Анна Сергеевна Аксёнова

Рассказы Андрюши Мыльника

В нашем первом классе много ребят — тридцать пять человек, а учительница одна. И знаете она у нас какая? Необыкновенная.

Один раз я бежал по лестнице, упал и коленку ударил. Она подошла и говорит:

— Ай-я-я-яй! Больно? А ты потри коленку, она и перестанет болеть.

Я потёр, она и правда перестала болеть. Во!

А с Колей Зайцевым как получилось? Учительница вызывает его к доске урок отвечать и вдруг говорит:

— Ты когда в следующий раз опять будешь пуговицу пришивать, чёрную пуговицу пришивай чёрными нитками, а белую — белыми.

Мы все так удивились, ведь Коля же ей не говорил, что он сам пришивал пуговицу, а она посмотрела и сразу узнала. Как она догадалась?

Глаза у неё такие — прямо насквозь всего тебя видят. Захочешь соврать, что у тебя вчера вечером живот болел, потому и уроки не выучил, а ни за что не соврёшь. Всю правду скажешь.

Я люблю свою учительницу, и все ребята её любят. На уроках тихо-тихо сидят.

А звать нашу учительницу Маргарита Игоревна. Правда, красиво как! Я не сразу запомнил, как её звать, зато теперь ни-ког-да не забуду.

Мой лучший друг — Коля Зайцев из нашего класса. Он очень умный. И всё-всё на свете знает. Я всегда с ним советуюсь. Он очень хороший, а ребята зовут его Очкарик. Это потому, что Коля ходит в очках. Он не обижается, что его так зовут. А мне за него обидно. Разве он виноват, что доктор ему велел очки носить? А если бы у него нога болела и он с костылём ходил, его что, Костыликом бы звали? А если горло? Горликом? Так бы и кричали: «Горлик, Горлик, иди сюда!»

Это когда у людей фамилий не было, тогда другое дело, тогда, наверное, так и звали:

— Эй, Горлик, Очкарик, Костылик!

Потому что крикнешь «Коля», прибегут сразу два Коли или даже три. А теперь же фамилии есть, зачем же прозвища? У Коли фамилия Зайцев, так чего ж его Очкариком звать?

Наверное, кто фамилии запомнить не может, тот по прозвищу и зовёт. А если такого человека беспамятным назвать: «Эй, ты, Беспамятный, иди скорей сюда!» Небось не понравится.

Я сегодня дежурным был. Дежурный должен в классе форточки открыть, с доски стереть, подмести. И за это ему отметку ставят. Мне Маргарита Игоревна за дежурство двойку поставила. Она думает, я нарочно в классе не подмёл, а я не нарочно, это всё из-за Кругликовой получилось.

Кругликова в нашем классе учится. Она на меня злится, что я «Незнайку» не ей дал, а Коле. Теперь она мне мстит.

Я с доски стёр, форточку открыл проветрить, стал подметать, а она взяла и мусор из парты — бумажки порванные, очистки карандашные — всё на пол и выбросила. Я ей говорю:

— Сама набросала, сама подмети.

А она говорит:

— Ты дежурный, ты и подметай.

Я говорю:

— Хоть я и дежурный, но ты нарочно это сделала, и я за тебя убирать не буду.

Она говорит:

— Не уберёшь — тебе же двойку за дежурство поставят.

Я везде подмёл, а её мусор не подмёл, и Маргарита Игоревна мне за это двойку поставила. Вы думаете, я заплакал? Нет, просто мне очень обидно было.

Маргарита Игоревна справедливая. Если б она знала, что всё это из-за Кругликовой… Она меня спросила:

— Почему мусор не подмёл? Может быть, это кто-нибудь нарочно насорил?

А я ничего не сказал, плечами пожал. А что я мог сказать? Я даже ей в глаза не смотрел, чтоб она не догадалась. Я же не ябеда.

Мы в школе слушали музыку. Учительница поставила пластинку, а мы сели и стали слушать. Музыка была очень красивая, нежная такая. Потом, когда пластинка кончилась, учительница спросила, понравилась ли нам музыка и что она кому напомнила, на что она похожа.

Одна девочка сказала, что это похоже на бал во дворце.

Саша Крылов сказал, что музыка ему напомнила про море.

А я сказал, что меня от музыки как будто ветерком обдувает.

И учительница сказала:

— Молодец, Андрей, правильно понял. Эта музыка называется «Весна», композитора Грига. А весной начинают бежать ручейки, дует ветерок…

И я говорю:

— Да, такой прохладный ветерок, прямо за ворот бежит.

Но тут встала Кругликова и сказала:

— Он потому про ветерок сказал, что у него сзади форточка открытая.

И все стали смеяться.

А я ведь правда ветерок от музыки чувствовал, а совсем не от форточки. Честное октябрятское!

Маргарита Игоревна сказала на уроке рисования, чтоб мы рисовали кто что хочет.

Я вытащил свою коробку с двенадцатью цветными карандашами (то есть там одиннадцать карандашей, потому что красный затерялся), подумал и стал рисовать улицу.

Я нарисовал дома с окнами и трубами, деревья зелёные, ребят…

А когда кончил, посмотрел на свой рисунок, и что-то мне не понравилось. Взял я пририсовал дым из трубы — не то. В небе стаю птиц — всё равно не то.

Показал я рисунок Коле. Посмотрел он и говорит:

— Чего-то здесь не хватает.

Я его спрашиваю:

— А чего, по-твоему, не хватает?

Коля думал-думал, смотрел-смотрел:

— Какое-то всё не настоящее. Как чужая планета. Только почему — не пойму.

Он стал дальше рисовать свой ракетоплан со звездой, а я взял у него красный карандаш и нарисовал в окне красные цветы, а одной девочке — красный шарик.

Показал опять Коле. Он посмотрел и обрадовался:

— Во! Теперь да! Настоящая живая улица!

И как он это сказал, я сразу всё понял. Понял, в чём дело было. Понял, почему всё было не настоящее. Это потому, что не было красного цвета. А без красного цвета разве можно живое рисовать? Конечно, нельзя. Потому что без красного цвета ничего живого не бывает. Что хотите возьмите, хоть серого кролика: у него и то красные уголки в глазах, а уши на солнце красным светятся. Я видел.

Нет, без красного цвета никак нельзя.

Мы идём с Колей Зайцевым из школы, вдруг видим, старушка через улицу переходит. Переходит, а сама не видит, что у неё из сетки яблоки сыплются.

Кинулись мы подбирать их, а из-за поворота машина — вззз… Шофёр выскочил и давай нас ругать. Потом уехал.

А мы догнали старушку, отдаём ей яблоки. Она нам и говорит:

— Не хочу я на эти яблоки смотреть даже. У меня из-за вас чуть сердце не разорвалось. Нашли из-за чего жизнью рисковать.

Вот как получается: мы ей помочь хотели, а у неё из-за нас чуть сердце не разорвалось!