Наконец, он отправился к армии, но остановился в Кременце. Тут все и закончилось, причем как-то уж слишком прозаично. В конце октября неожиданно и на редкость быстро наступила зима, лед сковал реки, поля покрылись снегом. Опасаясь того, что по речному льду и зимним дорогам ордынцы быстро переберутся на противоположный берег, великий князь повелел войскам идти к Кременцу, сам же оттуда перебрался еще дальше, в Боровск, где готовился дать решающее сражение.

И вдруг неприятель стал отходить в степь. Летописец записал: «Бежали же татары с Угры, а были наги и босы, ободрались». Ушел и Ахмат. Все – власть Орды над Русью кончилась.

И вот ведь какая штука: событие вроде бы чрезвычайно знаменательное, однако без ярких подвигов, эффектных жестов, даже без князя-победителя. Видимо, потому и затмила Куликовская победа историческую значимость противостояния на Угре. И, наверное, не случайно уже во второй половине XVI века в русской литературной традиции появился миф о том, как князь Иван III растоптал ханскую басму и приказал побить басурманских послов. Русским книжникам хотелось хоть как-то героизировать совсем, казалось бы, негероическое поведение Ивана III в те грозные осенние месяцы 1480 года.

Но… И тогда, и много позднее мало кто обращал внимание на то, что государю удалось решить невероятно сложную задачу – освобождение от ордынского ига малой кровью, без серьезных жертв. Редко говорится и о том, что как раз в те дни, когда он пребывал в Москве, ему пришлось мириться с собственными братьями, уже больше полугода «державшими мятеж», и в итоге их дружины пришли на Угру.

Не придается большого значения и поведению московского боярства, часть которого уговаривала великого князя покориться Ахмату, начать заново выплачивать дань: не смеешь-де с царем биться! Почти незамеченным остается и такой факт: по мнению современного историка Николая Борисова, именно Иван III разработал успешную стратегию борьбы со степняками, полагая, что самое разумное в противостоянии с ними – во-первых, не идти им навстречу, в Степь, а во-вторых, не подпускать их к Москве, останавливать на рубеже Оки.

По сей день многие историки не принимают во внимание следующее обстоятельство: Ахмат не просто так стоял на Угре, он поджидал войска польского короля Казимира для совместного похода по русским землям. Благодаря мудрой политике Ивана Васильевича, заключившего договор с Крымской ордой, ее подданные напали на Польшу, и Казимиру стало не до войны с Русью, хотя великому князю московскому приходилось какое-то время ждать вестей с западных границ.

И еще об одной вещи нельзя не упомянуть. Куликовская победа, несмотря на ее огромную духовную значимость, так и не вошла в русский церковный календарь. Были прославлены некоторые участники Мамаева побоища, духовную память о них хранит Димитриевская суббота, но сама битва не нашла отражения в нашем месяцеслове. А вот «негероическое» Стояние на Угре там отражено.

Еще летом 1480 года в Москву была принесена Владимирская икона Божией Матери, перед которой стали совершать непрерывные молебны. Освобождение Руси от ордынского ига церковное и народное сознание связало с заступничеством Приснодевы. «И случилось тогда преславное чудо Святой Богородицы: когда отступили наши от берега, тогда татары, охваченные страхом, побежали, думая, что русские уступают им берег для того, чтобы биться», – записано в одной из летописей.

Буквально сразу же, зимой 1480/81 года, в честь спасения Москвы от нашествия Ахмата был установлен новый церковный праздник – День второго Сретения Владимирской иконы Божией Матери, отмечаемый 6 июля (по н. ст.). Да и саму Угру, разделившую ордынскую рать и московские полки, уже в те стародавние времена один из летописцев сравнил с Поясом Пречистой Богородицы – с великой святыней, спасающей христиан от нашествия поганых.

Позже успехи в собирании страны позволили Ивану III заявить о себе как о единственном властителе русских земель и принять высокий титул государя всея Руси. В 1547 году его внук великий князь Иван IV официально стал царем. Но чтобы это случилось, нашим предкам пришлось сразиться на Куликовом поле и устоять на берегах Угры.

