нехотя обернулся, попытавшись изобразить удивление на своей физиономии.

– Галина Степановна…

Она стремительно принялась сокращать дистанцию между нами, в то время как я просто стоял на месте, держа руки в карманах (было холодно).

– Чего это ты не здороваешься? И почему так поздно домой идешь? Почему не в шапке? Где был? Мать знает, что ты так допоздна шляешься непойми где?

Как и ожидалось, старуха с севшим хриплым голосом тут же накинулась на меня с расспросами, или, правильнее будет сказать, устроила мне допрос. Впрочем, в одном она права – сегодня я действительно слишком поздно иду домой.

– Я… был в институте, у меня скоро экзамены… – выдавил из себя я то, что первым пришло в голову.

– Смотри мне, – пригрозила пальцем та, – не вздумай огорчать свою мать – ещё не хватало, чтобы её сын в милицию угодил.

– Этого не будет, Галина Степановна.

– Очень на это надеюсь, а теперь марш домой!

От такой указки у меня сам собой дернулся глаз. Уже в тысячный раз меня одолевает неконтролируемое желание вмазать этой корове, и уже в тысячный раз я себя пересиливаю.

Да кто ты такая, чтобы мне тут нотации читать!?

Увы, это все навсегда останется лишь в моей голове, а сейчас я и дальше буду просто терпеть этот мерзкий голос, буквально перебирающий каждую кость в моем теле, словно намеренно провоцируя хруст один за другим.

– Хорошо.

Не желая оставаться наедине с Галиной Степановной ни секунды дольше, я ускоренным шагом двинул в сторону дома, который находился немного дальше, в спальном районе, окруженный абсолютно идентичными панельными многоэтажками.

Только я ощутил себя свободным от дула словесного пистолета этой карги, как она вновь навела на меня мушку.

– Подожди.

Ну что ещё?

Я обернулся и взглянул на нее с непониманием.

– Я проконтролирую, чтобы ты дошел до дома, а затем отчитаюсь твоей матери.

«НУ НЕТ!!!»

– Хорошо.

Что б тебя, мне уже семнадцать, через неделю восемнадцать – я не нуждаюсь в твоей «опеке»! Мне повезло в одном – я научился максимально отстраняться от издаваемого ею шума, поскольку в школьные годы мне приходилось довольно часто совмещать свои походы домой из школы с её возвращением из магазина. Было достаточно просто в удобный момент кивать головой, откидывать примитивные фразочки вроде «ничего себе» и соглашаться с её мнением.

Идя по протоптанной тропинке, ведущей вглубь дворов, я то рассматривал звездное небо, то вглядывался в окна со все ещё включенным светом, то представлял себя курильщиком, выдыхая воздух из своих легких, который тут же, обратившись паром, уносился ввысь к ночному небу.

Под пропускаемые мимо моих ушей рассказы Гитлеровны о недавно прочитанных ею новостях в газетах, сплетнях о сыновьях третьей сестры лучшей подруги её второй дочери, а также всяких «алкашах Петровичах из восьмых квартир», мы, наконец, добрались до нужного подъезда, несмотря на уже выключенные фонарные столбы на улице, обычно освещающие серые монотонные пятиэтажки. Вскоре я, под пристальным надзором этого диктатора из семьдесят пятого дома, добрался до своей квартиры на пятом этаже.

Ну хотя бы поднимаясь по лестнице она слишком сосредотачивается, чтобы не навернуться и не покатиться вниз, а потому и молчит как рыба, от чего даже тишина становится гораздо тише.

– Ну, чего встал? Стучи давай.

И без тебя знаю, ну и вообще-то у меня ключи есть.

Достав из глубокого кармана связку ключей и найдя нужный, я провернул замок один раз, после чего смог открыть дверь. Продолговатый коридор, пара дверей в конце и один заворот направо, ведущий на кухню и к дверям в ванную. Из-за него, как по щелчку, показалась мамина фигура в фартуке. Судя по её лицу, она была явно не в настроении, хотя оно и понятно. Мне кажется, она уже давно подозревает, куда я спускаю остатки карманных денег каждую пятницу.

Не успел я сказать и слова, как меня опередили.

– Ох, ну наконец-то, я уж думала в милицию звонить, – слегка надменно произнесла она.

– Извини, я…

– Не, ну вы только послушайте, Мария Ивановна!.. – и вновь меня оборвали, но на этот раз это была старуха за мной. – Это ни в какие ворота не лезет – ребенку нельзя позволять шляться ночью где попало! Что ж тогда вырастет из вашего Мити?

– Да я… понимаю, – без особого энтузиазма ответила мама, а затем взглянула на меня строгим взглядом. – Ну и – где ты был?

– В библиотеке – не раздумывая произнес я. Я был не в силах смотреть ей в глаза дольше нескольких секунд, но и тут мне удалось придумать оправдание. – Мне стыдно, что я так задержался, прости.

Пусть думает, что меня гложет совесть, от чего я не могу посмотреть ей в глаза.

В свою очередь она тяжко вздохнула.

– Сил моих нет… разувайся и иди за стол, позже проведу беседу.

– Хорошо…

Ногами стянув с себя ботинки, даже не расшнуровывая их, и сняв с себя куртку, я поспешил в ванную помыть руки.

Галина Степановна в прихожей устроила какие-то нравоучения моей матери, однако я не вслушивался. Единственное что – из её уст как обычно исходили тезисы о «духовном развитии будущего строителя коммунизма», желании работать на благо общества и мнении окружающих. При этом, невооруженным глазом было видно, что она верующая, однако доносить – не моя стезя, хотя порой так и хочется отправить пару «писем счастья» куда надо.

Вымыв руки и вытершись полотенцем, я вновь вышел в коридор. Похоже, к этому времени разговор подходил к своему завершению.

– …хорошенько поразмышляйте над этим, Мария Ивановна, ибо только вы отвечаете за то, что получится из вашего сына.

В этот момент мой явно равнодушный взгляд пересекся с её, самоуверенным и грубым.

– В следующий раз сама надаю тебе по шее. Слышишь? Ишь какая молодежь пошла, вот в наше время…