Маргарита Игоревна сказала, чтоб мы принесли в класс цветы. У нас дома нет цветов, но мы с Колей Зайцевым решили, что мне нельзя отставать от других и надо пойти и купить цветы.

На Красном проспекте есть цветочный киоск. Мы подошли и узнали, что самые дешёвые цветы стоят восемьдесят копеек. Хоть они самые дешёвые, они самые красивые. Примулы называются. У них много листьев, а из листьев растёт ножка с цветами. Прямо такая шапка получается. Красная, или белая, или сиреневая… Мы выбрали красную. То есть так… глазами выбрали. Купить-то денег у нас не было.

Мы попросили продавщицу не продавать этот цветок, а сами за деньгами побежали. А куда побежишь? Не хотелось мне на этот раз у мамы просить. Я у неё и так без конца прошу: то на кино, то на тетради, то на марки, то ещё на что-нибудь…

Задумались мы с Колей. Думали, думали и придумали. То есть не я, а Коля придумал. Я же говорил, что он очень умный. Придумал он, что деньги надо заработать. Только как заработать? Макулатуру всю давно собрали, металлолом тоже.

Пошли мы с Колей на улицу Володарского, туда, где дачи настроены. У них у всех садики, огородики.

Пришли мы к одному дому, вошли в калитку, смотрим: сидит на столе — там у них такой стол, в землю врытый, — не то девчонка, не то взрослая и газеты читает. Ну, думаем, сейчас ругаться будет. А она нет.

— Вы, мальчики, за макулатурой? Опоздали, уже приходили.

Мы ей говорим:

— Нет, мы не за макулатурой. А нет ли у вас работы какой?

— А зачем?

Мы всё честь по чести рассказали ей.

— Подождите, — говорит.

Ушла она в дом, а потом выходит и рубль нам подаёт.

Мне чего-то так стыдно стало. Сам не понимаю чего.

А Коля сразу сообразил и говорит:

— Мы не попрошайки. Нам даром не надо.

Она покраснела вся и сразу стала нас прогонять:

— Идите отсюда, раз вы такие гордые!

Мы пошли, а когда до калитки дошли, она нас снова позвала.

— Есть, — говорит, — если хотите, работа — из болота тащить бегемота.

Это, значит, тяжёлая работа, а бегемотом она кирпичи назвала. В сарай их надо было со двора перетаскать. Целых пятнадцать штук!

Мы с Колей таскали, таскали…

Вот, кажется, кирпич маленький, лёгкий.

А три кирпича еле-еле донесёшь, и то согнувшись. Когда кончили таскать, я и разогнуться-то не сразу смог. И руки у меня потом целый день дрожали.

На заработанный рубль мы пошли и купили примулу. Идём оба грязные от кирпичей, потные, руки-ноги как чужие.

А только взяли этот цветок — красную шапочку, — прямо петь захотелось.

Теперь он у нас в классе на окне стоит.

Я его часто-часто поливаю, и у него уже целых три шапочки выросли.

И все говорят, что это самый красивый цветок. Только одна Кругликова говорит, что ничего особенного.

Собака хорошо знает, что она собака. Я вот встречу собаку, скажу ей:

— Собака!

Она сразу на меня посмотрит. А иногда и хвостом завиляет.

Далеко-далеко увижу, крикну:

— Собака!

Она услышит — обязательно повернётся. Я много раз проверял.

А крикнешь другие слова: «поезд» или «небо», — и внимания не обратит. А на «собаку» сразу откликается, бывает, иногда даже прибежит. Прибежит и в глаза смотрит: зачем звал?

Я тогда ей говорю:

— Здравствуй, собака. Как живёшь? Хорошая ты, умная.

А она понимает, довольна.

Я очень люблю собак. Они умные. И они наши друзья.

Мы с ребятами пошли в парк. Там пионеры скворечники прибивали. Много скворечников. Прилетят скворцы, а для них уже квартиры готовы. Вот обрадуются!