При Иване Грозном Россия достигла колоссальных успехов: присоединила Казань и Астрахань, утвердилась на Северном Кавказе, открыла себе путь к Балтике. Геополитические успехи державы ополчили против нее всю Европу. При финансовой поддержке со стороны целого ряда западных государств противостоять русским решились Литва, Польша, Швеция, Крымское ханство. Тяжелую и затяжную войну усугубили измены прозападных бояр, вынудивших царя ввести опричнину. Ко всем этим напастям добавились засуха, неурожай, унесшая множество жизней эпидемия чумы.

Другом нашей страны турецкий султан Сулейман Великолепный никогда не был. Он поощрял набеги крымцев, экспансию единоверцев в Астрахани, Казани, на Кавказе, однако предусматривавшие прямое столкновение Османской империи с Россией планы европейских дипломатов мудро отклонял, понимая, что от этого выиграет только Запад.

Умершего Сулеймана на троне сменил сын Селим с характерным прозвищем «Пьяница». Споили его, разумеется, не патриоты Турции и вообще не мусульмане, а друзья-советники из-за рубежа. Войны с западными странами Селим сразу же прекратил, перенацеливаясь на север.

В 1569 году турки с крымцами предприняли поход на Астрахань, который закончился для них плачевно, остатки войска едва спаслись. В то же время нанесли удар изменники внутри России: при покушении на царя умерла его отравленная жена Мария Темрюковна. Следствие перетряхнуло Москву и Новгород, вскрыло широкий заговор. Полосу бедствий дополнила вторая волна чумы, а при осаде Ревеля воеводы бестолково погубили целую армию. Иван Васильевич надеялся, что после провала под Астраханью образумятся хотя бы турки с крымцами, обратился к ним с предложением о примирении.

Не тут-то было. Крымский хан Девлет-Гирей погромил кавказских подданных царя кабардинцев, все лето 1570 года тревожил русские границы, прощупывал оборону, не принимая боя. В 1571-м польско-литовский король Сигизмунд стал хана попрекать: мол, не отрабатываешь крупные авансы Речи Посполитой, за три года не причинил России «никакой шкоты». Когда же описал союзнику тяжелое положение московитов, Девлет-Гирей вывел орду в поле.

Сперва он задумал разграбить Козельск. И тут к хану явились изменники Башуй Сумароков и Кудеяр Тишенков с группой дворян, сообщившие, что русские войска поредели от чумы, а большая их часть отправлена в Ливонию. Уговорили идти прямо на Москву, вызвавшись провести хитрым путем.

Донесения о набеге наш государь получил вовремя. Развернул на Оке рать Ивана Бельского и сам к ней приехал. Татар высланная разведка не обнаружила, ратники сочли, что хан, узнавший о выдвинутых ему навстречу полках, повернул назад, как годом ранее. Царь спокойно убыл в Александровскую Слободу, а Девлет по советам изменников переправился через Оку в верховьях. Лавина врагов выплеснулась на русских с неожиданного направления, смела заслоны и устремилась к Москве. Туда же погнал свои отряды наш воевода. Мчались без отдыха и на день опередили татар. Когда отразили первую атаку крымцев, те подожгли город. Случился один из самых страшных пожаров в истории Первопрестольной, уничтоживший большую часть жителей, включая воинов и самого Бельского. От армии уцелело всего два полка, стоявших вне улиц, на открытых местах. Девлет-Гирей и не рассчитывал на подобный успех. Изначально он шел лишь пограбить, однако, воспользовавшись ситуацией, нахватал пленных и повел орду домой. Преследовал его лишь полк Михаила Воротынского, который в итоге отбил часть полона, но Девлет-Гирея расстроил несильно. Тот хвастался, что угнал 60 тысяч человек и столько же сжег в Москве, а русскому самодержцу послал оскорбительный подарок – нож: дескать, можешь зарезаться.