Вдруг один воробей — раз! — и залетел в скворечник.

Сначала все рассердились, стали кричать, камнями кидать. А потом решили: что ж такого, пока скворцов нет, пусть поживёт воробей. Воробьям тоже где-то жить надо. Для них ведь никто не строит домиков. Если бы строили, то зачем им в чужой лезть. Правда же?

В том дворе, где Кругликова живёт, качели есть, песочница, сетка для волейбола. Всё, что хочешь. И к ним много ребят ходит.

Я один раз тоже пошёл, хотел на качелях покататься, а там Кругликова была.

Она меня увидела и говорит:

— Ты чего в чужой двор пришёл? Уходи.

Я не хотел уходить, пошёл к качелям, а она загородила их и опять говорит:

— Уходи. Всё равно кататься не дам. Не твои качели.

Я и ушёл.

А вечером гляжу, она в наш двор с бидоном идёт. Хотел я её сначала не пустить, а потом думаю: чего я её не пущу? И пустил.

Сегодня после уроков я опять пошёл к ним во двор, а она меня опять не пустила. Ничего, вечером она опять к нам пойдёт с бидоном, а я её опять пущу. Всё равно ей наконец стыдно станет, что я её пускаю, а она меня нет.

Если я что-нибудь не так сделаю, мама мне обязательно скажет:

— А вот Кока бы так не поступил.

Если я не хочу на ночь умываться, сразу слышишь:

— Коке и говорить бы не пришлось, сам догадался бы.

А если что хорошее сделаю — посуду чисто вымою или пол подмету со всеми углами, и тут мама Коку вспомнит:

— Ну, молодец, совсем как Кока.

Кока — это у мамы в детстве друг такой был. Он всё всегда делал как полагается.

И вдруг на прошлой неделе звонит телефон. Мама подошла, поалёкала, поговорила, а потом как закричит:

— Кока, милый, это ты? Правда?

Я ушки на макушку — слушаю. Мама кричала, так кричала, не поймёшь толком что, а потом скорее стала одеваться.

— Ты куда, мам? — спрашиваю. А сам уж догадался куда. Просто мне хотелось, чтоб мама про меня вспомнила.

Мама и правда вспомнила обо мне.

— Собирайся, — говорит, — поедем вместе. Тебе полезно на хороших людей посмотреть.

Поехали мы в гостиницу «Октябрьская». Поднялись в лифте на третий этаж. Нашли комнату 307.

В комнате за столом сидит мальчишка. Ну такой чистый, такой глаженый, такой вежливый — ну Кока и Кока.

— Здравствуйте, — говорит он. А сам вскочил и маме стул придвигает.

Мама даже вздохнула:

— Вылитый Кока. Такой же был.

И тут дверь открывается, входит дяденька. Посмотрели они с мамой друг на друга и стали обниматься. И я сразу понял — Кока. Только вырос.

— Сто лет не виделись, — говорит мама. — Ты как раз такой был, как твой сын.

— Да, — говорит Кока. — А тебе сколько тогда было? Лет пятнадцать?

— Шестнадцать, — говорит мама и слёзы утирает. — Мы с твоей сестрой как раз паспорта получали, в цирковое училище поступить хотели. Веришь, до сих пор жалею, что не удалось.

Взрослый Кока захохотал.

— А знаешь, почему не удалось?

— Родители узнали, запретили.

— А откуда родители узнали?

— Не знаю.

— Вот то-то, говори мне спасибо. Это я тогда ваш разговор подслушал и доложил родителям.

Мама вся покраснела и даже заикаться стала:

— Никогда бы не подумала. Неужели это ты? Подслушал?

И слёзы у неё сразу высохли.

Мы у них там недолго сидели.

Мама невесёлая стала. Улыбается, а всё не по-настоящему. Уж я-то знаю.

Про сестру его спросила, про работу… А потом мы ушли.